Владимир Гоник - Преисподняя
Денно и нощно фельдшер Епифанов пекся о чистоте и, напуганный вспышками дизентерии в соседних гарнизонах, в хвост и гриву гонял личный состав, а санинструкторам приказал не жалеть хлорку.
Ключников редко вставал ночью, но если вставал, честно тащился через плац в сортир. Сказывался порядок, заведенный с детства дома: в Звенигороде дощатый семейный скворечник располагался за домом в конце двора.
В одну из ночей он поднялся под утро, зевая, натянул сапоги, набросил на плечи телогрейку, и, как был в трусах, замороченно побрел на двор, по пути привычно захватив из пирамиды автомат.
Ключников сонно тащился через плац к темнеющему под деревьями сортиру, дорогу освещал слабый фонарь, горевший на крыльце у входа в казарму, за пределами тускло освещенного плаца темнота сгущалась и становилась твердой, как стена, скрывая склоны гор и окрестную панораму.
Впоследствии он неотрывно думал о том, что произошло, пытливо вопрошал себя о предчувствии, но как ни старался, ответа не находил: ни знака, ни знамения ему не было, даже малым намеком не уведомило его заранее Провидение.
В сортире в ту ночь было темно — то ли лампочка перегорела, то ли свет забыли включить, во всяком случае, темно было — глаз выколи. На пороге Сергей чиркнул спичкой, в кармане телогрейки у него всегда лежал коробок, пламя осветило пустое, похожее на станционный пакгауз помещение, длинную глиняную стену, под которой в ряд чернели круглые дыры. Спички хватило, чтобы сесть и спустить трусы, потом огонек погас, вокруг сомкнулась темнота.
Сидя на корточках, Ключников задремал от скуки, но очнулся внезапно, словно кто-то позвал. Было тихо, по соседству в кустах оглушительно трещали цикады, глаза уже привыкли к темноте и различали дверной проем, за которым поодаль едва заметно светился плац.
Сергею померещилось какое-то движение за стеной, сон слетел в один миг, и тотчас возникло чувство опасности: он внятно ощутил чужое присутствие.
Снаружи донеслись едва слышные неразборчивые звуки: шорохи, скоротечная возня, легкие скользящие шаги… Стараясь не шуметь, Ключников натянул трусы, подкрался к двери и выглянул: на крыльце казармы спиной к двери стоял афганец с «калашниковым» в руках. Он настороженно прислушивался и напряженно поглядывал из стороны в сторону, обозревая окрестность.
Вероятно, посты уже были сняты, моджахед на крыльце оставлен дозорным, охраняющим доступ к двери. Сергей вдел руки в рукава телогрейки, лег на холодный цементный пол, от которого пахло хлоркой. Высунув голову, он посмотрел по сторонам, но ничего не заметил: как всегда горели фонари на другом конце плаца, где обычно проходили смотры, общее построение и проводы дембелей.
Дверь в казарму неожиданно отворилась, на крыльцо высыпала толпа моджахедов, они вовсе не таились, некоторые широко скалили зубы, громко и весело переговаривались, и Ключникову показалось, что кое-кто из них деловито, как мясники после работы, вытирает ножи.
Освещенные фонарем, они тесно сбились, толпясь на крыльце, на ступеньках и внизу, на земле, сообща радовались неизвестно чему; в сортир отчетливо долетали их голоса и смех.
Он уже догадался, что произошло, хотя боялся признаться себе в этом. Он не думал о сослуживцах, сейчас его заботой были афганцы.
Ключников лег поудобнее, расставил локти, взял моджахедов в прицел и ударил по ним длинной очередью — бил, пока не уложил всех, дверь казармы была вся изрешечена и разбита, под огнем от нее летели щепки и пыль, и теперь крыльцо, ступеньки и тела моджахедов были усыпаны деревянной трухой.
Оборвав огонь, Ключников вскочил, выбежал из двери, обогнул сортир и скатился в сухой арык, который тянулся вдоль забора, упал на устланное листьями дно. Здесь было темно, ветки деревьев образовывали навес, при желании по арыку можно было перебраться на другое место и занять позицию.
Приподнявшись, Ключников увидел, что фонарь на крыльце погас. Несколько уцелевших моджахедов залегли и повели ответный огонь по сортиру, осыпая очередями дверной проем, в котором минуту назад был Ключников.
Из арыка он хорошо все видел. Он, как зритель, наблюдал бой со стороны: моджахеды лежали под стенами казармы рядом с крыльцом; в темноте были отчетливо видны яркие вспышки, автоматы били по сортиру, от которого во все стороны летели куски окаменелой глины.
Ключников прицелился и пустил несколько коротких очередей по вспышкам, потом по дну арыка переполз на другое место, и пока полз, сухие листья оглушительно шуршали под ним, как жесть.
Ни звука не было теперь, ни движения — в казарме, рядом и вокруг. И Ключников лежал без движения, прислушивался, вглядываясь в темноту, но непроглядная ночь безраздельно царила вокруг, и умолкшие при стрельбе цикады вскоре возобновили громкий хоровой стрекот.
Выждав, Сергей выбрался из арыка и пополз по земле за кустами, окаймляющими арык. Он обогнул плац и подкрался к казарме с другой стороны. Начинало светать, ночь размылась, темнота уже не была столь густой и слабела, слабела, вскоре в ней проступили плоские крыши кишлака и склоны окрестных холмов. Все было тихо вокруг, безмятежно, в мире и покое лежала земля, не верилось, что идет война, умиротворение легло на долину, и Божья благодать снизошла с небес, чтобы успокоить ожесточенных людей.
Ключников осторожно приблизился к крыльцу. На ступеньках и рядом лежали моджахеды, которых настиг его автомат. Двое из них были еще живы, но не двигались, лишь изредка бессильно открывали глаза, видно, он тяжело ранил их, и теперь они медленно умирали, равнодушные ко всему, что творилось вокруг. Лица их были спокойны — ни печали, ни гнева, они знали, что умирают, и уже отрешились от земных забот, уходя на вечное поселение; терпеливо и покорно ждали они конца.
Теперь следовало зайти в казарму. С начала боя из нее никто не вышел, никто не мелькнул в окне, словно она была пуста. Ключников открыл дверь и постоял, прислушиваясь, держа палец на спусковом крючке.
Как он догадывался, моджахеды вырезали всю роту. В казарме никто даже не проснулся, все лежали на своих койках, и дневальный сидел на месте, где настигла его смерть. Одних убили старым, испытанным на востоке способом шомполом в ухо: короткое движение и мгновенная бесшумная смерть, ни стона, ни крика, человек погибал в один миг без всякой паузы между жизнью и небытием, другие лежали с перерезанным горлом.
Непривычно тихо было в казарме, где всегда стоял шум, гремел смех, гомон, ругань, и даже ночью тишину нарушали стоны, храп и сонное бормотание. А сейчас было неестественно тихо, в тишине странно и необъяснимо на всю казарму стучала громкая дождевая капель. Недоумевая, Ключников осмотрелся и понял: по всей казарме с частым отчетливым стуком на пол падали с кроватей тяжелые капли крови.
Ключников добрел до входной двери и прислонился к косяку — не мог стоять, его рвало. Он сполз на колени, но легче не стало, рвота выворачивала его наизнанку, он с трудом выбрался за порог, шатаясь, спустился с крыльца, где лежали моджахеды, и медленно, вспотык, на подгибающихся от слабости ногах, побрел прочь, не замечая, что на дворе уже день.
Ясный, погожий день разливался вокруг насколько хватало глаз, разгорался, затопляя светом долину, кривые улочки кишлака, склоны, соседние холмы и дальние, на излете взгляда, снежные вершины, которые окрасило встающее солнце.
Ключников попал в госпиталь, хотя на теле не было ни царапины. Боль теснилась в груди, и стоило уснуть, подкрадывался один и тот же сон: смуглые черноволосые улыбчивые афганцы в длинных белых рубахах, жилетах и шароварах приближались беглым шагом. Ключников не мог двинуться с места.
…рассветный туман взбухал над косогорами и заросшими оврагами Коломенского и Нагатинской поймы, густел и под слабым ветром двигался на Москву. Окутав Кожухово, туман полз к Таганскому холму, затягивал по пути Крутицы и расползался вширь — к Рогожской заставе и по другую сторону реки в Кожевники.
Белая мгла стояла над московскими логами и урочищами: в Котельниках, в Старых Серебряниках, на Трубе и Неглинной, в Сыромятниках и напротив, за Яузой, где под Крутым яром сбегал в реку ручей Золотой Рожок.
Туман накрыл берега Москва-реки, обводной канал и прибрежные низины Кадаши, Якиманку, Болото, Ленивку, растекался и вставал над Пречистенкой и Девичьим полем.
Пережив ночь, Москва погрузилась в тяжелую рассветную дрему, и кто знает, какие кошмары, какие мучительные сны разыгрывались сейчас под бесчисленными крышами. Каменное забытье сморило измученную Москву, сковало из края в край изнуренный бессонницей город. Именно в этот час случились основные события.
…глубокие ниши, прикрытые спереди выступами стены, располагались одна против другой по обе стороны от тоннеля. Это была удобная позиция: Бирс и Ключников устроились в глубине ниш за уступами и могли скрытно наблюдать за тоннелем, в то же время они видели друг друга и могли обмениваться знаками.