Марина Серова - Кругом одни соблазны
Я вздохнула поглубже — это помогает мне сосредоточиться.
— Лев Германович, наша коллега Татьяна Александровна откопала очень важного свидетеля по делу, которое вы ведете.
— Вел, многоуважаемый Владимир Сергеевич, поскольку дело уже передано в суд. И все там ясно, как божий день. А то, что эта дама, — он кивнул в мою сторону, — говорит, еще ничегошеньки не значит. Она же не видела дела? Нет, разумеется. А посему не в курсе, наверное, что экспертиза установила, что именно Харламов изнасиловал девочку… А то, что этот тип, — теперь он кивнул в сторону Ковалева, — подтасовал улики, ни о чем не говорит тоже. Испугался, бог ему судья. За это он ответит. А Харламов будет отвечать по закону за то, что он творил в нашем городе.
— Но позвольте, Лев Германович… Однако он не позволил. Из него, как из рога изобилия, лилось:
— А то, что он про таинственного посетителя плетет, так это не подтвердилось. Никто из соседей не видел никого, кто бы приходил к Ковалевым. Память у него, видите ли, отшибло. Ерунда. Полнейшая чушь.
— Вы, вероятно, не знакомы с работой Харламова…
Он вновь перебил меня:
— Успокойтесь, госпожа Иванова. Его величайший труд не доказывает его невиновность, а даже, наоборот, подчеркивает нездоровый интерес к информации такого рода. Мы, к сожалению, не смогли получить материал, который у него в компьютере хранился. Это большой минус. Однако то, что именно к этому моменту Харламов ни с того ни с сего диск переформатировал, говорит совсем не в его пользу. Сбой программы, видите ли, у него. А не другая ли причина? Что вы на это скажете, госпожа сыщица?
Во мне прямо-таки все кипело. Я уже ненавидела этого самодовольного индюка, этого беспардонного, беспринципного субчика, этого твердолобого бумагомарателя.
Когда ментов называют козлами, то имеют в виду именно таких бесчувственных пеньков, как Лев Германович. Я поняла, что он задумал. Пересматривать свое мнение он вовсе не собирался. Виновен, и все. Стену лбом не прошибешь, как говорится.
— А как же звонок, Лев Германович? — вкрадчиво спросила я.
— Какой звонок? — удивился Бендер.
— Ну, вы, надеюсь, показания Игоря Игоревича прочли?
— И что? Читал. Мало ли что можно наговорить. Человек напугался, что все подумают на него, подтасовал улики, а потом, чтобы оправдать свои действия, он и сочинил басню про звонок. Я правильно говорю, Игорь Игоревич?
Тот сидел бледный, потерянный. Я поняла, что он мне никак не может быть опорой. Обработает его этот словоблуд, и привет семье. Все мои старания пойдут прахом.
Зазвонил телефон. Киря снял трубку и, выслушав говорившего, отдал ее мне:
— Тебя, Таня.
Звонила Елена Петровна:
— Таня, мне очень жаль, но Харламова не удалось пока вытащить. Прокурор не согласился. Лев Германович сумел отстоять свое мнение. Выход один — искать настоящего преступника.
Бендер прекрасно понял по моему лицу, какую новость я услышала. Он ехидно улыбнулся и прокомментировал:
— Что и требовалось доказать.
Я не стала терять время, доказывая, что левша, хоть и переученный, такого преступления совершить не мог. Это все равно, что, к примеру, проткнуть пальцем бетонную плиту. Только себе дороже обойдется. Я вздохнула и поднялась. Здесь мне больше делать нечего.
Киря проводил меня до двери.
— Татьяна Александровна, можно попросить вас об одной услуге? — обратился ко мне Игорь Игоревич. Я повернулась и посмотрела на него вопросительно:
— Я слушаю вас.
— Таня, не могли бы вы сообщить обо всем случившемся моей жене и попросить у нее за меня прощения?
— Хорошо. Я зайду.
— Таня, а не могли бы вы еще и к Лене зайти?
— Так Лена же знает?
Он отрешенно покачал головой:
— Нет, не знает. Мы с ней поссорились из-за того, что я собрался уехать, и она ушла, сказав: «Сам договаривайся со своей совестью, если она у тебя есть».
— Хорошо, давайте ее адрес и телефон. Игоря Игоревича, конечно же, задержали. Лев Германович, видимо, считал, что, чем больше преступников он сдаст на милость нашего гуманного суда, тем лучше.
Я вышла из здания УВД и, сев в свою «девятку», достала кости. Только они мне сейчас могут помочь. Я запуталась. Я устала. Жизнь казалась мне такой противной штукой, ну прямо хоть ложись и помирай. Не знаю, что мне делать.
Ладно, сначала брошу кости. Может быть, они подскажут мне какую-нибудь идею или же натолкнут на какую-либо блестящую мысль. У них обычно это совсем неплохо получается.
Я вытащила мешочек из бардачка, вытряхнула кости на пассажирское сиденье и обратилась к ним:
— Что ж, родные мои, выручайте хозяйку. Я в замешательстве, не знаю, что мне дальше делать.
И, перемешав кости, бросила их:
17+6+30 — «Упорство — чудесная вещь: оно может сдвинуть горы, о которых вера и мечтать не смеет. Законным основанием упорства должна быть уверенность в себе?».
— Понятно. Переть напролом, значится, сметая все на своем пути. Хорошенькая перспектива, надо сказать. Но что поделаешь. С вами, косточки, спорить бесполезно. Вы всегда правы. Спасибо, милые вы мои.
Кости вернулись в бардачок, а я достала сотовый и набрала Кирин номер.
Он удивился, услышав мой голос:
— Опять ты, Таня? Что-нибудь случилось?
— Хуже того, что уже произошло, и быть ничего не может. Я по другому вопросу. С этим типом мне и разговаривать противно, осел он упрямый. А знать хотелось бы.
— А что тебе хотелось знать, Танечка?
— Мне необходимо знать, где проводилась экспертиза, кто это делал? Я хочу взглянуть на результат лично, а заодно посмотреть в глаза этому человеку. Я не могу, как ты понимаешь, не убедиться во всем лично. Такая уж любознательная.
— Понято. Подожди минуточку, — и он положил Трубку на стол, а через несколько секунд поднял ее вновь:
— Записывай.
В этом вовсе не было никакой необходимости. С памятью у меня полный ажур…
Я завела движок и задумалась. Дела закрутились серьезные. Кто же все-таки убил Таню Ковалеву?
То, что это сделал человек, которому Игорь перешел дорогу, не подлежало никаким сомнениям. Выходит, что пути серийного убийцы и Ковалева где-то пересекались. И последний ему в чем-то насолил.
Мысль хорошая, жаль только, что пришла опосля, как говорится. Надо было раньше об этом думать. И расспросить Игоря Игоревича. А я возрадовалась, что только приведу свидетеля, который Лешину невиновность докажет, и его отпустят. И суд на его стороне будет. И остальное блюстители правопорядка сами распутают. Им за это деньги платят.
Оказалось, не все так просто. И Ковалев молитвами Льва Германовича теперь будет недоступен для меня. Сколько раз убеждалась, что излишняя самоуверенность и поспешность вредят. И эмоции тоже вредят делу. Только холодный расчет. Ведь это уже проверено опытом.
Я тяжко вздохнула. Сделанного не поправишь. Придумаю что-нибудь. Вот навещу дам Игоря Игоревича и придумаю. Они теперь измучились в неизвестности: Валентина Николаевна не знает, куда супруг подевался, а Лена вся извелась от мысли, что ее любимый человек потерял остатки совести.
Верное решение. Вот с них и начну. По телефону такие новости не сообщают. Лучше встретиться лично и все объяснить. Пообещала же я ему опеку, в некотором смысле. Менять решения не в моем стиле. «Если я чего решил, так выпью обязательно». Может, Валентина Николаевна в силах чем-то помочь мне.
Валентина Николаевна отдыхала после суток. Я ее, видно, разбудила:
— Простите меня великодушно. Я по поручению Игоря Игоревича…
Мой рассказ ее шокировал. Она тихо плакала, вытирая слезы кухонным полотенцем:
— Это все, конечно, ужасно. Мне так больно, словами не выразишь. И в то же время я понимаю, почему он поступил так гадко. Ведь он в последнее время с ней не ладил. Разумеется, если кто-то очень хотел, чтобы его посадили за убийство Танюши, так бы оно и вышло, все шишки на него свалились бы. Но все же как он мог, Таня?! — она зарыдала. — Он же ее так любил. Он просто испугался, испугался… Боже, как все это гадко. Как мерзко. И как больно! Маленькая моя девочка, ты и после своей смерти с предательством родного человека столкнулась. Как мне с этим жить, Таня?!
Что я могла ей сказать? Эту фразу я ухе слышала сегодня. Я, конечно, постаралась утешить ее, как только могла. Но разве в данном случае можно помочь человеку смириться со своей бедой? Он должен пережить ее заново тысячу раз, постоянно мучая себя страшными воспоминаниями. Только тогда, когда душа уже устанет мучиться от нее вновь и вновь, боль притупится. Она не исчезнет, нет. Это никогда не проходит бесследно. Но боль все же притупляется "со временем. Время лечит.
— Валентина Николаевна, как вы считаете, могли у вашего мужа быть враги, которые, чтобы засадить его в тюрьму, решились на такое преступление?
Она покачала головой, вытирая слезы платочком, который наконец-то отыскался:
