Бен Элтон - Смерть за стеклом
— Однако если у Дервлы появился канал связи с внешним миром, а кто-то из «арестантов» об этом узнал... — Триша пристально посмотрела в темно-зеленые глаза ирландки, стараясь прочитать в них, о чем думала Дервла в исповедальне. До того, как все изменила смерть.
День тридцать четвертый
8.00 вечера
Триша вернулась в участок, так и не перекусив. Она целый час созерцала, как Фогарти сосал шоколадку, и это зрелище отбило у нее всякий аппетит. Теперь она пожалела, что не поела, ибо сразу поняла: предстоит очередная бессонная ночь.
— Давайте разберемся с Вогглом, — предложил Колридж. — Сомневаюсь, что у меня хватит сил возвратиться к нему завтра. Что произошло после антиблошиного нападения?
— Зрители разозлились, сэр, — ответил сержант Хупер. — Вскоре после трансляции одиннадцатого эпизода у дома собралась толпа и принялась требовать, чтобы Гарри, Хэмиша, Дэвида и Джаза арестовали за насилие над личностью. Джеральдине пришлось включить в помещении музыку, чтобы заглушить крики.
Триша вставила кассету, которую дал ей Фогарти.
— «Арестанты» тоже расстроены. Посмотрите на Воггла. Он в отчаянии.
— Остальные не лучше.
— Совесть заела.
Разговоры вполголоса и грустные лица — действительно, всем не по себе. И чтобы забыться, «арестанты» бросились убираться. Основной источник и разносчик заразы был ликвидирован — появился смысл начать генеральную уборку, за что ребята принялись с невиданным пылом. Вынесли каждый матрас и каждое одеяло, стирали, сушили, обрабатывали порошком и снова стирали. Потом занялись одеждой, подушками, постельным бельем. По очереди приняли душ и не забыли про порошок. Извели десять упаковок антиблошиного снадобья — и все из недельного бюджета. Воггловы блохи, помимо того что чуть не до смерти загрызли «арестантов», нанесли и весьма существенный материальный ущерб: за этот день в доме недосчитались восьми бутылок прекрасного вина и тридцати банок хорошего пива.
А сам Воггл в течение растянувшейся на весь день уборки оставался в своем углу и, тихонько раскачиваясь под одеялом, что-то мурлыкал себе под нос.
Поющий обиженный тролль, как назвала его одна из газет.
В конце дня было объявлено имя первого исключенного.
— В тот вечер в эфир дали два эпизода, — объяснил инспектору Хупер. — И это весьма предусмотрительно: в перерыве люди получили возможность выскочить, перехватить пивка и мяса под соусом карри.
— Не надо о еде, — попросила Триша. — У меня с утра во рту ничего не было.
— Возьмите половину моего батончика «Марс», — без особого энтузиазма предложил Колридж.
— Спасибо! — ужаснулась Триша. — Шоколада сейчас не хочется.
Инспектору едва удалось скрыть облегчение.
— Итак, — вернулся к прежней теме сержант, — первая трансляция в воскресенье — прямой эфир, когда было объявлено имя выселяемого. А вторая — прямой репортаж о том, как изгнанник покидает дом.
— 'Замечательно, — проворчал Колридж. — Прекрасная возможность провести вечер, наблюдая, как незнакомого вам человека неизвестные вам люди выдворяют из дома, в котором вы никогда не были. И к тому же очевидно, что вы больше никогда о нем не услышите. Трудно придумать более захватывающий сценарий!
— Надо втянуться, сэр. Когда втянешься, безумно интересно.
— Понятно, Хупер. Только хотелось бы знать, неужели о такой потрясающей возможности мечтали заложившие краеугольный камень западной культуры древние греки?
— Я же говорю, если не втянуться, невозможно оценить.
— От Гомера до «Любопытного Тома» всего два с половиной тысячелетия. Славный путь, вы согласны?
— Сэр, — не выдержал сержант. — Мы работаем, как минимум, по четырнадцать часов в сутки, чтобы разобраться с этим делом. И вы не имеете абсолютно никакого права постоянно отвлекать нас репликами не по делу.
Возникло неловкое молчание, которое длилось ровно столько времени, сколько потребовалось Колриджу, чтобы развернуть шоколадный батончик. Хупер вспыхнул: он устал, был зол и раздражен. Инспектор и не подозревал, что способен вызывать подобные чувства. И немного расстроился.
— Ну, пошли дальше, — наконец проговорил он.
День четырнадцатый
7.30 вечера
— Внимание! Информация для «арестантов». С вами говорит Хлоя. Вы меня слышите? Первый человек, который покинет дом... — Хлоя выдержала драматическую паузу и закончила: — ...Лейла!
Лейла выглядела так, словно ее с размаху ударили крикетной битой по лицу, но нашла в себе силы выполнить освященный временем ритуал и повела себя, как должно в подобных ситуациях.
— Есть! — выкрикнула она и вытянула перед собой руку, словно невероятно обрадовалась. — Теперь я могу вернуться к любимой кошечке.
— Лейла, у тебя два часа на сборы и прощания, — объявила Хлоя. — Через два часа мы снова вернемся в эфир и поведем репортаж о первом выселении. До скорого!
Лейла оторопела. Оторопели все.
Даже Воггл под своим одеялом. Он, подобно всем остальным (кроме Дервлы), полагал, что его показывали не чаще других, и, хотя считал, что вел себя как подобает, не рассчитывал на симпатии зрителей. Годы насмешек и презрения со стороны почти всех, кого он встречал, — достаточный повод ожидать, что публика отнесется к нему так же, как те фашисты, которые раздели и без всякой причины избили его в саду.
Но телезрители, наоборот, пожалели. Они поддержали своего маленького гоблина, этого обиженного тролля. Он стал их любимцем. И хотя Воггл понятия не имел, на какую головокружительную высоту взлетела его популярность, он был удивлен и взволнован уже тем, что избежал выселения.
На мгновение он высунул голову из-под одеяла, буркнул:
— Вашу мать! — и снова скрылся в своей берлоге.
И тогда завыла от отчаяния Лейла. Именно завыла. Несправедливость случившегося показалась ей неправдоподобной. Слезы катились по щекам, и она в припадке жалости к себе раскачивалась на красном диване взад-вперед. Как? Неужели зрители предпочли ей Воггла? Воггла!
Лейла бросилась в исповедальню излить свою ярость.
— Ублюдки! — закричала она. — Ежу понятно, как вам это удалось! Вы превратили его в жертву! Захотелось позабавиться — а мы для вас посмешище? Я — посмешище! Вы же прекрасно знаете, что за тип этот Воггл и с чем нам приходилось мириться. Он грязный! Он никому не помогает! От него разит, как от дерьма дохлого пса! Здесь все хотели его прогнать, но вы этого не показали! Точно! Иначе ушел бы он, а не я!
День тридцать четвертый
8.40 вечера
— Если бы она раньше проявляла больше характера, ее бы не назвали кандидатом на исключение, — заметил Хупер. Он явно наслаждался тем, как дергался Колридж, слушая словечки и фразочки Лейлы.
— Но по поводу голосования телезрителей она не угадала, — отозвалась Триша. — «Любопытный Том», естественно, подыграл Вогглу, но все видели, какой он грязнуля. Лейлу все равно бы забаллотировали. Участники подобных шоу воображают, что кому-то есть до них дело. И не понимают, что мы воспринимаем их просто как актеров устроенного ради нашей потехи представления.
Между тем Лейлу на экране буквально прорвало.
— У меня от блошиных укусов останутся шрамы! — вопила она. — Особенно от тех, что рядом с дыркой в заднице! Уже воспаляются!
— Ух ты! — задохнулась Триша.
— Излишняя информация, — прокомментировал Хупер.
— Если я заболею, — бушевала Лейла, — то подам на вас в суд! Клянусь! И последнее: я знаю, Джеральдина Хеннесси, что ты не передашь мои слова в эфир, но я заявляю — ты законченная тварь! Я буду всегда тебя ненавидеть!
— Всегда, — хмыкнул инспектор. — Изрядный срок. Прошло всего три недели. Сомневаюсь, чтобы она уже остыла.
Лейла отправилась в женскую спальню собирать чемодан. К ней примчалась Келли.
— Поверь, мне действительно жаль. Представляю, как тебе тошно.
— Да плевать. Все в порядке... — Но Лейла снова не сдержалась и, рыдая, упала в объятия Келли.
«Келли утешает Лейлу, а Лейла не знает, что Келли голосовала за ее выселение», — произнес за кадром голос диктора Энди.
— Обожают акцентировать внимание на таких подробностях, особенно когда уже все свершилось, — объяснил Хупер. — Самая привлекательная часть представления.
— Крепись, — уговаривала Келли, прижимая Лейлу к груди. — Ты должна быть сильной. Ведь ты сильная женщина.
— Да, я сильная. Сильная духом.
— Вот и славно. Так и надо. Я тебя люблю.
— И я тебя люблю, ты настоящий друг.
Затем Лейла возвратилась в гостиную и со всеми обнялась. Даже с Вогглом, хотя и очень мимолетно. А объятия с Дэвидом длились не меньше минуты.
— Уходящие всегда обнимаются, — заметил сержант. — Притворяются, что все у них друзья.
— А мне кажется, они на самом деле так чувствуют, — возразил Колридж. — В наши дни молодежь живет сиюминутными ощущениями.
