Андрей Анисимов - Подарок дьявола
– Что это? – спросил Алекс.
– Вы сразу врубитесь, только гляньте, – заверил «почтальон», повернулся и быстро вышел из кабинета. Алекс вынул из конверта бежеватый листок с почерневшими краями, рассмотрел его, вскочил из-за стола и с криком: «Где этот мужик?!» – кинулся из зала. Охранники бросились за ним. Но незнакомец исчез. Алекс вернулся, глаза его светились восторгом. Марина сидела с тем же грустным выражением.
– Маринка! Мы его получили!! У меня в руках рецепт предка с печатью царя! Почему ты не радуешься со мной вместе?
– Не знаю, Саша. Мне кажется, что этот конверт как-то связан со звонком летчика. И на сердце у меня тревожно.
Вечером они никуда не пошли, а заказали шампанское и легкий ужин в номер. Алекс отпустил официанта и сам откупорил бутылку. Только успел разлить по бокалам, раздался звонок. Марина бросилась к телефону:
– Это тебя, какой-то дядька, – разочарованно произнесла она, передавая мужу трубку.
– Господин Слободски, с вами говорит депутат Государственной Думы Владимир Шаров.
– Я вас слушаю.
– Вы сегодня получили мой презент?
– Так это вы?!
– Да, я. Надеюсь, что эта реликвия доставила вам удовольствие. Приезд в Россию бизнесмена такого масштаба для нас большая честь. Приглашаю вас в Москву на деловой обед. Уверен, вы заинтересованы в экспорте вашей продукции на российский рынок.
– Да, это мне интересно.
– Тогда берите вашу очаровательную женушку и прилетайте в Москву. Билеты, охрану и все, связанное с путешествием, я беру на себя.
Алекс хотел возразить, что может и сам о себе позаботиться, но связь отключилась.
– Кто это звонил? – спросила Марина.
– Один бандит. Но я его переиграл, И теперь он будет работать на нас, – ответил молодой супруг, поднимая бокал с шампанским.
Москва. 1953 год. Июнь
Жарким летним днем 1953 года к зданию Казанского вокзала скромно, без эскорта, подкатывает правительственный «ЗИС-110». Охранник распахивает заднюю дверцу, и из лимузина выбирается заместитель Председателя Совета Министров, член Политбюро ЦК ВКП(б), Герой Социалистического Труда, кавалер трех орденов Ленина и ордена Красного Знамени Анастас Иванович Микоян. Под зорким, но тактичным наблюдением свиты он шествует в депутатский зал, проходит к буфету. По-хозяйски оглядывает белые скатерти на столиках, нюхает закуски, с ножа пробует черную паюсную икорку. Все продукты свежайшие и отменного качества. Четыре помощника следят за каждым движением шефа. Они готовы в любой момент вмешаться и исправить оплошность, если таковая обнаружится. Но Микоян всем доволен. Начальник вокзала докладывает ему, что поезд Караганда – Москва прибывает по расписанию.
– Я подожду здесь. Не хочу волновать публику. Встречайте его у вагона и ведите в депутатский зал, – дает распоряжения Микоян. Но желание остаться в тени продиктовано вовсе не партийной скромностью верного ленинца. Министр опасается встречи с семьей прибывающего. Ему стыдно смотреть в глаза его супруге и сыну.
Поезд уже близко. Машинист выдает протяжный гудок, подавая к перрону пропитанный степной пылью пассажирский состав. Притормаживая тонны бегущего железа, локомотив извергает последние излишки пара и останавливается. Встречающие бегут по платформе, жадно вглядываясь в окна вагонов. Им не терпится увидеть родные лица. Седая женщина с измученным, изрезанным резкими морщинами лицом бежать не может. Молодой человек в очках поддерживает ее под руку.
Пассажиры выносят узлы и чемоданы, носильщики катят тележки с поклажей. Женщина их не замечает. Она смотрит на человеческую суету сквозь годы тоски и одиночества, выпавшие на ее долю. Но Моисея, своего Мосеньку, родного, украденного у нее человека, видит сразу. Вот он приближается, ставит на асфальт перрона маленький чемоданчик и опускает руки. Так они стоят друг напротив друга – два человека, которых раздавила родина, ради которой они не жалели жизни, и их сын, лишенный этой родиной детства.
– Товарищ Зелен, а мы вас повсюду ищем! Скорее в депутатский зал! Вас ждут. Там все готово.
Прибывший с удивлением смотрит на молодых сытых парней в белых кителях и сталинских фуражках с высокой тульей. Они подхватывают Моисея Семеновича и его жену под руки, берут его чемоданчик, заискивающе заглядывают ему в лицо.
– Куда они меня ведут, Клава?
– Не знаю, Монечка. Я ничего не знаю…
Их заводят в депутатский зал и почтительно расступаются. К Зелену, разметав руки для объятий, медленно и торжественно наплывает зампред Совмина. Моисей Семенович не делает ни одного шага навстречу. Только морщины в уголках его губ становятся жестче.
– Ты меня не узнаешь, Моисей? Это я, Анастас. Твой нарком!
– Пришел встречать своего убийцу? – сухо бросает Зелен.
Микоян теряется, опускает руки, сникает:
– Что я мог сделать? Ведь время было такое, Моня, – оправдывается он.
– Время делают люди, – глухо возражает Моисей Семенович: – И ты был из этих людей не последний.
К ним семенящим вкрадчивым шагом спешит буфетчик в белоснежном фартуке и колпаке. На вытянутых, дрожащих руках поднос с бокалами. Подскакивают помощники, подают бокалы Микояну и Зелену.
– Давай выпьем, Моня, и обнимемся. Теперь все позади. Нас столько связывает. – Анастас Иванович тянется хрусталем к хрусталю своего бывшего зама.
– Предательство связывать не может, – отвечает Моисей Семенович, выплескивает вино на пол и ставит бокал на поднос. Все замирают. Начальник вокзала бледнеет, в глазах помощников смятение. Они смотрят на рано постаревшего маленького мужчину, который пережил ужас черносотенных погромов, вынес на своих плечах ненависть гражданской резни, лихолетье двадцатых, позор финской кампании, нечеловеческий груз первых лет войны, а получил в награду за все это десять лет каторги. И они боятся его. Боятся потому, что этот сухонький еврей позволил себе роскошь остаться человеком.
– Пойдем, Монечка. Не надо волноваться. Ты, наверное, очень устал с дороги. Я тебе твою любимую курочку приготовила. – Клава выпрямляется, берет мужа под руку, и они вместе с сыном ведут его в дом, куда его десять лет не пускали.
Вместо эпилога
США. Нью-Джерси. Форт-Ли. 2004 год
– Господи, сколько этот малыш может съесть! Ему же станет плохо, – ужасается Наталья Андреевна, наблюдая, как трехлетний Иван Александрович Слободеки заталкивает в свой детский ротик четвертую котлетку из белого мяса королинской индейки.
– Не беспокойся, Наташа, внучок пошел в прадедушку. Старик Слободеки мне рассказывал, что в детстве пугал аппетитом своих родителей. – Семен Григорьевич расхохотался и обнял жену за плечи.
– Пусть ест. Лишь бы на пользу, – успокоилась Наталья Андреевна, ласково поглядывая на мужа.
Алекс Слободеки вывез из России не только жену, но еще умудрился женить Сотова на своей теще. Они жили впятером, хотя самого Алекса в доме видели редко. Он либо засиживался допоздна в офисе, либо летал по свету, расширяя алкогольную империю деда. Нередко посещал и Москву. Акции Новомытлинского водочного завода он выкупил и исправно платил налоги в казну демократической России. В самом Новомытлинске молодой американец на свои средства отреставрировал городскую церковь и наконец достроил дом для престарелых, поскольку у местного бюджета денег для этого благого дела так и не хватило. Туда и были переселены родители бывшего владельца местного водочного завода Чумного. Сам Михаил Федорович исчез и больше его никто никогда не видел.
Марина Сегунцова, превратившись в госпожу Слободски, хоть и родила Ванечку, институт не бросила. Алекс устроил ей перевод в Калифорнийский университет, где четыре года назад недоучился он сам. Молодая женщина тосковала по мужу, которого видела редко, но скучать ей было некогда. Марина вела напряженную общественную работу. Вот и сегодня, оставив сына на попечении Натальи Андреевны и Сотова, она шагала в шеренге демонстрантов. Манифестацию устроили жительницы особняков Форт-Ли. Они несли плакаты с требованием узаконить использование настоящих дров в каминах своих вилл. Марина вместе с соседкой Эмили, женой банкира Нила Бригса, гордо несла транспарант, гласивший: «Живой огонь каждому американскому очагу!» При этом лицо молодой женщины выражало твердость, а глаза светились гордостью человека, уверенного в причастности к большому и праведному Делу.
Кохила, Эстония – Москва, 2004 год
