Людмила Бояджиева - Золотая рыбка
— Пусти. — Она спокойно посмотрела ему в глаза. Спокойно, но строго из-под нахмуренных темных бровей.
Рука Вадима разжалась.
— Ведьма… — Скрипнув зубами, он направился прочь. Полина не двинулась вслед, подождав, пока с грохотом захлопнется входная дверь. Тогда погасила везде свет и долго стояла у окна в своей комнате, глядя во двор.
Девятиэтажки спали. Покачивающиеся на ветру фонари заливали мокрый озябший мир скудной мертвенной голубизной. Полина почему-то вспомнила, что у древних греков голубой и синий считались цветами траура, ими расписывали стены гробниц, окрашивали одежды жрецов. Она же часто использовали эти цвета в своем гардеробе, подчеркивая синеву глаз.
«Хватит!» — решила вдруг Полина, вздрогнув, как от незримой опасности. Порывшись в шкафу, нашла зеленый шелковый шарф и бросилась с ним к зеркалу. Глаза сверкнули изумрудной зеленью. «У меня зеленые глаза, и я предпочитаю именно эти оттенки», — строго сказала себе и тут же удивилась, откуда явились странные мысли и неуместные сомнения по поводу гаммы платьев и свитеров? А еще, роскошной московской спальни, утопающей в серебристо-синем полумраке. «Квартиру оформлял дизайнер, цвета отделки выбирал по его совету Глеб, а мне очень понравился результат», — словно оправдываясь перед кем-то, подумала Полина. И ещё далеко-далеко, на краешке сознания прмелькнуло: «Поздно. За зелененький шарфик хвататься поздно. Травинка на краю пропастии».
Не раскладывая свой старый диван, наскоро застелила его, свернулась калачиком под одеялом и постаралась уснуть. Думать о вечеринке у Беллы не хотелось. Стало окончательно ясно, что прошлое осталось за чертой забвения, перешагивать которую не следовало. Это не её двор, не её школьные знакомые и не её прошлое. Забрела по ошибке в чужую реальность, где оказался плохо знакомый пьяненький парень, не сумевший осуществить своих радужных планов ни совершить дерзновенный прорыв в науке, ни сделать счастливой жену, ни растить детей…
Полина едва сдержалась, что бы не позвонить Глебу — так захотелось услышать его голос, почувствовать, что их московский дом, их благополучие, любовь на самом деле существуют. Она положила ладони на живот, но зародившаяся в нем крошечная жизнь ещё пребывала в глубоком сне, где-то в неведомом пространстве, на грани света и тьмы.
«А может, мои натужные попытки «прозреть» — нечто, недоступное другим, — естественный этап совершенствования человеческой психики? Может, интуиция, ясновидение, предчувствие — обязательные спутники любви? Любви жены, матери?» — думала Полина, усиленно отвлекая себя от навязчивого ощущения опасности, желания немедленно увидеть Глеба. Она попыталась расслабиться, поочередно отключая мышцы ног, рук, тела, отпустила мышцы лица и глаз, постаралась дышать поверхностно и ровно… И тут же вскочила, хватая ртом воздух и раздирая ворот пижамы — пружина в груди, сжатая волей, развернулась с убойной силой. В глазах потемнело от боли, пальцы задрожали, к горлу подступила тошнота.
«Вот и беременность дает о себе знать», — успокоила себя Полина, быстро оделась, заперла за собой дверь и спустилась во двор. Хмурую ночь едва осветлил приближающийся рассвет. «Ниссан» не угнали, мотор послушно заурчал, часы просигналили пять раз. Городок спал, на шоссе было пусто. Через час с небольшим Полина осторожно входила в свою квартиру. Сняла сапоги и на цыпочках прошла в спальню.
Глеба не было. Накрытую синим покрывалом кровать никто не тронул — так и валялись поверх шелкового «дворцового» штофа шерстяные колготки и забракованная в процессе сборов на вечеринку блузка. Полина присела на пуф у зеркала, почему-то опасаясь притрагиваться к вещам, словно попала в заколдованное царство. С неприязнью оглядела так радовавшую её обстановку «голубой» спаленки — слишком много синих оттенков, как в критской гробнице.
Попыталась размышлять спокойно, но логику разрушали каверзно вкрадывающиеся вопросы «а вдруг?». Образную картину искажали помехи, словно на экране телевизора с выдернутым шнуром антенны, ничего не разберешь сплошное мелькание и треск. Неприятный, пугающий свист ледяной вьюги…
Из холла Полина позвонила Глебу, не опасаясь разбудить его — где бы он ни находился, телефон был рядом — под рукой, под подушкой, в кармане… Голос диспетчера ответил, что абонент временно отключен…
Не раздумывая, Полина набрала номер отца. Андрей Дмитриевич ответил по-военному бодро, словно вовсе и не собирался спать. Полина коротко изложила ситуацию — приехала домой, Глеба нет.
— Послушай, детка… — после некоторого раздумья сказал Ласточкин. Он же знал, что ты заночуешь в Зареченске. Значит, дисциплину не нарушил. «Увольнение на берег». Мужчине иной раз просто необходимо дохнуть свободой… И дело зачастую вовсе не в женщинах.
— Его телефон отключен…
— Разумеется, должен же Глеб Борисович покемарить. Ну, может, выпил парень. У него, вроде, вчера была назначена встреча с американскими партнерами. Я в таких делах ухожу под воду. Мне засвечиваться с иностранцами совсем ни к чему, а ему приходится отдуваться.
— Понимаю, ты меня забалтываешь — успокаиваешь, отвлекаешь… Я же не от ревности, а вообще, беспокоюсь… Невроз какой-то… Страшно.
— Это от того, что все хорошо. Когда дела через пень-колоду, все по фигу. А когда на душе солнышко — все тучи высматриваешь.
— Верно. За свое счастье трясусь. Ребеночек… и… мы хотели с Глебом тебе вместе сообщить, решили в следующую пятницу расписаться. Но пока не афишируем, поедем отдыхать. Когда вернемся, свадьба и прочее… вы с Соней, конечно, в ЗАГСе нас благословите… А мать я пока беспокоить не буду.
— Позвони хоть. Пусть порадуется, поздравит… — Андрей Дмитриевич подавил зевок. — Скоро семь. Шла бы в постельку, детка. А мне пора перейти к водным процедурам и тренировкам.
Полина слышала, как он сделал несколько глотков, очевидно, запил таблетку. Отец давно носил с собой нитрогранулонг, но от серьезных обследований напрочь отказывался.
— Извини, я совсем сумасшедшая. Невроз. Попробую часок поспать. Привет Соне. — Полина в раздумье опустила трубку. Спать не хотелось, противная пустота в груди снова раздувалась леденящим шаром, грозящим взорваться и убить все живое.
— Это позор, Ина! Вызывай психушку, — громко сказала она. Нарочито спокойно устроилась на диване в гостиной и даже взялась читать «Cosmopolitan», но ежеминутно поглядывала то на часы, то на телефон. В восемь снова позвонила Глебу и услышала то же самое сообщение. Приняла контрастный душ, надела зеленый свитер, подвела глаза изумрудными тенями, с ощущением, что начался новый этап жизни.
Полина уже собралась выйти из дома, когда раздался звонок.
— Дочка, я в офисе. — Голос отца не понравился Рите. — Ты скоро приедешь?
— Уже выхожу. Глеб объявился?
— Его пока нет… Приедешь, поговорим. Есть кое-какие версии, надо проверить. Жду.
Встретив Риту, отец запер дверь своего кабинета и посмотрел на неё как-то жалобно, словно должен был выдрать зуб. И молчал, прикидывая, как далеко можно зайти в откровенности с беременной женщиной.
— Где Глеб?! — Рите показалось, что она превратилась в стальную струну, натянутую до предела. Крепкая, звонкая, чуть тронешь — и лопнет.
— Не знаю. Никто не знает. Я связался с американцами, с охраной, с ребятами. Его никто не видел со вчерашнего вечера… Дело в том, что на встречу в ресторан он не пришел…
— Я же звонила! Он был там. Часов в одиннадцать…
— Возьми себя в руки. Мы уже посоветовались с Красновским. Ждем ровно сутки, потом заявляем. У меня есть кое-какие связи в органах… Видишь ли, мы проверили, — исчезла очень важная документация и счет в банке. Пока удалось получить информацию лишь об одном, российском. Сумма незначительная. Возможно, случайность… Запросили европейские отделения…
Струна в груди Риты лопнула. Оглушающая боль, снарядный свист засасывающей черноты.
— Обо мне не беспокойся. — Пошатнувшись, Полина выскользнула в коридор. Ополоснув лицо в туалете холодной водой, она тупо простояла с четверть часа у окна, и вновь поднялась в кабинет отца. Ощущая непробиваемое спокойствие паралича, уселась в угловое, спрятанное за стеллажами кресло и приготовилась ждать. Упорно и долго — сколько понадобится.
Глава 10
События этого дня, обрушившиеся на «Оникс», казались обрывками странного фильма, на которые порой нарываешься, «листая» пультом программы. С минуту смотришь на экран, держа палец на кнопке, с готовностью перескочить на что-нибудь более веселенькое. Но постепенно втягиваешься. А когда появляются финальные титры, с отвращением выключаешь «ящик», бормоча: «Ну и дрянь… Какого вообще черта…»
Завораживающее и самое противное было в том, что ничего понять было невозможно. В кабинете Ласточкина заперлись руководители фирмы, названивая, посылая запросы, читая поступающие факсы и беспрестанно куря. Тревога сменилась растерянностью, растерянность страхом, страх — полным отчаянием. Картина вырисовывалась жуткая: Глеб Борисович — реальный руководитель компании, исчез, а вместе с ним в европейских банках, где хранились основные средства «Оникса», произошла ликвидация счетов. Кто-то «крутанул» «Оникс» по-крупному, обобрав до нитки и оставив с колоссальными долгами за невыполненные условия фантастических контрактов, которых оказалось не мало.
