Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
Я пробежался взглядом по лицам посетителей, отыскал Бориса. Он и лысый товарищ сидели в одном из отделений пивнушки, друг против друга. Лысый вертел в руках пустой стакан; Борис скучал. Оба ждали прыщавого паренька, который толкался в очереди.
Середину бара занимала клумба, засыпанная на зиму опилками. Я обошел ее и пристроился за парнем. Страждущие медленно ползли к конечной цели — одиноко торчащей шейке пивного крана. Кран отмерял положенное количество желтого напитка, презрительно шипел и тыкал свой нос в следующую кружку.
Прыщавый подхватил в обе руки сразу шесть кружек, скособочившись, отчалил. Дошла очередь до меня. Я протянул в окошко деньги, получил взамен пиво с большой шапкой пены и, обогнув клумбу, подошел к приятелям.
Рядом с Борисом место пустовало. Я не спросил разрешения сесть. Полубоком примостился на самый краешек скамейки, будто на минутку, как человек, который не станет мешать чужой компании, а выпет пиво и уйдет. Возражений не последовало, лишь лысый бросил на меня косой взгляд выпученных глаз.
Борис сидел, как вымоченный в уксусе. Я украдкой разглядывал его круглое, почти безволосое лицо, уже утрачивающее живые природные краски. Недовольный толстогубый рот, отвисавший мягкий подбородок, широкий нос, выдающиеся скулы, щелки глаз — на всем этом печать пьянства. Наверное, я относился к Николаеву с предубеждением, но мне показалось, что его терзают мысли о совершенном злодеянии.
Лысый с пониманием относился к похмельному синдрому Николаева. Он уже держал наготове бутылку.
— Ничего, Боря, сейчас полегчает. Тебе закусить надо, — посоветовал он, откупоривая под столом бутылку, и повернулся к пареньку. — Ты сходи, Марат, возьми чего-нибудь там. Шашлык, пирожки… Деньги есть?
— Есть, — парень ушел.
Николаев надул щеки, с шумом выпустил воздух.
— Ничего в рот не лезет… тошнит… Днем выпил вина, думал — легче будет. Отпустило на полчаса, сейчас еще хуже.
Лысый плеснул в стакан водки, зажал его сверху ладонью, под наклоном протянул Борису.
— Ты, разгладься, Боря, разгладься, — порекомендовал он, очевидно имея в виду помятый лик Николаева.
Борис взял стакан так, будто был очень недоволен его содержимым. На столе уже стояла тарелка с солеными помидорами и тарелка с пирожками. Борис поднес к губам стакан.
— Фу… — организм Николаева водку не принимал. Целую минуту цедил он жидкость, конвульсивно содрогался и фыркал в стакан. Лысый терпеливо щерился на приятеля. Наконец сосуд опустел, и Николаев вгрызся в помидор. С лица лысого сползло страдательное выражение. Он снова налил водки, подал стакан подошедшему Марату, который принес тарелку с дымящимся шашлыком.
— Пей, Марат, твоя очередь.
Организм Марата поглотил водку без отрицательных реакций, как, впрочем, и лысого, который пил следующим.
— Ну, как, Боря, полегчало? — лысый взял палочку и с аппетитом снял с нее зубами первый кусочек мяса.
Николаев покачал головой, высасывая из помидора сок:
— Еще не провалилось.
На несколько минут установилось молчание. Борис терзал помидор; Марат и лысый перемалывали шашлык — все трое потягивали пиво.
— Ты чего сегодня целый день у меня на работе околачиваешься? — спросил вдруг лысый Марата.
— Скучно дома.
— Постой, ты же в училище учишься.
Марат удивился всеми прыщиками:
— Да вы что, Рустам? У нас же каникулы до первого апреля.
— Правда? — улыбнулся лысый. — Я уже забыл об этой привилегии учеников. — Рустам подходил к тому состоянию, когда белый свет становился мил. — Чем мне нравится двоюродный брат, — сказал он, обращаясь ко всем, включая и меня, — так это тем, что он всегда называет меня на "вы".
Николаев с наигранным оживлением потер руки:
— Чего ты там насчет еды говорил?
Рустам рассмеялся:
— Провалилось! Закусывай, Боря. Марату хватит, а мы с тобой еще врежем по пятьдесят.
— Почему это — хватит? — не согласился Марат. — У меня ни в одном глазу.
— Достаточно! — на правах старшего отрубил Рустам. — Твоя мать опять будет звонить с претензиями, что я тебя спаиваю.
Смеркалось. В баре зажглись неяркие фонари. Было шумно, пьяно.
Я допил пиво, снова наполнил кружку, вернулся за стол и расположился уже основательно. Компания травила анекдоты. С Николаевым произошла заметная перемена. Рука обрела твердость, голос — уверенность, чувствовался внутренний подъем.
В "бар", озираясь, вошел старик, — из тех, по ком некому будет плакать на поминках.
— Эй! — крикнул ему Рустам и помахал рукой. — Иди сюда… Мой знакомый, хороший мужик, — пояснил он тише.
Старик подошел. Давно не стриженая шевелюра всклочена; он смахивал на человека, которого сильно ударило током. Одет хуже нищего, но весел.
— Привет отец! — Рустам сделал широкий жест. — Присаживайся.
— Спасибо, меня ждут.
Рустам хохотнул:
— Это кто?.. оркестр, двое с носилками и один с лопатой?
— Не говори глупостей. Здоровья мне не занимать. Еще тебя переживу.
— Дай-то бог. — Рустам налил на донышко стакана водки, по привычке зажал его ладонью сверху, подал старику. — На, дед, выпей за свои грехи.
Старик осклабил небритое лицо:
— Прошлые или будущие?
— Тяжкие.
— Э-э… Тут я безгрешен.
— Врешь, дед. Все мы происходим от страшно согрешивших Адама и Евы и рождены в грехе.
Старик поднял стакан:
— Тогда пью за свой самый тяжкий грех — день рождения. Кстати, он у меня на прошлой неделе был.
— Поздравляю. Давай, дед, — Рустам фамильярно подмигнул. — За задержку тары Иван Грозный бояр убивал.
Старик поднес было ко рту стакан, но опять опустил.
— А вот убийство — тяжкий грех. Шестая заповедь Христа гласит — не убий. За него на этом и на том свете воздастся по заслугам…
Борис тыкал концом шашлычной палочки в колечко лука. Вдруг он поднял голову, его лицо вспыхнуло гневом.
— Пошел ты! — сказал он злобно.
Старик вытаращил глаза, но ничего не сказал. Быстро опрокинул в рот водку и отошел в темный угол бара. Там его поджидал приятель с сеточкой в руках. Вдвоем они вышли из пивнушки.
За столом возникла неловкая пауза.
— Да-а… — протянул Рустам. — Нехорошо получилось. Прости его, Боря, он ведь не знал, что у тебя стряслось.
Борис сделал движение щекой, будто по ней пробежал муравей.
— Помолчи.
— А что у вас случилось? — не вовремя вклинился окосевший Марат.
Рустам грубо оборвал его:
— Заткнись, не твое дело! — потом налил в стакан водку и неожиданно протянул мне. — Выпей, браток. — Я стал отнекиваться. — Давай-давай, не стесняйся.
Я взял стакан, выпил и запил пивом.
Рустаму требовались свежие уши. Он решил расширить аудиторию.
— Двигайся поближе… Сам чем занимаешься?
— В министерстве — референт. — В глазах присутствующих это имело вес. — А вы, если не секрет, кем работаете? — в свою очередь спросил я у Рустама.
— Бездельник он, — сумрачно заметил Борис.
Лысый сделал вид, будто польщен определением и погрозил пальцем:
— Ну, Боря, я с тобой поквитаюсь… Не верьте ему. Мы, — он пожевал губами, — работаем в одном НИИ… старшие научные сотрудники.
Я выкроил на лице улыбку:
— Очень приятно… Отмечаете какое-то событие?
— У нас каждый день — событие. Вчера вот окончание недели праздновали.
— Удачно?
— Весьма. У меня в этих краях подруга живет. Превосходная женщина и хозяйка. Я всю ночь у нее провел… Ну, давайте по последней.
Погода испортилась. На смену теплому дню пришла холодная ночь. Порывы ветра выдували из пепельницы окурки, забирались под воротник, трепали волосы. Борис поглубже влез в шляпу. Марат застегнул куртку. Рустам в особенно жестокий налет ветра прятал плешивую голову за бруствер пивного бара, почти касаясь щекой стола. Бар потихоньку пустел. Пиво и водка у нас кончились, и сразу не о чем стало говорить.
— Ну что ж, — Рустам обвел взглядом стол. — Пить нечего. Денег тоже нет. Пора по домам.
— Вот что, ребята, — сказал я, запуская руку в пакет. — Мы тут договорились с одним приятелем встретиться, посидеть. Но он, видимо, уже не придет. У меня есть бутылка водки. Предлагаю продолжить знакомство и выпить за успехи отечественной науки.
Гордо вставшая на столе бутылка "Русской", вызвала вначале оцепенение, затем удивление и в итоге шумный восторг.
— Здорово! — Марат потянулся за бутылкой, передал Рустаму. Тот взял ее за горлышко, как гранату.
— Пошли, мужики, в столовую. Не то у меня лысина от холода лопнет, — наш тамада встал, прихватив стакан.
Остальные собрали то, что осталось. Вчетвером мы поднялись в столовую, где стояли квадратные столики и железные, с дерматиновыми сиденьями и спинками стулья. Нас приветствовал мерный гул пчелиного роя. Сизый сигаретный дым окутывал хмельные лица, поднимался к потолку и выплывал через открытые двери в ночь. На всю ораву мужиков приходилось три женщины. Одна торговала в буфете закусками, другая убирала со столов, третья — мощная баба с широким лицом — сидела в углу, закинув ногу на ногу. Ее обнимал усатый южанин.
