Татьяна Ефремова - Вся собачья жизнь
– За что обиделся?
– Не помню уже, – быстро сказала Зоя Васильевна. И добавила, снова переглянувшись с мужем. – Лет-то сколько прошло. Уже и не вспомнишь. Поругались мы с ним. А из-за чего, не помню.
– Мутные они какие-то, – сказал Димыч. – Ничего не помнят, ничего не знают. У них сына убили, а они в несознанку идут.
– Может, правда, не помнят?
– Ага, как же! Грамоты, значит, до сих пор хранят. Что парень на медаль шел, помнят прекрасно и при каждом удобном случае об этом рассказывают. А из-за чего он так психанул, что жизнь себе сломал, не помнят. Амнезия повальная просто. Не помнят потому, что не хотят помнить. Потому что виноватыми себя чувствуют до сих пор.
– Почему сразу «жизнь сломал»? Может, он как раз хотел спортом серьезно заниматься? Видел себя в будущем великим спортсменом. Тогда и ссора здесь не при чем. Она могла стать просто поводом, а возникла из-за ерунды. Вот родители и не помнят точно. Может, Юре просто повод нужен был в спорт пойти?
– Да не нужен ему был спорт. И никакого особого будущего ему там не светило. Я был в техникуме. Его там толком не помнит никто. Он ничем не выделялся, ничем не запомнился. Великий спортсмен из него не получился бы никогда. И великий тренер тоже. Его будущее – учитель физкультуры в школе. По-твоему, это стоило того, чтобы в институт не идти? Для парня, который выигрывал физико-математические олимпиады? Нет, что-то у них произошло. Что-то такое, за что родителям Кузнецовым до сих пор стыдно.
– А может, ты все усложняешь? – предположила я. – Может, им та ссора не кажется существенной, и никогда не казалась. Просто они сейчас об этом вспоминают и думают, что если бы сын тогда на них не обиделся, то и в техникум не пошел бы. Поступил в институт, занимался наукой, добился чего-то. И в дрессировщики не пошел бы. А значит, не оказался бы в тот день на соревнованиях, и его бы не убили. Понимаешь? Все могло быть по-другому, если бы не эта дурацкая ссора, о которой они успели забыть. Вот они и казнят себя сейчас.
– Рассуждаешь правильно, – одобрил Димыч. – Но все равно ерунду говоришь. Даже если они до этого не помнили, из-за чего поссорились тогда, сейчас, когда они по сто раз в голове прокручивают, что было бы, если бы Юра все же пошел в науку, они бы вспомнили все до мелочей. Да и не забывали они. Они себя винят, поэтому и говорить не хотят.
Он помолчал немного и добавил:
– И вообще, все твои рассуждения верны только если Кузнецова убили из-за его профессиональной деятельности. Если все дело в собаках.
– А разве может быть по-другому?
– Ну а бизнес как же? Ведь деньги ему приходили в основном оттуда. На собачках, как мы выяснили, на квартиру не заработаешь. А Кузнецов за последние пять лет три квартиры поменял. Нет, я все понимаю, он одну продавал, другую покупал. Но ведь каждая квартира лучше предыдущей. На доплату серьезные деньги нужны. Он, когда с женой развелся, только комнату в коммуналке имел – квартиру-то они разменяли. Жене с дочкой – однокомнатную, Кузнецову – комнату. А последняя квартира у него очень приличная, в престижном районе. Ты хоть представляешь, сколько денег на это потребовалось? А просто так Ковалевой триста тысяч найти за пару часов, по-твоему, просто? Так что, была у гражданина Кузнецова еще и другая жизнь, собачьим фанатам неизвестная. Вот там и стоит покопать тщательно. Пора встречаться с его компаньоном. – Димыч достал из кармана блокнот и прочитал, то что продиктовали ему Юрины родители. – С армейским другом, а нынче соучредителем фирмы Долгуновым Сергеем Вадимовичем.
У Лариски с Лизой случился первый выход в свет. Светлана сказала, что пора уже начинать прогулки, нечего здоровому щенку писать дома на газетки. Это не кошка. И вообще, гулять полезно. На первую Лизину прогулку вышли внушительным составом: сама виновница торжества, переживающая за все подряд Лариска с полными карманами сыра в качестве угощения, Светлана – для полезных советов и немедленной помощи, Гектор – для социализации, мы с сыном – для компании и придания особой торжественности моменту.
Гулять Лиза поначалу отказывалась – жалась к Ларкиным ногам и просилась на ручки. При этом скулила жалобно и смотрела вокруг безумными глазами.
– Ничего страшного, – успокоила нас Света, – освоится постепенно. Слишком много для девушки впечатлений разом.
«Девушка» тем временем отошла от хозяйской ноги, озадаченно принюхиваясь. Маленькими осторожными шажочками она отходила от Лариски все дальше. Неуверенно тронула лапой большой тополиный лист. В эту минуту рядом с ней в два прыжка оказался Гектор. Лиза пронзительно заверещала и бухнулась на спину, растопырив, как черепашка, все четыре толстенькие лапки.
– Спокойно! – потребовала Света, хватая в охапку побелевшую Ларку. – Жертв не будет.
Гектор рыкнул тихонько и носом поддел Лизу в мягкое пузо. Мы с Ларкой дружно зажмурились. Когда открыли глаза, увидели удаляющегося неторопливой рысью Гектора. Лиза бежала за ним, путаясь в собственных лапах и пыталась на ходу ухватить за хвост.
– Не боись! Солдат ребенка не обидит, – смеялась Света. – Зато познакомились. А вы не вздрагивайте так из-за всякой ерунды. Нормальные собаки щенков не трогают. По крайней мере до полугода.
– А потом?
– А потом могут. К году щенки взрослеют, начинают наглеть. Вот взрослые собаки их и учат правилам поведения. Иногда довольно жестко.
– А сейчас он разве ее не трогал? – запальчиво поинтересовалась Лариска. – Чего же она так визжала тогда?
– Нормальное щенячье поведение, – пожала плечами Света. – Она так напоминала, что она еще щенок и трогать ее нельзя. Поэтому и пузом кверху бухнулась, чтобы показать, что признает его превосходство. Не вскидывайся ты на каждый ее визг, она если чего и испугается, так это твоей паники.
Лиза тем временем освоилась окончательно. Бегала за взрослым псом по пятам, кусала за хвост и лапы, даже попробовала утащить у него из-под носа палку. Такой наглости Гектор уже не смог простить и зарычал громко и внушительно. Лиза снова хлопнулась на спину и даже глаза прикрыла, замерев.
– Гектор-то, погляди, носится, как молодой, – Света откровенно любовалась питомцем. – Ой, а щенком он был еще похлеще Лизы. Совсем не удержать было, как будто шило у него в одном месте. Сейчас-то остепенился, важный стал. Но иногда впадает в детство, как видите.
Гектор в это время тоже завалился на спину в кучу прелых листьев. Я посмотрела, как самозабвенно он собирал на свою богатую шерсть осенний мусор, и спросила:
– А сколько ему лет?
– Уже семь. Скоро стареть начнет. Но ничего, мы так просто не сдадимся. Будем форму поддерживать, витаминки опять начнем принимать. Старость нас так просто не одолеет.
– А сколько овчарки вообще живут?
– Лет десять-двенадцать.
– Двенадцать лет? – Я мысленно подсчитала, сколько лет должно было быть Рексу. – Значит, если собаке лет пять, она еще не старая?
– Конечно! Самый расцвет.
– Значит, умереть в пять лет овчарка не может?
– Ну почему? Может и в пять. Если болячка какая-нибудь. Сейчас вон у собак городских онкология очень часто встречается. Да и кроме этого разных болячек полно. И сердце тебе, и почки, и печень с желудком. Если собака болела, то и в пять лет могла умереть, конечно.
– А если не болела? – не отставала я. Что-то не припомню я, чтобы кто-то хоть словом обмолвился, что Рекс болел. Все только хвалили, какой умный был, а про слабое здоровье и разговора не было.
– Нет, – решительно сказала Света. – Если овчарка ничем серьезно не болеет, то пять лет для нее – это очень мало. И до пятнадцати живут, знала я парочку таких псов.
Нет, неспроста мне не понравились фотографии в семейном альбоме Кузнецовых. Грызла душу невнятная мыслишка, покоя не давала. А сейчас и Света мои сомнения подтвердила.
Рекс появился у Юры Кузнецова в пятом классе. А в десятом, выпускном, его нет ни на одной фотографии. Всего пять лет прошло. Куда же подевалась совсем еще не старая собака?
Глава 10
Дверь за спиной открылась бесшумно. Ни скрипа, ни звуков отпираемого замка – ничего. Просто в какой-то момент я почувствовала вдруг, что за спиной у меня кто-то стоит. Причем, не просто так. Этот кто-то наблюдал за мной, я затылком чувствовала заинтересованный взгляд.
А если одними только взглядами не обойдется? Богатое воображение тут же нарисовало зловещую картину. Как подкрадывается ко мне этот ловкий кто-то и отоваривает «тяжелым тупым предметом» по бестолковой голове. А зачем еще смотреть молча в спину, если не с целью обезвредить? Хотя, чего меня обезвреживать? От меня и вреда-то никакого, одна головная боль, как говорит Димыч. Он, кстати, мне говорил, чтобы самодеятельностью не занималась и не корчила из себя частного детектива. Надо было слушать Захарова, тогда бы и не холодела сейчас от ужаса под чужой дверью.
Я убрала руку от дверного звонка и медленно обернулась.
