Андрей Анисимов - Подарок дьявола
– Нормальные щи, – хвалит Моисей Семенович. – Всякий день так или по случаю правительственного визита?
– Первое каждый день – с мясом, а на второе когда как, – солидно докладывает потомственный винодел.
– Вчера на второе гречку с колбасой давали, а потом компот, – бойко уточняет молодица в косынке.
Заместитель наркома и директор сосредоточенно едят. Когда уносят пустые тарелки, Василий Игнатьевич достает из кармана платок, тщательно вытирает руки, убирает его, из потертого портмоне извлекает вчетверо сложенную бумагу. Бумага толстая, бежеватого цвета, немного побитая по краям.
– Хочу вам, Моисей Семенович, презент сделать, – улыбается директор и протягивает бумагу начальнику Главспирта. Зелен хмыкает, так же тщательно вытирает платком руки, берет листок, разворачивает, удивленно смотрит на царский герб в углу листа, переводит взгляд на директора завода:
– Что это?
– А вы читайте…
– Без очков не вижу…
Зелен достает футляр, надевает очки. Несколько минут изучает бумагу, шевеля губами. Снова достает платок, вытирает капельки пота, проступившего на лбу. В его руках рецепт изготовления водки Андрюшки Слободского с утверждающей подписью Ивана Грозного.
– Этой бумаге около трехсот лет. Рецептик я себе переписал, а оригинал – вам. Все-таки реликвия.
– Где же ты эту реликвию отыскал?
Директор переходит на шепот:
– Козлов в старых заводских бумагах обнаружил. Стариной инженер интересовался… Вы сами знаете, наш завод до революции принадлежал купцам Слободским. Сундучок на чердаке пылился. В нем Козлов рецепт и раскопал. Он сам его вам приготовил, да не успел…
– Спасибо, Василий Игнатьевич, удружил. Я же старые рецепты коллекционирую. Ах, Андрюша, Андрюша… Зачем язык распускать?
– Время такое. Вы не думайте, если что, говорите, от меня подарок. Я не выдам.
– Спасибо, Василий Игнатьевич. Но имей в виду, подарок подарком, а цех чтобы через пять дней таки заработал. Иначе партбилет на стол.
– Обижаете, Моисей Семенович. Это же не взятка, я посчитал своим долгом волю друга исполнить.
– То-то же. И с цехом не моя блажь. Анастас Иванович сказал правду, нас принял товарищ Сталин и потребовал удвоить производство.
– Ой, вы Иосифа Виссарионовича своими глазами видели?! – не верит молодица в белом платочке, приканчивающая тарелку с картошкой. При имени Сталина ложка замирает у ее ротика.
– Как тебя вижу, – улыбается Зелен. – А подслушивать, товарищ барышня, нехорошо…
– Я и не подслушивала. А когда вы имя товарища Сталина назвали, горло судорогой свело. Какой он? Такой, как на портретах?
– Конечно, такой. Товарища Сталина волнует, что на финском фронте сорокоградусные морозы, а спирта бойцам не хватает. Его же не только внутрь употребляют. Спирт же врачам нужен, для раненых, и много еще для чего…
Голос девушки звенит на всю столовую:
– Передайте товарищу Сталину, что мы спать не будем, есть не будем, а слово, что вам дали, сдержим.
– Если увижу, передам. Спать вам, пожалуй, не придется, а кушать надо. Голодный работник – плохой работник.
Из директорского закутка быстрыми шажками выбегает Лисичкин, отыскивает бегающими глазками Зелена и семенит к их столу:
– Анастас Иванович послал. Вам пора возвращаться.
Моисей Семенович аккуратно складывает старинную бумагу, убирает ее в свой кожаный планшет и поднимается:
– Спасибо за хлеб, за соль, Василий Игнатьевич. О переоборудовании цеха будешь мне телефонировать каждый день лично.
– Слушаюсь, товарищ заместитель наркома.
В теплом салоне правительственного вагона уютно булькает кипящий самовар. Красноармеец в белом фартуке ставит на стол поднос с тарелками.
– Ну что ж, дело сделано, можно и пообедать. – Микоян трет маленькие пухлые руки и поворачивается к столу.
– А разве вы не поели на заводе? – удивляется Зелен.
– Выпил рюмочку местной продукции за ударный труд твоих новомытлинцев и съел бутербродик с семгой. А обедать в чужих местах остерегаюсь. Мой повар хорошо готовит, и человек он проверенный… Сегодня у нас ушица из стерлядки и жареная индюшатина – присоединяйся.
– Спасибо, Анастас Иванович, я на заводе перекусил, а чайку с вами попью. Люблю четыре куска сахару класть, да перед людьми стыдно.
– Можешь и десять положить. Ты, Зелен, как член правительства рабоче-крестьянского государства находишься на гособеспечении.
Екатеринбург. 2000 год. Февраль
Последние несколько дней Марина после института спешила домой. От прогулок с подругами отказывалась, проводила вечера в своей комнате. С мамой после того, как та влепила дочери пощечину, не разговаривала. Наталья Андреевна на следующее утро пыталась наладить в доме мир и, чувствуя свою вину, напекла любимых Марининых пирожков с джемом. Но дочь на мировую не шла, слишком уж обидело ее несправедливое подозрение.
Сегодня все «двойки» закончились в четыре. Марина быстро собрала рюкзак и, ни с кем не попрощавшись, выбежала из аудитории. На улице пахло весной, чирикали воробьи. Но девушка первых робких «признаков весны не замечала. Шла к автобусной остановке, думая о своем. Со дня смерти Кости миновало меньше недели, а Марине казалось, что с тех пор прошла вечность. Что-то изменилось в мире и в самой девушке. Веселая любознательная студентка Сегунцова осталась за чертой прошлой жизни. Где прошла эта невидимая черта, девушка точно не знала. Возможно, с момента, когда она впервые заметила на похоронах Николая Спиридоновича двух странных парней. Потом эти парни, представившись Толиком и Виктором, преследовали ее. После страшного вечера с раненым Костей, после допроса в больнице и материнской пощечины Марина всю ночь не спала. В восемь утра позвонил Петр и сообщил, что Костя умер. Помолчал и добавил: «А этих больше не бойся. С ними мы разобрались».
О гибели двух парней в иномарке объявили в новостях. В то утро мама рано ушла на дежурство. Марина пила чай под музыку радио. Маленький приемничек никогда не выключали, он на кухне Сегунцовых будто жил самостоятельной жизнью. Обычно Марина радио не замечала. Новостями больше увлекалась мама, а дочка врубала внимание, когда говорили о погоде. Погода интересовала девушку из-за одежды. Но тогда за чаем она новости слушала. И, узнав о гибели молодых людей, догадалась, что речь идет о ее преследователях. Хотя диктор и назвал их совсем по-другому – Тимуром и Важей. Оба не местные, приехали, судя по номеру машины, из Подмосковья.
Нужный автобус никак не подходил. Прошли две «семерки», один «второй», но Марина ждала «пятерочку». Девушке надоело мерзнуть, и она пошла пешком. По вечному закону подлости, стоило удалиться на сто метров, как из-за поворота появился нужный автобус.
– Черт с ним! – буркнула себе под нос девушка, продолжая шагать вперед.
Автобус обогнал ее и остановился перед светофором. Красный глазок горел подозрительно долго. «Похоже, я его перегоню, – подумала она, и оказалась права. Возле перекрестка на Ленинском уже скопилась пробка, а зеленый все не загорался. Подойдя ближе, Марина с удивлением заметила, что и на проспекте движение перекрыто. Она хотела перейти на другую сторону, но милиционер грозно свистнул и жестом ее остановил. Пешеходы, уже скопившиеся у перехода, с удивлением переглядывались.
– Небось какие-нибудь московские тузы приехали, вот и перекрыли, – ворчала дама, прикинутая не по сезону в зимнюю каракулевую шубку.
Издали послышались автомобильные гудки. Под щемящий вой клаксонов по проспекту медленно двигалась целая автоколонна.
– Механика хоронят, – догадался пожилой пешеход с палочкой.
– Да-да, объявляли. Это тот мальчик, которого бандиты застрелили, – вздохнула женщина с тяжелым пакетом.
– Кто теперь разберет, бандиты застрелили или бандита застрелили, – продолжала ворчать дамочка в шубке.
– Костю везут… – прошептала Марина.
Несколько десятков машин с включенными фарами, не переставая сигналить, медленно приближались. Первым выехал на перекресток мрачный черный лимузин с затемненными стеклами и траурной лентой на антенне. Следом двигалась знакомая девушке длиннющая «Нива» приятеля Кости. Марина подождала, пока проползет катафалк, и бросилась к автоколонне. Не обращая внимания на свистки милиционеров, она подбежала к «Ниве» и забарабанила в окно. Задняя дверь приоткрылась, Марина на ходу забралась внутрь. «Нивой» правил Петр, рядом сидел Гера, а сзади – два пассажира, молодой мужчина в черном пальто и старушка в платочке. Мужчина и впустил Марину.
– Я тебе с утра звонил несколько раз. У вас никто не подходит, – не поворачивая головы, сообщил Петр.
– Мама сегодня дежурит, а я в институте… Вчера бы позвонил. Я весь вечер дома.
Петр на замечание Марины не ответил, а представил ей пассажиров:
– Геру ты знаешь, а с тобой рядом сидят старший брат Кости Александр и их бабушка Настасья Григорьевна. Родителей Кости в живых нет.
