Марина Серова - На всю катушку
А сейчас, если эта утренняя физзарядка с побегом выгорит, то мы с Костей с полным основанием можем претендовать на славу русских Эдмонов Дантесов, тем более что областное управление ФСБ похлеще всяких там замков Иф.
Но что-то этот сержант, или кто там, долго не возвращается. А он возвращаться должен. За мной.
И ведь возвратился.
— Охотникова, Гусев, на выход, — хмуро сказал он.
Это какой еще Гусев?
Сержант прошелся по камере, у двери неслышной тенью застыл здоровенный парень в камуфляже с автоматом.
— Ты, что ли, его или дружок твой? — спросил он, ткнув кулаком в бок недвижно лежавшего на нарах заморыша.
Я промолчала.
— Ладно, валяй на выход, потом разберемся насчет Гусева и с тобой, и с твоим хахалем, — с неприкрытой угрозой выговорил он.
Надо полагать, этот Гусев все-таки помаленьку пробавлял стукачеством, у тебя же, сержант, на лбу это написано. Значит, второго посадили для отвода глаз или еще чего, а «наседкой» был похожий на тюремную крысу, страдающую несварением желудка, Гусев.
— Супермены чертовы, — продолжал свой монолог сержант, пропуская меня перед собой в дверь, — носятся тут с вами, как бык с мудами, а нет бы, значит…
Подобными неологизмами сержант скрашивал мой недолгий путь до высокой железной серой двери. За дверью мы обнаружили еще двух невозмутимых парней в камуфляже, оба с автоматами.
«Ого», — подумала я, слова велеречивого сержанта о «чертовых суперменах» оказались не пустым звуком. Нас действительно стерегли куда тщательней, чем заурядных конвоируемых.
Меня ввели в просторный кабинет, парни в камуфляже остались за дверью, зато краем глаза мне удалось заметить, что автоматчик, сопровождавший меня и сержанта, ушел.
Сержант же зашел вместе со мной в кабинет, где уже сидели Курилов и за огромным столом — молодой капитан. Путинцева же, к моему удивлению, не было.
— Задержанная Охотникова по вашему приказанию доставлена, товарищ капитан, — четко, по-военному, отрапортовал сержант.
— Присаживайтесь, Охотникова. И вы, сержант, тоже останьтесь. Ну что ж, Курилов, вы хотели в присутствии Охотниковой сообщить нам детали вашей совместной работы по организации взрыва автомобиля «Мерседес Бенц-500», в котором находился Юрий Владимирович Началов, двое его охранников и шофер.
— Ага, — хмуро сказала я, — мне уже и это инкриминируют. Превосходно. Кстати, а где полковник Путинцев?..
— Полковник Путинцев на выполнении ответственного спецзадания. Допрос буду вести я.
— Ответственное задание? Спит, что ли? После таких ночных бдений — это самое для него ответственное.
… Краем глаза я взглянула на окно. Оно действительно выходило на какое-то несообразное скопище покосившихся от времени строений, тянувшееся до самой Волги. У причала торчало несколько катеров, на двух-трех из них я приметила фигурки людей.
«Ага, водонапорная станция, — отметила я, — а эти ребята тут, похоже, пристроились ставить свои катера. Моют их… ну что ж, при таком раскладе и карты нам в руки».
В раскрытую форточку с порывами свежего утреннего ветра влетали обрывки знакомой мелодии, очевидно, где-то по соседству, несмотря на ранний час, врубили музыку: «Уходим, уходим… ухо-о-одим!.. наступят времена почище… бьется родная… в экстазе пылая… Владивосток две тыщщи!..»
А, земляки из «Муми Троллей». Я ведь тоже, как ни странно, оттуда, из Владивостока.
— Разве я это говорил, товарищ капитан? — тем временем удивленно бормотал Курилов. — Вы меня неверно поняли. Я сказал, чтобы сюда привели Охотникову, чтобы при ней уточнить детали нашей с ней совместной работы над тем, как убить время… ну, и если что — кого-нибудь из тех, кто будет активно мешать нам делать это.
— Вам адвокатом надо быть, Курилов, а не взломщиком. Болтать вы горазды. Только это не выйдет, — спокойно произнес капитан. — А если будете и впредь так себя вести, придется провести допрос с пристрастием.
— Все понял, товарищ капитан, — серьезно ответил Константин. — Тогда я начну с самого начала и прошу всех присутствующих меня не перебивать, включая и Евгению Максимовну. Ее — даже в первую очередь. Я думаю, ей будет, над чем подумать и что осознать.
Я коротко взглянула на Курилова из-под ресниц — слово «осознать» было паролем в задуманной нами комбинации. При первом его употреблении происходил переход в режим полной готовности, при повторном — отсчет реализации разработанного плана.
Вел игру тот, кого вызывали на допрос первым, в данном случае Курилов, и это было более приемлемо, потому что мне отводилась более трудоемкая роль в операции.
Оставалось только уповать на то, что все это неизвестно капитану. Хотя вероятность провала из-за осведомленности наших стражей была невелика и, по моим оценкам, сводилась к десяти процентам.
— Я действительно начал в некоем роде автомобильную войну, и началовский «мерс» не является единственной взорванной машиной, — начал Курилов. — Первая такая пиротехническая акция была проведена не далее, как позавчера ночью. Я заложил пятьдесят граммов пластической взрывчатки в «Линкольн», припаркованный у дома Демидова Сергея Викторовича. «Линкольн» принадлежал ему же. Взрыв произошел в два часа тринадцать минут.
— Демидов Сергей Викторович? — переспросил капитан, и на его непроницаемом лице появилось выражение легкой озадаченности. — Но ведь, если не ошибаюсь, он ваш родной дядя.
— У вас совершенно верная информация, — кивнул Курилов, — он действительно мой дядя. А сделал я это не потому, что желал ему зла, а напротив, хотел предупредить о возможной опасности. Просто мой дядя всегда с чрезмерной беспечностью относился к охране своего драгоценного, надо заметить, организма. И я подумал: пусть лучше этот взрыв произойдет, но произойдет он в то время, когда в машине гарантированно никого не будет, и осуществит его родной племянник, чем чужой злобный киллер. И ведь после этого он задумался над своей безопасностью, еще как задумался!
Сержант у дверей болезненно скривился, как будто ему всадили в зуб бормашину, капитан же постучал по столу пальцем и сказал:
— Вы прямо как Мефистофель, Курилов, вечно желая добра, делаете зло. Только помните, что каждое слово, сказанное вами в этом кабинете, записывается на пленку и становится весомой уликой в вашем деле.
Это ничего, что Мефистофель говорил немного не так. Одно то, что товарищ капитан, по-видимому, слышал о существовании Гете и его «Фауста», а также, не исключено, натыкался на эпиграф, предпосланный «Мастеру и Маргарите», вызывало уважение. Вот для сержанта имя Мефистофель ничего не говорило, он, очевидно, решил, что это зоновское «погоняло» крупного «авторитета».
Вероятно, Курилов проникся сходными чувствами, потому что почтительно посмотрел на капитана и, положив руки на колени, медленно произнес:
— Разумеется, я все понимаю, товарищ капитан, и каждое свое слово прекрасно… — тут он сделал короткую паузу и договорил: — Осознаю.
Мгновенным касательным движением я перевела свой дымовальный «бриллиант» на кольце в боевое положение, и клубы черного дыма, как разорвавшая упаковку спрессованная под чудовищным давлением вата, в доли секунды заполнили кабинет. Но я все-таки успела заметить, как Курилов перегибается через стол, почти неуловимым для глаза движением хватает капитана за загривок и с силой бьет его лбом о стол.
— А-а-а, суки, — неожиданно тонким голосом гнусаво проорал торчащий у дверей сержант, которого тоже захлестнуло угольно-черными клубами, — кааззлы!..
Но я уже была рядом. Вот ты и доорался, товарищ сержант. Нечего было час назад меня материть, а буквально десять минут назад стращать всеми прелестями камерной жизни. Безусловно, это не то, что камерная музыка или камерная поэзия, я и сама представляю. А сейчас ты тем более зря кричишь, потому что я по звуку легче найду тебя. Вот так.
Сержант умолк, но дверь тут же распахнулась, и ворвался сухой треск автоматных очередей. Ах, вот как круто! Хотя вас самих, братцы, и не видать, но чувствую я вас прекрасно.
Выверенный удар носком туфли — и тяжелый стук тела, и лязг вывалившегося из надолго ослабевших рук автомата. Второй, видимо, понял, где я, потому что над моей головой просвистели пули.
Хорошо, что я бросилась на пол. Плохо, что этого не сделал ты, паренек. Плохо, но только для тебя самого…
Черный дым быстро редел, выдуваемый ветром в распахнутое Куриловым окно. Сам Костя уже зафиксировал удавку катушки, вмонтированной в его ремень, на кране радиатора центрального отопления, а теперь рылся в сейфе капитана.
— Тебе приходилось заниматься альпинизмом? — отрывисто спросил он, протягивая мне мою сумочку, очевидно, извлеченную им из сейфа, и одновременно убирая под куртку свой «узи», взятый оттуда же.
— Приходилось.
