Людмила Бояджиева - Золотая рыбка
— Совсем как я, — невесело усмехнулся Глеб. — Могу поспорить, полезет! Отсидится, очухается, потом расхвастается, станет воспринимать свою неудачу как подвиг, как особую пруху — и полезет! — Он хмуро взглянул на встревоженную девушку. — Ладно, детка, проехали. Завязываем с философией. Давай, в самом деле, скатаем в твой город детства. Часам к семи, идет?
— Спасибо! Я рада. Принести сок или чай?
— Лучше, по водяре. В смысле, выпьем чего-нибудь крепенького.
Полина поставила на кофейный столик печенье для себя, бокалы и две бутылки — «Швепс» и виски для Глеба. Глеб составил коктейли в обычной пропорции — Рите два глотка спиртного, остальное вода. Себе наоборот. Выпил, задумался и спохватился:
— Черт! Только сейчас сообразил, первого у меня встреча с американцами, потом, если подпишем контракт, — в ресторан… Что называется, ночная смена.
— А-а… — разочарованно вздохнула Полина.
— Но ты поезжай, обязательно поезжай. Если задержишься… Блин, я же не смогу за тобой заехать!
— Сама доберусь. Дорога знакомая, пить я не стану.
— Глупости… Вот что, ты гуляй с друзьями, я позвоню. Если смогу заберу, если нет — заночуй там. Мне спокойней будет. Не люблю, когда здесь одна сидишь, а ещё хуже, если ночью на машине рулишь. Нам лишние приключения сейчас не нужны. Я прав, детка? — Глеб потрепал Полину по щеке, да так сильно, что она потерла стиснутую кожу. Сомнений нет, Глеб Борисович перегружен негативной энергией, спорить с ним не стоит. Полина согласно кивнула.
На следующее утро она не могла понять, отчего это вдруг собралась ехать одна к Беллке? Ни малейшей потребности в общении с зареченскими знакомыми Полина не испытывала, Вадима и вовсе видеть не рвалась. Хотя… Любопытно, все же, как он своей жизнью распорядился.
Алла поддержала идею поездки. Голос по телефону у неё был кислый. Как Полина поняла, дома что-то не клеилось. А в такой ситуации Алла была совершенно не в состоянии врубиться в чужие проблемы.
— Что тебе весь вечер одной перед «ящиком» торчать? У твоего «делового» совещание на высшем уровне до полночи затянется. Языком почешешь, попляшешь — тебе полезно. А то скоро с пеленками засядешь, забудешь, что такое одеться прилично, маникюр сделать.
Полина поморщилась, жалея, что поторопилась сообщить Алке о своей беременности. Радостная для Риты весть не произвела на Писецкую светлого впечатления.
— Молодец! — одобрила она. — Теперь Сарычеву не отвертеться. Но особых радостей первые четыре года не жди. Одни крики и болезни. Во всяком случае, я это время как страшный сон вспоминаю. — При каждом удобном случае Алла не упускала возможность напомнить Полине о грядущих трудностях материнства.
— Да плясать меня вовсе не тянет! — усмехнулась Полина, которой перспектива пеленок казалась куда более привлекательной, чем танцы в душной комнате с подвыпившими одноклассниками. — Дело совсем в другом. — Она задумалась. — Глеб какой-то мрачный… Не дождусь отпуска. Все представляю: садимся в самолет и гуд бай! Я же ещё вообще за границей не была. Дура провинциальная.
— Мой тоже, бревно-бревном. В самое ухо ору — ничего не слышит. В телевизор уставится, а глаза, как у слепого. Вовнутрь повернуты. — Алла вздохнула и Полина представила, как она делает затяжку, — томно, с отлетом кисти, искосо поглядывая на стоящее за её компьютером зеркальце. — Нелегко им бабки даются. Потом глядишь, в сорок пять инфаркт. Если раньше не стрельнут.
— Да сплюнь ты! Не узнаю тебя, Алка, съела что-нибудь?
— Хну передержала. Рыжая, как Пугачева. Нос откуда-то вдруг выпер… Пора подстричь. А что? Лисинович скорректировала внешность в смысле шнобеля — ничего, жива.
— Лучше она не стала… Не дури, Алла… Давай, я за тобой заеду, по магазинам пройдемся, мне подарок надо приобрести. Беллке четверть века стукнуло.
— Не могу. Я в трансе… Да ты себе голову не морочь, купи подсвечник или бокалы. В любом случае сгодятся. И не сиди букой, хвост-то распусти. Пусть твои заречинцы пышным расцветом замарашки-золушки полюбуются… Скажи, что замужем, и не вздумай все про фирму выкладывать.
— Будет сделано, товарищ начальник… — невесело пообещала Полина. Ей очень хотелось рассказать, что через неделю она и в самом деле станет мужней женой. Но своих обещаний Ина не нарушила. Молчок значит молчок.
Глава 9
Первого апреля, несмотря на нерабочий день, Глеб ушел из дома с утра, чмокнув в лоб ещё дремлющую в голубоватом полумраке невесту.
— Позвоню… — прошептала она и, приподнявшись на локте, открыла глаза. — Глебушка…
Он подошел, нагнулся. Полина прижалась к его губам.
— Если бы ты знал, как я люблю тебя… — Уткнувшись в подушку, Полина слышала, как бряцали в прихожей тщательно запираемые Глебом замки.
… Только в машине, выезжая на окружную, Полина сумела избавиться от сумрачного настроения. Включила радио, сунула за щеку грейпфрутовый леденец и постаралась провести сеанс аутотренинга. Повторила про себя «программу», все ещё казавшуюся плодом разыгравшегося воображения: «Я самая счастливая женщина на свете. У меня есть любовь, покой, радость. У меня есть вот этот шустрый симпатяга «ниссан», свой дом, работа. У меня будет чудесный муж и малыш… Мой отец никогда не останется одиноким, беспомощным стариком»…
На радиоволне завис, перемежаемый рекламой, концерт по заявкам отнюдь не юных дам. Полина прослушала «Надежду» Пахмутовой, «Любовь, как радуга над полем — отгорела и погасла» в исполнении Толкуновой, «Москва — златые купола» Газманова, и на ворвавшейся рекламе турагентства вырубила звук. Ее охватило радостное умиление, даже пустячные впечатления вызывали сильный эмоциональный всплеск. Эти песни, сто раз слышанные, пролетавшие мимо уха, сейчас, подобно рентгеновским лучам, пронзили насквозь, высвечивая картину полного счастья: жизнь приветствовала Риту безупречной тридцатидвухзубовой улыбкой, переполняя душу благодарностью, состраданием ко всему, что вращалось вокруг.
«Каждому здесь кобелю на шею я готов надеть свой лучший галстук», признавался в своей любви к животным С. Есенин. Полинино благорасположение достигло глобальных масштабов, распространяясь на самые разнообразные явления типа идущих повсеместно дорожных работ, неуклюже нарушающих правила движения пешеходов. Его хватало на неодушевленные предметы, такие как рекламные щиты, смердящие черным дымом задрипанные трудяги-грузовики и прочую, раздражавшую каждого человека чепуху. Полине даже нравился день, серый, ветреный, бросающий в стекло тяжелые дождевые капли, нравились уже набухающие весенним соком голые, зябкие деревья. Среди общей климатической промозглости ярче разгоралось тепло внутри, солнечный кайф физического и душевного комфорта.
Воображение вновь устремилось в июньский день, на лужайку загородного дома, где будут, конечно, розоветь кустики маргариток, раскачивать тяжелые грозди кусты сортовой сирени и щедро цвести декоративные японские вишни… Глеб, отец, наверно, Соня… Малыш, а может, два! Может однажды к воротам подъедет автомобиль, а из него выйдет все ещё красивая, стройная, как Гурченко, женщина. Они все заплачут и обнимутся. Все-все… И как чудесно прозвучит тогда самое простое слово «мама»…
— Порядок. Жизнь прекрасна. — Полина заглянула в зеркальце и не могла не отметить, что выглядит на редкость удачно. Так обычно случается, когда не очень стараешься. Ей очень шел искусственный мех жакета, имитирующий норку, но голубой-голубой, с серебряной искрой. Ровные блестящие волосы легли красивой волной после небрежной сушки феном. Темно-синие бархатные тени «Сен-Лоран» и немного ярко-лазурной туши делали глаза похожими на два огромных только что раскрывшихся василька. А в толстоватом носе и чуть подкрашенных больших губах появился некий шарм: неординарная мордашка, порожденная компьютерной фантазией, сделавшей шаг от преображения голубоглазой белокожей эстонки в чувственную мулатку и в этой точке застывшей.
«Лови чудесное мгновение, Инка, — сказала она себе. — Кто знает, может, их не так уж много выпадет на твою долю…» Предвкушение… Что за пьянящий восторг в этом слове! Предвкушение отличается безграничной жадностью, захватывая сразу все — и то, что должно случиться, и то, что никогда не может произойти, но очень желанно. Полинино предвкушение было огромно и пестро, как сноп свежескошенной травы с утреннего луга. Глеб, Мальдивы, дом, ребенок, отец, красивые вещи, страстные ночи, волшебные пробуждения под шорох волн, томные вечера в ресторанчиках, отели, салоны, яхты… Говорят, для возбуждения подобных ощущений люди употребляют наркотики.
— Ты сногсшибательна! — Прямо с порога оценила Полину Белла. Клянусь, не узнала бы на улице… Ну, ей-Богу, не узнала б! Никита!
Муж Беллы, коренастый, кавказского типа крепыш, изображая немой восторг, помог гостье раздеться и принял подарок — коробку с дюжиной бокалов из богемского стекла.
