Эйлет Уолдман - Преступления в детской
Он показал табличку на двери «Торговым агентам вход воспрещен».
— Нет, нет, я ничего не продаю. Я просто хотела вернуть это Одри, — сказала я, протянув ему сложенную куртку его падчерицы.
— Вы подруга Одри? — недоверчиво спросил он.
— На самом деле, нет. Я взяла у нее эту куртку вчера. Я заехала оставить лазанью и вылила ее на себя. Она мне это одолжила. Потому что у меня ничего другого не было. Я знала вашу жену.
Снова этот лепет. Потрясающе.
— А, вы подруга Абигайль. Заходите.
Он открыл дверь и отступил, чтобы я могла пройти.
— На самом деле я не была ее подругой, — сказала я, заходя в дом вместе с Руби. — Я знала ее через детский сад. Я просто хотела привезти вам что-нибудь. Я имею в виду, вам с Одри.
Казалось, Муни только заметил Руби.
— Она там учится, — сказал он.
— Пока нет, — сказала я, покраснев. Я решила, что сейчас не время говорить, что его жена нам отказала.
— Садитесь, пожалуйста. — Он показал на арку, ведущую в строгую гостиную. — Я позову Одри.
Муни поднялся по лестнице. Я заметила, что он ходил босиком, ногти на ногах блестели и определенно были отполированы. Какой мужчина делает педикюр?
Мы с Руби прошли в элегантную гостиную, обставленную мебелью во французском деревенском стиле. Стулья и кушетки обиты бледно-розовым шелком, повсюду маленькие столики с крайне декоративными и очень легкобьющимися безделушками. Я схватила Руби на руки прежде, чем она успела смахнуть на пол коллекцию крошечных музыкальных шкатулок, и осторожно села на узкий стул с высокой спинкой, надежно устроив дочь на коленях.
— Милая, тут слишком опасно, — сказала я, сжав ее болтающиеся ножки своими. — Я не могу разрешить тебе ничего трогать. Ты можешь что-нибудь разбить.
— Я не лазобью, — проскулила она. — Я буду остоложно. Ну пожалуйста, пожалуйста!
— Прости, солнышко.
Наше соревнование по борьбе прервала спустившаяся по лестнице Одри в сине-зеленой клетчатой фланелевой пижаме. Девочка сонно терла глаза руками.
— Одри, мы тебя разбудили! Мне так жаль.
— Все в порядке. Я в последнее время много сплю, — почти прошептала она.
Я мысленно разразилась проклятиями в адрес Муни, который позволял девочке спать все утро вместо того, чтобы разбудить и попытаться развеять уныние, в котором она пребывала.
— Я привезла куртку твоего отца, милая. Спасибо, что одолжила ее мне, — сказала я.
— Не за что. Это ваша дочь?
— Я Луби, а ты кто? — тоненько сказала Руби.
— Привет, Руби. Я Одри.
Она нагнулась так, чтобы посмотреть девочке в глаза. Одри явно умела обращаться с маленькими детьми, наверное, унаследовала это от матери.
— Руби, ты скажешь Одри «спасибо» за то, что она одолжила маме куртку?
— Спасибо, Одри.
— Не за что, Руби.
— Одри, у тебя все хорошо? — спросила я.
— Нет. То есть, наверное, да. Не знаю.
Ее лицо покрылось красными пятнами, а глаза наполнились слезами. И снова я оказалась на полу, обнимая плачущую дочь Абигайль Хетэвей. Через минуту Руби, которая раньше нечасто видела плачущих взрослых — или почти взрослых — тоже начала тихо плакать. Я протянула руку своей дочери и некоторое время баюкала обеих. Я все время смотрела на лестницу поверх головы Одри, надеясь, что отчим услышит и придет, чтобы утешить ее. Он не пришел. Может, я к нему несправедлива, и он просто ничего не слышал. Но почему его не было рядом с ней? Для начала, почему он вообще исчез наверху?
Вскоре Одри успокоилась.
— Простите. Я все время это с вами делаю, — пробормотала она, выбираясь из моих объятий.
— Все в порядке. Я, по крайней мере, в этот раз ничего на тебя не пролила, — улыбнулась я.
Она вежливо улыбнулась в ответ.
— Я, наверное, пойду назад в постель.
— Милая, ты правда этого хочешь? Ты можешь кого-нибудь к себе позвать? Какого-нибудь родственника или подругу? — К тому времени я знала уже достаточно, чтобы даже не упоминать ее отчима.
— Сегодня днем я поеду к моей подруге Элис. Ее мама собирается за мной заехать.
— Хорошо, — я вздохнула с облегчением. — Давай я оставлю свой телефон, чтобы ты звонила, если тебе что-то понадобится.
Я протянула ей одну из своих старых визитных карточек, взяла на руки все еще расстроенную дочь и пошла к двери. Одри меня проводила. На пороге она неожиданно обняла меня — быстро, почти смущенно. Я ее тоже обняла и отнесла Руби в машину.
— Она глустная девочка, — сказала Руби, пока я пристегивала ее к детскому сиденью.
— Да.
— Почему она глустная?
— Понимаешь, солнышко, она грустная, потому что с ней случилось что-то ужасное.
— А что случилось?
Мне было жутко говорить это дочери, но выбора не было.
— Ее мама умерла.
— Ее ластоптали злые звели?
— Что? — я была поражена. — Дикие звери? Нет. Ты боишься диких зверей?
— Нет, не дикие звели. Злые. Как Муфасу.
Правильно. «Король Лев». Уроки жизни от Диснея.
— Нет, Руби. Ее маму не топтали злые звери. Ее задавила машина.
— А-а.
Руби вроде бы удовлетворилась этим ответом. Я закрыла дверцу и обошла машину, чтобы сесть за руль. Когда мы остановились на красный свет в конце квартала, Руби заявила:
— У нас нет злых звелей, но у нас есть машина.
Я съехала на обочину, остановила машину и повернулась к дочери.
— Руби, я тебе обещаю, что маму никто не задавит.
Уверена, сотни экспертов по воспитанию пришли бы в ужас от моих слов. В конце концов, не исключено, что я действительно умру в автокатастрофе. Но, по моим представлениям, шанс невелик. К тому же, если я и правда умру, Руби придется справляться с травмами посерьезнее, чем невыполненное обещание мамы не умирать. Иногда просто необходимо говорить детям то, что они хотят и должны, как вам кажется, услышать. И надеяться на лучшее.
— Обещаешь? — прошептала Руби тоненьким голосом.
— Обещаю.
— Холосо.
— Я люблю тебя, Руби. Ты моя самая чудесная девочка на всем белом свете.
Прежде, чем выехать на дорогу, я посмотрела в зеркало заднего вида. И как раз вовремя: перед домом Абигайль Хетэвей остановился классический вишневый «мустанг» с откидным верхом. Но водителя я не разглядела. Сгорая от любопытства, я остановила машину на обочине, не заглушив мотор.
Дверь дома Абигайль распахнулась, и оттуда выпорхнул Муни. Он прошел по дорожке размашистым шагом, красиво запрыгнул на пассажирское сиденье, и машина с визгом рванула с места. У меня не было времени подумать — я просто действовала. «Мустанг» промчался мимо меня, я выждала минуту и начала преследование.
Мы с Руби ехали за машиной по Тихоокеанскому шоссе до района Венис. Я осторожничала изо всех сил, и между нами всю дорогу шла одна или даже две машины. К счастью, висеть на хвосте ярко-красного «мустанга», наверное, проще всего на свете. Не выпускать его из виду легче легкого. К счастью, Руби заснула. Хотелось бы мне посмотреть, как Джим Рокфорд[25] преследует какую-нибудь машину, одновременно подавая требовательному ребенку то пакетики сока, то Барби. Я бы точно не справилась.
В конце концов «мустанг» остановился на Роуз-стрит перед зданием на четыре квартиры. Это было одно из тех строений в средиземноморском стиле, что наводнили Лос-Анджелес в тридцатые годы: все в аркадах, оштукатуренных сводах и мексиканской черепице. Дом выглядел несколько обшарпанным, но сохранил какое-то кичливое, утрированное изящество.
Я проехала мимо «мустанга» и припарковалась на автобусной остановке в конце квартала. Сгорбившись на сиденье, я установила зеркало заднего вида так, чтобы видеть «мустанг». Со стороны водителя открылась дверца, и из машины вышла высокая ярко-рыжая женщина лет двадцати пяти, в джинсах и ковбойских ботинках, в руках она держала большую художественно потертую кожаную сумку, густые волосы спадали ей на спину тяжелыми локонами.
Дэниел Муни выбрался из машины, и они направились к зданию. Перед входом Муни схватил руку своей спутницы и прижал к губам. Я открыла рот от удивления — не знаю, почему, ведь к тому времени я была абсолютно уверена, что обнаружила его прекрасную даму и мотив для убийства женщины, которую я к тому времени решила считать жертвой несчастного брака с эгоистичным и бессердечным чудовищем.
Я объехала квартал, убедилась, что правильно запомнила номер дома и рванула домой. Причем доехала за рекордно короткое время.
Когда я ворвалась в дом, Питер сидел за кухонным столом, нависая над чашкой кофе.
— Только проснулся?
Он что-то проворчал.
— Руби заснула в машине. Можешь забрать ее и отнести в кроватку?
Он снова что-то проворчал, встал и вышел за спящей дочерью. Я налила себе стакан сока и залпом осушила его. От расследований очень хочется пить.
Питер уложил Руби и вернулся к своему кофе.
