Кэтлин Тинан - Агата
Агата покачала головой.
– Посмотрите обязательно. И Хэйуорт. Там жили эти бедняжки Бронте. Мои пожилые пациенты его не любят.
Говорят, что дом приходского священника Бронте мрачный, как склеп.
– Прямо мурашки по спине!
– Именно, именно.
– Но приятные.
– Они ведь все умерли.
– Кто?
– Все эти девочки Бронте, насколько мне известно, ножки промочили, простудились и умерли, глупышки <Речь идет об известных английских писательницах Эмили, Анне и Шарлотте Бронте. В приходе Хэйуорт началась их литературная жизнь, и там же в 1848 году, простудившись на похоронах брата, умирают от скоротечной чахотки сперва Эмили, затем Анна. А в 1855 году гибнет и Шарлотта (от тяжелого токсикоза).>.
– Да, наверное, вы правы. А как работает эта штука?
– Начинаем потихоньку, потом чуть-чуть подвигаем регулятор реостата. Ничего сложного, миссис Нил. Ток подается на металлические пластинки в каждой из этих ванночек с водой.
– А сила тока регулируется с вашей панели?
– Так точно.
Миссис Брейтуэйт достала рукоделье – довязанный почти до половины жилет.
– Вам нравится узор?
– Прелесть! – улыбнулась Агата.
– Это я сыночку вяжу.
– Не сомневаюсь, ему понравится. Послушайте, а ощущение правда очень приятное! Какой теперь ток?
– А вот такой – двигаем рычажок на две трети шкалы.
Этого вполне достаточно.
– А гальваническая ванна регулируется на той же панели?
– Само собой. Вообще все наше оборудование запускается с центрального пульта, а мы только к ним подключаемся через розетку.
– Но в кресле Шнее постоянный ток, а в гальванической ванне – переменный?
– Поэтому у нас тут стоит выпрямитель, а источник тока один. Господи, миссис Нил, да вы скоро сможете делать за меня мою работу!
– А вы сможете тогда связать еще какую-нибудь славную вещичку вашему сыну! – улыбнулась Агата.
– Я так по нему скучаю, – с тоской призналась докторша. – А вы скучаете по вашим родным, миссис Нил?
– Очень.
Миссис Брейтуэйт взглянула на часы.
– Еще две минуточки, хорошо? – Она принялась за свое вязание. – У меня сразу после вас записана другая Нил, некая мисс Нэнси Нил. Такие совпадения, да еще в мертвый сезон – большая редкость. – Поднявшись, она подвинула рычажок, потом повернула выключатель. – Вот и все, теперь одевайтесь и отдыхайте.
* * *
В тот день под кафельными сводами женского отделения турецких бань было занято от силы четыре кушетки – сюда, в отделение для отдыха, посетительницы приходили, чтобы перевести дух после пекла парной и холода бассейна.
Агата и Эвелин лежали на соседних кушетках,» укрытые купальными простынями. Эвелин выспрашивала у подруги все подробности ее путешествия по разным странам, все до малейшей детали вызывало у нее глубочайший интерес.
Агата, однако, старалась по возможности поменьше рассказывать о Южной Африке.
– И ты в них стреляла? – продолжала допрос Эвелин.
– Нет. Для меня увидеть леопарда или слона – это уже было событие. Охотники говорили, меня на сафари лучше не брать. Муж кричит: «Стреляй!», а я: «Не могу!» Такая охота мне даже больше нравилась. Я знала, что не промажу, если нажму на курок. Мама говорила мне – человек способен совершить все, что он в состоянии себе вообразить.
– Кроме убийства.
– Я просто обожала любоваться этими животными в дикой природе. Мне даже снились эти сафари. По-моему, в моем воображении они сделались еще диковиннее, чем в жизни. Ведь это чудо…
Какая-то женщина прошла мимо и остановилась у кушетки в нескольких футах от них; сняла белый купальный балахон, отнесла и повесила его на стенку и наконец легла.
– Ты заметила, что голые женщины всегда ходят на цыпочках? – обратила внимание Агата.
Эвелин захихикала:
– Наверное, чтобы грудь не болталась!
– А я бы вообще не смогла так расхаживать!
– Меня это в принципе мало трогает. – Эвелин приподнялась на локте. – Первым голым телом, какое я видела в своей жизни, была моя бабуся. Было мне лет, наверное, двенадцать, потому что тогда мы как раз перебрались в домик поменьше и нам с бабусей приходилось спать в одной постели. Я помню, как приоткрыла один глаз и подсмотрела, как она переодевается. Под драным корсетом и старой сорочкой оказалось хоть и морщинистое, но все равно статное сухопарое тело.
– Тебе приходилось голодать?
– Мне – нет. Не знаю, как бабусе. Ей пришлось пойти работать с девяти лет.
– Ужас!
Эвелин иронически подняла бровь.
– Ничего особенного. Бабуся моя прямо звереет, когда такое слышит. Ей вообще палец в рот не клади. Когда прошлой весной железнодорожники забастовали, она прямо счастлива была. Пошла на наш вокзальчик и все прямо так им и сказала. А когда они через несколько дней вернулись к работе, она им тоже высказала все, что думала.
– А что, твоя бабушка случайно не коммунистка? – встревожилась Агата.
– Да нет, – рассмеялась Эвелин. – На Рождество, по крайней мере, она тебя не съест. Командирша она, каких поискать, но до большевиков ей далеко.
– Моя бабушка тоже любила командовать. Тоже красивая была, на свой манер. И отчаянно кокетничала со всеми мужчинами. А я так этому и не выучилась.
– Ты слишком бесхитростна, Тереза, – ласково улыбнулась Эвелин. – Ты очень умна, но совершенно лишена хитрости. Когда тебе больно, это сразу заметно, а хуже этого ничего нет.
– Ну ты точно как моя бабушка, – улыбнулась в ответ Агата. – Она говорила: «Никогда не показывай мужчине своих чувств – они этого боятся».
– А ты показывала свои чувства?
Агата отвела глаза.
– Да не в этом дело! Просто бабушка была типичная викторианская леди. И как все ее ровесники, неплохо прожила свою жизнь.
– Или делала вид, что неплохо.
Агата уже не слушала. Она заметила, что в помещение вошла Нэнси Нил, и страшно разволновалась – мигом натянула купальный балахон и намотала на голову тюрбан из полотенца. Все это не укрылось от внимания Эвелин.
– Это та самая твоя родственница?
– Потом объясню, – пробормотала Агата.
– Почему ты с ней не заговоришь?
– Пока не стоит, Эвелин, пока я не вполне уверена.
А то может получиться… неловко.
Она встала и быстро пошла к выходу, потом оделась и направилась к стойке регистратуры. На сей раз там дежурила женщина.
– Ваше имя, мадам?
– Нил, – ответила Агата.
– Мисс Нэнси Нил?
Агата замялась.
– Да. Посмотрите, пожалуйста, во сколько у меня завтра процедуры.
– Сейчас посмотрим. Завтра – в два часа дня. Потом – во вторник в девять, первый сеанс.
– У миссис Брейтуэйт, как обычно?
– Да. В четвертой процедурной.
Уолли Стентон наблюдал за ней, сидя за столиком совсем близко к стойке регистратуры. Даже он не был до конца уверен, что эта дама в элегантном пальто и ярко накрашенными губами – в самом деле Агата Кристи.
Выследить миссис Терезу Нил ему ничего не стоило: благодаря знакомству в редакции «Таймс» выяснилось, что на конверте письма, адресованного в рубрику частных объявлений, был штемпель Харрогета. А из «Харрогет геральд», сообщавшей, кто и когда прибыл на какие воды и в какой гостинице остановился, он узнал, где она живет.
Он тоже снял номер в «Гидропатике», расписавшись в регистрационном журнале: «Джон Бэринг, Нью-Йорк, США».
Администратор, тот самый, что в лучшие свои годы имел счастье кланяться царственным особам, американцев не любил. Он где-то слыхал, будто они скупают Англию на корню, а администраторов и портье развращают неумеренными чаевыми. И где-то читал, что принц Уэльский иногда нарочно изображает американский акцент. За одним американцем в Харрогет хлынут другие, и прощай вся прелесть городка! От таких иностранцев только срама и жди! И вообще, с таким багажом, как у этого мистера Бэринга, джентльмены не путешествуют, а тон его фамильярен и крайне неприличен.
Уолли заглянул в регистрационный журнал:
– К вам какая-то леди аж из Кейптауна приехала!
– Мы международный курорт, – сухо ответил администратор.
– Тащиться из самой Южной Африки ради того, чтобы тут у вас принимать ванны?
– Да, сэр. – Администратор с треском захлопнул журнал.
– Ладно, а что мне теперь делать?
– Простите, сэр?
– Где я могу получить всякие там процедуры?
– В Королевских банях, мистер Бэринг. Вас проводит швейцар. Впрочем, можете заказать карету.
– Да хоть бы и тыкву, – отозвался Уолли. – И распорядитесь насчет багажа.
* * *
В час, когда большинство обитателей «Гидропатика» собирается за чаем, или за картами, или на тихие послеобеденные танцы, Уолли рыскал по всему отелю в поисках таинственной леди из Кейптауна. В конце концов он обнаружил ее в бильярдной, где Оскар Джонс уговорил ее и Эвелин сыграть с ним партию. К смятению Агаты, Оскар привлек к игре еще и некоего Артура Бенсона, очень толстого джентльмена, проявлявшего к миссис Нил недвусмысленный интерес.
