Сергей Емелин - Убийца пришёл первым
— Ну, вот ещё! — фыркнул Жозе. — Просто я тут помозговал на досуге и… В общем, я, кажется, знаю, кто убийца.
— Что-что?! — с изумлением воззрился я на друга. — Это что, твоя очередная шутка?
— Какие там шутки! — самодовольно ухмыльнулся Жозе. — Просто я тоже читал кое-какие детективы, и в отличие от вас с Николя не стал проводить бездарных допросов, а просто поработал как следует своим серым веществом. Итак, следи внимательно за ходом моих рассуждений.
Переведя дух, он подкрепился хорошим глотком бренди, а затем продолжал менторским тоном:
— Так вот, всем нам известно, что Оливье был убит вашим кухонным ножом. То есть тем самым ножом, который, когда все мы расходились по комнатам, мирно лежал себе полёживал на столе, среди чашек и плошек. О чём это говорит?
Жозе вновь выжидающе замолчал, и мне пришлось поторопить его:
— Ну и о чём же?
— О том, что убийство было умышленным! — торжествующе заявил он и поднял вверх палец. — Преступник взял его со стола и направился убивать нашего бедного ударника. Не будешь же ты утверждать, что он прихватил с собой этот чёртов нож лишь для того, чтобы обсудить с Оливье новые музыкальные направления?
— Ну-у… — я несколько замялся, памятуя о том, что Жозе ничего не известно о признании Линды и о том, что, по её словам, сам же Оливье и утащил нож в свою комнату; посвящать его в эту историю я пока также не собирался. — Пожалуй, я с тобой соглашусь. И что дальше?
— А дальше я делаю блестящий вывод: убийца — это тот, кто заранее знал о том, что Оливье будет на празднике. Осталось лишь выяснить, кто это, и дело в шляпе.
— И это всё? — я даже несколько оторопел от подобных умозаключений Жозе. — Это и есть твои гениальные рассуждения?
— А что, тебе этого мало? — оскорблённо спросил он. — Вы-то с Николя и до этого не додумались.
— Милый мой Жозе, боюсь, ты читал слишком дрянные детективы, — несмотря на всю серьёзность ситуации, я не мог сдержать смеха. — Не говоря уж о том, что твой вывод не блещет глубиной мысли, он к тому же попросту нелеп. Или ты меня считаешь убийцей?
— Почему — тебя? — растерялся Жозе. — Ты-то тут при чём?
— Да потому что, кроме нас с Лали, больше никто — понимаешь, никто — не знал, что Оливье будет встречать с нами Рождество. Мы и сами-то узнали об этом всего за несколько дней, а все остальные вообще были не в курсе. Твоя идея накрылась медным тазом.
— Хм… — Жозе ожесточённо потёр переносицу, но так просто признавать своё поражение ему не хотелось. — А что, если это… Ну, Себастьен, ты меня, конечно, извини, может, я опять ляпну глупость… Ну, я хотел сказать — что, если это твоя Лали?
— Перестань, — я махнул рукой. — У моей жены несносный характер, но она от одного вида крови падает в обморок… Знаешь что, дружище, мне вот тоже не даёт покоя один вопрос. Только ты не злись и пойми меня правильно… Что ты всё-таки делал в коридоре в два часа ночи?
— Тебе это так интересно, да? — сердито спросил Жозе. — Я уже говорил — мне не спалось, я услышал чьи-то шаги, выглянул из комнаты и увидел твою жену. Доволен?
— Это-то всё я понимаю… Я другого не понимаю — почему тебе в такое время не спалось? Да стоит только тебе головой подушки коснуться — и тебя уже не добудишься. К тому же все мы вчера здорово поднабрались…
Жозе немного помолчал, затем нехотя буркнул:
— Ладно, скажу тебе… Только обещай, что не будешь смеяться.
Я уже догадывался, что он сейчас залепит что-нибудь эдакое, однако торжественно заверил его: Клянусь! — и только после этого он, пряча глаза, пробормотал:
— Понимаешь, я хотел попросить прощения у Бенедикт… Ну, за вчерашнюю историю.
— Попросить прощения у Бенедикт? И что здесь смешного? — хоть я и привык к различным закидонам Жозе, время от времени они ставили меня в тупик.
— Ты что, не понимаешь? — тут же раздражённо взвился мой друг. — Мужчина никогда не должен извиняться первым, это противоестественно! Иначе женщина просто-напросто перестанет его уважать…
— Ах да, я и забыл, что ты у нас настоящий мачо и вообще активный поборник мужского шовинизма, — я иронически ухмыльнулся. — Твои знаменитые латиноамериканские корни никогда не позволят тебе преклонить колени ни перед Бене, ни перед кем-либо ещё…
— Ты обещал не смеяться, — угрожающе напомнил Жозе. — Кой чёрт вы с Николя вечно издеваетесь над моими взглядами?
— Ладно, ладно, извини, больше не буду, — я примиряюще выставил ладони вперёд. — Итак, ты решил попросить прощения у Бенедикт, а что было дальше?
— Да ничего дальше не было! Сперва это решение долго созревало во мне, потом мне пришлось дожидаться, пока твоя Лали перестанет шастать по коридору… ты же понимаешь, мне не хотелось, чтобы она меня видела… А уж я затем я отправился к Бене.
— Ну и?
— Она, естественно, мне не открыла! — в голосе Жозе звучало самое что ни на есть искреннее возмущение. — Я несколько раз постучал в дверь её комнаты, ответом мне была тишина, а заходить я не рискнул, потому что Бенедикт жутко не любит, когда её будят посреди ночи. Вот, собственно, и всё. Постоял немного и направился спать, а наутро проснулся весь разбитый и измученный.
Неожиданно я с облегчением понял, что Жозе не убийца. Господи, да как я это сразу не сообразил — с его-то взрывным и непосредственным характером, он никогда бы не смог хладнокровно притворяться и строить из себя невиновного! Наш славный, хотя порой и несносный Жозе весь был как на ладони, и среди нас всех он, пожалуй, единственный, кто так и не повзрослел до конца. Ему, видите ли, стыдно, что он решился попросить прощения у своей невесты!
— А вот твоя Бене явно не мучилась угрызениями совести! — я всё-таки не смог удержаться от подколки. — Сладко проспала всю ночь и проснулась свеженькая, как огурчик… Всё, всё, умолкаю!
При этих словах я со смехом пригнулся за спинку кресла, потому что Жозе сделал зверское лицо, но уже в следующую секунду он снисходительно махнул рукой:
— Вам с Николя никогда меня не понять, потому что вы — подкаблучники. Ходите перед вашими драгоценными жёнушками на цыпочках и сдуваете с них пылинки, в то время как настоящий мужчина должен быть хозяином…
— Наш милый Жозе в своём репертуаре! — неожиданно донёсся с лестницы насмешливый голос Мануэлы. — Ах, эта наглая, дерзкая Бенедикт, осмелилась, понимаешь ли, выгнать своего хозяина…
Фотомодель стояла на верхней площадке, непринуждённо облокотившись о перила, и явно дурачилась, а Жозе моментально ощетинился:
— У тебя дел других нет, кроме как подслушивать? О Господи, да возможно ли в этом доме поговорить с глазу на глаз?..
— Очень надо мне подслушивать! — обиженно тряхнула кудрями Мануэла. — Вы с Бене так орали полчаса назад, что даже меня ухитрились разбудить, а это, между прочим, своего рода подвиг… Ты совершенно несносный тип, Жозе, представляю, как бедняжка намучается с тобой после свадьбы!
— Понимаю — все против меня, — обречённо вздохнул наш друг. — На несчастного Жозе вам наплевать, вы жалеете только Бенедикт, хотя и она, честно говоря, тоже не подарок. Мои же страдания вас абсолютно не волнуют, ибо не достойны занимать столь утончённые умы…
— Ладно, перестань паясничать! — я дружески ткнул его кулаком в бок. — Раз уж Мануэла выбралась из своей комнаты, то, может быть, позовём из кухни Линду с Джоанной и посидим все вместе, кофе попьём? При такой обстановочке, как у нас, разбегаться по своим углам — не самый лучший вариант, я думаю.
— Только с одним условием — никаких расследований, — быстро сказала Мануэла, вприпрыжку спускаясь по лестнице. — Давайте хотя бы какое-то время не будем говорить об этом проклятом убийстве, или я тоже начну беситься. Идёт?
Бодро и вызывающе стуча каблучками, она прямиком проследовала на кухню за нашими подругами, а я с некоторым изумлением проводил её взглядом. Чёрт возьми, раньше я никогда не замечал за Мануэлой такого легкомыслия — всё-таки сейчас не самое удачное время для того, чтобы беспечно шутить шутки и делать вид, будто ничего особенного не случилось. Или таким образом она пытается защититься, спрятаться от происходящего за маской внешнего спокойствия и напускной, порой неуместной весёлости?
Впрочем, я никогда не знал Мануэлу настолько хорошо, чтобы судить о том, что она сейчас чувствует. В любом случае, она не убийца… если только Линда её не покрывает, но такое предположение сильно смахивало на абсурд.
— Что-то она какая-то оживлённая, а, Себ? — оказывается, даже толстокожий Жозе обратил внимание на беззаботное поведение Мануэлы, и голос его был исполнен подозрения. — Скажи-ка, ты никогда не думал, что…
Но тут ему пришлось заткнуться, потому что из кухни, едва не застряв в дверях, вывалились девочки — все три одновременно. На фоне безмятежно улыбающейся Мануэлы уныние на лицах Джоанны и Линды было особенно заметно; похоже, им не помог даже коньяк. Глаза у австралийки были всё ещё красные от слёз, хотя она и пыталась держаться молодцом, а на американку нашла та серьёзная, решительная мрачность, которая в былые времена свидетельствовала о том, что Джоанна усиленно пытается справиться с какой-то сложной проблемой.
