Лариса Захарова - Год дракона
— Нет. Подсматривал, — добродушно засмеялся Чернов.
И дальше по бульвару, удаляясь от Сретенки и от «Эллады», Чернов и Воздвиженский пошли вместе.
21
Быков слушал доклад Сиволодского и поражался, до чего результативным оказалось у капитана воскресное дежурство. Прямо как по заказу. У следствия объявился еще один добровольный помощник.
— Слеза умиления тебя не прошибла от такого доброхотства? — поинтересовался полковник, когда Сиволодский закончил рассказывать про визит Воздвиженского и его новые показания, про то, как легко согласился Вадим Федорович поехать в ресторан «Будапешт» на опознание.
— Не понимаю вас, Вячеслав Иванович, — осекся Сиволодский.
— А вчера ты не понимал, что Воздвиженский действительно с Ламко в ресторан не ходил?
— Доверяй, но проверяй, сами любите говорить. Короче, тот человек, который сидел с Ламко в ресторане, выше ростом, немного сутулится, а чертами лица похож…
— Как похожи друг на друга бородачи с общим цветом волос… Все это несущественно. А вот понял ты, зачем Воздвиженский льет грязь на Чернова? Кто еще слышал эту фразу Чернова про Макса и «каток МВД»? Получается, если верить Воздвиженскому, что Ламко убили, чтобы свести счеты с неким Максом.
— Воздвиженский ссылается на Никонову. Она якобы случайно услышала. Пересказала ему, поинтересовавшись, кто такой Макс. Разговор между Черновым и парнем из пиццерии мог кто-то еще слышать, конечно. Надо будет заняться.
Быков потер подбородок и, задумчиво глядя на Сиволодского, проговорил:
— Миша, ты оценил, что произошло? Прежде задача была проста. Ламко знала о махинациях, препятствовала, казалась опасной, ее убрали. Все. Нужно только изобличить убийцу, который при таком раскладе так или иначе связан с «Элладой». Теперь же получается, если мы получим подтверждение слов Никоновой, Ламко убили, чтобы нашими руками убрать с дороги некоего Макса, видимо, конкурента. По логике, Макс связан с «Элладой», а вот убийцы Ламко находятся вне сферы деятельности кооператива.
Сиволодский присвистнул:
— Выходит, Чернов и парень из пиццерии и есть те люди со стороны… Но внедренные в «Элладу»!
— Что мы знаем про контакты Чернова? — спросил Быков.
— В «Элладе» Чернов дружен только с Гороховым. Студенческая компания, членом которой в вузовские годы был Чернов, в какой-то степени распалась. По сей день он поддерживает отношения только с некими Сергачевым и Тимониным. Эти молодые кибернетики, видимо, окончательно распрощались с инженерными дипломами и открыли кооперативную автомастерскую. Чернов там часто бывает, это за городом, в Люберецком районе. Как сообщил мне тамошний участковый, малый въедливый, настоящий службист, — Сиволодский улыбнулся, — автосервис этот настораживает.
— Что, вместо машин там чинят стрелковое оружие?
— Нет, чинят машины. Но… Не как обычно, принимая в ремонт, а приобретая побитые, чтобы потом продать их по договорной цене. Ну, а что у нас сейчас творится в торговле автомашинами, вы лучше меня знаете, Вячеслав Иванович.
— Ну и что? Ребята обогащаются. Работают своими руками. Это теперь даже поощряется. Твой службист перебдил.
Зашла майор Левченко. Быков кивнул ей.
— Ребята делают лихую, как выразился службист, аховую деньгу, — продолжал Сиволодский, стоя на своем. — Какой интерес к данной точке обогащения у Чернова, неясно. В принципе все его друзья москвичи. Он мог бы общаться с ними, не выезжая за город, вот что меня заставляет пристально присмотреться к тому кооперативу. Может быть, помимо всего прочего через Чернова и «Элладу» идет сбыт машин?
— Мысль, имеющая право на существование, — кивнул Быков. — Сегодня же начинай ее разрабатывать и, помимо парней из автосервиса, займись этим коробейником из пиццерии, который возит в «Элладу» обеды. Он-то чем дышит, ему-то какое дело до автосервиса и кооперативных шмоток? Макс, Макс… И не упускай из виду этого Макса. Это может быть и прозвище. — Быков быстро взглянул на Левченко. — Телефон школы — «липа»?
— Да. Родственников, связанных с «Элладой», у кого-либо из школьного коллектива и членов родительского комитета нет. Знакомых проверить невозможно, вы сами понимаете, Вячеслав Иванович. Люди, с которыми я говорила, о кооперативе «Эллада» впервые слышат. Другой район. Да и не с учительскими окладами интересоваться кооперативной продукцией.
Быков хмыкнул:
— Дай-ка мне глянуть список работников этой школы. Подсовывая нам телефон, конкуренты Макса знали, что делали. Они же стремятся вывести нас на Макса. Или на кой черт эта записка?!
Быков принялся изучать фамилии, имена, отчества педагогов и работников школы № 122.
— Вот, пожалуйста, — сказал наконец он, — учитель математики. Максимов Валерий Дмитриевич. Чем не «Макс»? Ты его видела, Валя?
— Да. Эдакий добродушный толстяк, лет под шестьдесят.
— Как одет?
— Вполне прилично. В разговоре со мной дважды повторил, видимо, свою любимую фразу: «Истинная ученость всегда великодушна».
— Миша, в какой школе учился Чернов?
— Не выяснял.
— Выясни. И заодно — не работал ли когда-либо в той школе, если это не сто двадцать вторая, учитель математики Максимов. Может, он и внушил Саше Чернову любовь к точному знанию и тайным интригам. Так… — Вячеслав Иванович снова начал читать список. — А кто такая Гурьева Вера Максимовна?
— Учительница младших классов.
— Я вижу, что она учительница младших классов. Ты с ней встречалась?
— Нет. Она на бюллетене.
— Отправляйся к ней домой. Поинтересуйся ее папой. Посмотри на нее внимательнее.
— Про папу я сейчас скажу, — Левченко порылась в своей папке. — Я на всякий случай сделала выписки из личных дел. Гурьев Максим Максимович. Администратор Москонцерта. До 1983 года — ответственный работник Госснаба.
— Странный кульбит, — проворчал Быков, — наделал дел в Госснабе и слинял, пока за руку не схватили? Запроси характеристику.
Левченко ответила на телефонный звонок — звонили из бюро пропусков.
— Еще один гость, Вячеслав Иванович. Содействовать милиции решил товарищ Малышев Ким Анатольевич.
— Хорошо. Я с ним поговорю. Мне крайне любопытно, что поделывают сейчас Воздвиженский и Чернов. И я бы хотел лично познакомиться с Максимовым, Верой Максимовной и ее отцом. Вы меня поняли?
— Служим Советскому Союзу, Вячеслав Иванович, — отозвался Сиволодский с покоробившей Быкова иронией. Ох, уж эта молодежь…
Инженера Малышева полковник Быков наблюдал дважды. И кроме того, что бедняга инженер явно несчастлив, ничего про него, пожалуй, сказать бы не мог. Больная мать, погибшая жена, осиротевшая дочь… И он — вечно взвинченный, не устроенный по-людски, плохо одетый, кругом в долгах.
Малышев смотрел на Быкова с каким-то сумасшедшеньким огоньком во взоре. Он улыбался. Его улыбку Быков видел впервые, и от нее, признался вдруг себе Вячеслав Иванович, оторопь брала.
Торжествующая и злорадная, жалкая и радостная…
Малышев сел, огляделся, хотел что-то сказать, но вдруг в его глазах блеснули слезы. Он быстро махнул по лицу рукавом пиджака, и Быков заметил, как обтрепан край манжета. Да неужели так скудно живет этот человек, что не может и костюма нового себе позволить? А ведь на нем еще и алименты… И он платил их женщине втрое, вчетверо состоятельнее его. Закон есть закон, но в таких случаях всегда думаешь об истинной справедливости…
Малышев запустил руку во внутренний карман пиджака и достал конверт, сложенный вдвое. Толстый, большой конверт.
— Вячеслав Иванович, — хрипло заговорил он. — Наверняка на конверте и некоторых купюрах, которые лежат в нем, вы обнаружите мои отпечатки пальцев. Я брал в руки это, ничего не подозревая, я просто не знал, что это такое и как попало в мою кухню. Но, конечно, вы найдете отпечатки и других рук. Рук тех людей, которые решили вывернуться за мой счет, упечь меня и остаться безнаказанными. Это заговор, Вячеслав Иванович, заговор… Против всех честных людей… Против меня, против Гали, против вас… Они умеют, они изощрены… Я не взял отсюда ни копейки, — продолжил он без всякого перехода. — Ни копейки, хотя сто, двести рублей мне были бы кстати. Но как мне иначе доказать, что я честный человек? Пожалуй, они же и дали мне эту возможность, те страшные люди, которые подкинули мне деньги… Вячеслав Иванович, их надо остановить. Ведь они правят бал — вы заметили? А будет еще хуже, еще страшней. Вот деньги, я принес их вам. Я не имею с ними ничего общего.
Быков смотрел на толстую пачку пятидесятирублевых купюр. «Видимо, — думал он, — случилась накладка. Кто-то должен был донести на Малышева, вынудить нас провести у него обыск. А Малышев их обштопал невзначай. Нашел сам предназначенное нам». Быков не сомневался в искренности инженера. Бедность и честность — почему исстари эти слова ставятся рядом? И ведь что поразительно — верно ставятся!
