Алан Брэдли - Здесь мертвецы под сводом спят
– Они были золотистые, – добавила я.
– Благодарю тебя, Флавия, – сказал он. – Ты очень полезна.
Обычно подобный комплимент из уст инспектора Хьюитта заставлял мою голову кружиться от радости, но не в этот раз.
Был ли он «ироничен», как это называет Даффи? Она однажды сказала мне, что это слово означает завуалированный сарказм: клинок, прикрытый шелком.
«Улыбающийся человек с ножом!» – прошипела она жутким голосом.
Я печально улыбнулась инспектору Хьюитту, что показалось мне соответствующим ситуации, а затем повернулась и пошла назад по тропинке. Я подняла «Глэдис», и мы двинулись домой через поля.
Когда я была уже достаточно далеко, под предлогом того, что мне надо поправить косички, я бросила быстрый взгляд назад.
Инспектор Хьюитт стоял на том же самом месте, где я его покинула.
Ундина встретила меня у кухонной двери.
– Тебя везде искали, – объявила она. – Они в ярости, могу тебе сказать. Ибу хочет видеть тебя немедленно.
В привычных обстоятельствах я бы ответила на такой приказ словами, от которых волосы матери Ундины встали бы дыбом навечно, но я сдержалась.
В доме достаточно давящая атмосфера и без моей помощи.
Так что, как идеальная маленькая леди, я повернулась и грациозно двинулась по ступенькам.
Сама не могу в это поверить.
Доггер расквартировал корнуольских де Люсов в спальне над северным фасадом, в пахнущей плесенью комнате с кремово-зелеными обоями, из-за которых она выглядела как пещера, в которой дозревает сыр рокфор.
Я постучала и вошла до того, как Лена мне разрешила.
– Где ты была? – требовательно спросила она.
– Снаружи, – ответила я, не собираясь облегчать ей дело.
– Тебя все искали, – продолжила она. – Твой отец потерял сознание у гроба твоей матери. Это было ужасно. Ужасно!
– Что? – Я не могла поверить своим ушам. – Его вахта только вечером.
– Бедняга практически не отлучался от нее с тех пор, как сегодня утром ее принесли домой. Тетушка Фелисити была рядом с ним. Ее бдение заканчивается в шесть сорок восемь, и они хотят, чтобы ты сменила ее – вместо отца.
– Благодарю, кузина Лена, – сказала я. – Так и сделаю.
Я вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь, оставляя ее на волю рокфора.
Оставшись одна в вестибюле, я прислонилась к стене и сделала глубокий вдох.
Я не беспокоилась об отце: Доггер наверняка уложил его в кровать, и даже не сомневалась, что в его ведомстве все под контролем.
Лена ни слова не сказала о вызове доктора, так что я была вполне уверена, что дело просто в истощении, обычной усталости.
Отец почти не отдыхал с тех пор, как пришла новость о смерти Харриет, и теперь, когда ее привезли домой в Букшоу, он спал еще меньше.
Что меня беспокоило, так это то, что до моего дежурства остается лишь пара часов и у меня мало времени на подготовку. Добрая судьба увеличила время, которое я смогу провести с Харриет, в три раза: вместо четырех часов сорока восьми минут у меня теперь есть больше четырнадцати часов, хотя в три приема, – отцовская вахта, Фели и моя (с перерывом на бдение Даффи, конечно), – чтобы вернуть Харриет к жизни.
Будет только один шанс – один-единственный, – чтобы убедить семью в том, что я чего-то стою. Если я потерплю неудачу, то навеки останусь отверженной.
Нельзя терять ни секунды.
Отныне все зависит от Флавии де Люс.
16
Оставшись в одиночестве в своей лаборатории за крепко запертой дверью, я приступила к последним приготовлениям.
Эсмеральда без всякого любопытства взглянула на меня со своего насеста.
Первый шаг – разложить необходимые инструменты: отвертку, ножницы для резки металла, оцинкованное ведерко для угля и фонарик.
Первый инструмент предназначался для того, чтобы открыть гроб Харриет; второй – разрезать металлическую обшивку; третий и четвертый – извлечь остатки сухого льда, в котором, по моим предположениям, хранилось ее тело; и пятый – добавить света месту действия, освещаемому лишь неверным мерцанием свечей.
Потом потребуются иглы для подкожных инъекций – два прочных и несколько подозрительных образчика из поистине впечатляющей коллекции лабораторных инструментов дядюшки Тара.
Я достала из кармана носовой платок и развернула его: там лежали два флакончика с аденозинтрифосфатом, великодушно подаренные мне доктором Дарби, и бутылочка тиамина, переданная мне Аннабеллой Крюикшенк в знак открытого неповиновения ее брату Ланселоту.
Если Ундина или Лена и заметили что-то выпирающее под моим свитером, то ничего не сказали.
Затем, готовясь к делу, я освежила в памяти соответствующие страницы из дневника дядюшки Тара, касающиеся воскрешения мертвых.
Воскрешения Харриет де Люс.
Я подтащила высокий стул и начала перечитывать строчки, написанные паучьим почерком.
Даже самому невнимательному читателю было очевидно, что дядюшка Тар экспериментировал на кроликах. Страница за страницей были заполнены нарисованными от руки таблицами и графиками, фиксирующими время, дозы и результаты его попыток по воскрешению двадцати четырех кроликов, которые именовались Альфа, Бета, Гамма, Дельта и так далее вплоть до Омеги.
Все они, за исключением Ипсилона, у которого, как подозревал дядюшка Тар, было слабое сердце, успешно вышли из состояния клинической смерти и дожили до следующего дня, чтобы подвергнуться новым экспериментам.
Я читала, и мои глаза слипались, и этому еще больше способствовал микроскопический почерк дядюшки. Раз-другой я клюнула носом, начала читать сначала, несколько раз глубоко зевнула и…
Я проснулась совершенно дезориентированная. Моя щека лежала на лабораторной скамье в лужице слюны.
Я вяло покачала головой и покрутила шеей, пытаясь стряхнуть тупую боль, которая всегда приходит, когда спишь днем.
Открыла дверь и торопливо вошла в спальню проверить, который час.
Шесть часов сорок четыре минуты!
Я проспала остаток дня, и у меня остается лишь четыре минуты, чтобы дойти до будуара Харриет и занять свой пост. Мне придется вернуться за своими инструментами и ингредиентами позже.
Со скоростью артиста-трансформатора из мюзик-холла я стащила мятую одежду и натянула мой лучший черный сарафан и чистую белую блузку. Длинные черные колготки и пара ненавистных черных пристойных туфель завершили мой наряд.
Пригладив волосы пальцами вместо расчески, я расправила косички.
Слишком поздно толком приводить себя в порядок, так что я просто протерла сонные глаза, слюной смыла полосу грязи с подбородка и поспешила в западное крыло.
– Ты опоздала на две с половиной минуты, – заявила тетушка Фелисити, бросив взгляд на наручные часы.
– Меня задержала толпа снаружи, – сказала я, и в моих словах была крупица правды. Толпа безмолвных плакальщиков простиралась через весь коридор второго этажа, вниз по лестнице, по вестибюлю наружу во двор и, насколько я знала, дальше всю дорогу до деревни.
Я попросила женщину во главе очереди – незнакомую, поспешу сказать, – подождать чуть-чуть подольше, перед тем как входить: надо решить срочный семейный вопрос, перед тем как возобновить посещения публики. Она напряженно посмотрела на меня обиженными голубиными глазами. Честно говоря, она сильно меня беспокоила.
Мне хотелось закричать ей в лицо: «Опермент». Это короче, чем произносить «желтая мышьяковая обманка» – непрофессиональный термин для As2S3, или трисульфида мышьяка.
Не успела тетушка Фелисити что-то сказать, как я сменила тему.
– Я беспокоюсь за отца, – заговорила я. – Что с ним случилось? Я не думала, что он должен был дежурить до настоящего времени.
– Он не мог держаться в стороне, – ответила тетушка Фелисити. – Поднялся по лестнице вместе с ней и оставался рядом, пока не обессилел. Очень хорошо, что я оказалась рядом и позвала на помощь.
– Доггера? – спросила я.
– Доггера, – подтвердила она. И у меня не было вопросов, пока она не добавила: – Кого еще я могла позвать?
– Ну, доктора Дарби. Мне следовало догадаться…
– Фи! – чуть не плюнула тетушка Фелисити. – Доггер обладает более высокой квалификацией, чем половина медиков в королевстве.
– Доггер?
– О, не надо делать такой удивленный вид, девочка. И закрой рот, это не сработает. Я думала, ты давно уже обо всем догадалась.
– Ну, я всегда знала, что он обладает обширными познаниями в области медицины, но казалось…
– Чепуха! Ты знаешь много стряпчих, трактирщиков, жокеев или епископов, которые могут правильно сложить сломанную бедренную кость или вырезать воспаленные миндалины?
– Ни одного, – признала я.
– Именно, – подтвердила тетушка Фелисити. – И так было всегда, верно? Совершенно очевидно.
Она так наслаждалась моим неведением, что я на миг подумала, что она сейчас закукарекает от радости.
Но неожиданно все встало на свои места. Сколько раз в прошлом Доггер точно описывал мне клиническую картину различных медицинских состояний? Я даже не могу сосчитать. Почему, подумала я, мы так часто не замечаем то, что у нас под самым носом?
