Александра Маринина - Оборванные нити. Том 2
— Ой, Светочка, а мне-то казалось, что я вам нравлюсь и вы ко мне хорошо относитесь! Как же я заблуждался-то!
— И ничего вы не заблуждались, — возразила молодая женщина. — Я к вам действительно хорошо отношусь, потому что вы честный, прямой, как палка, и дело свое знаете, любите и делаете на «отлично». За это вы мне нравитесь. И потом, лично я люблю противных и злых, у меня плохой вкус. Но как мужчина вы мне абсолютно не нравитесь, и замуж за вас я бы ни за что не пошла. Я бы даже в любовницы к вам не пошла, если бы вы позвали. Быть вашей подчиненной — всегда пожалуйста, с нашим удовольствием, и вообще работать вместе с вами я бы хотела. А вот жить — лучше сразу под расстрел.
— Ну Света, — с упреком протянул окончательно растерявшийся Саблин. — Что вы такое говорите? Неужели я настолько плох, что лучше умереть, чем жить со мной? Вы уж из меня прямо монстра какого-то сделали.
Она посмотрела внимательно, окинула его взглядом с головы до ног и усмехнулась:
— Да нет, Сергей Михайлович, монстра из вас сделали давным-давно. Уж не знаю кто, родители или вы сами таким сделались. Но к нам в Бюро вы пришли уже монстром, это точно.
Настроение у Саблина испортилось, и он ушел с вечеринки, не дожидаясь ее окончания. У Ольги в патанатомии тоже в этот день отмечали наступление Нового года, и, сидя в пустой квартире, Сергей злился, вспоминая слова Светланы, пытался чем-нибудь заняться, чтобы скоротать ожидание, но ничего не привлекало — ни телевизор, ни книги, ни компьютер, за которым он обычно проводил каждую свободную минуту, перепечатывая разные интересные материалы и создавая собственный архив.
Когда Ольга пришла, он налетел на нее с вопросами, даже не дав толком раздеться.
— Ты не сказал мне ничего нового, Саблин, — улыбнулась она, стягивая с ног высокие зимние сапоги. — Чему ты так удивляешься? Твоя Светочка совершенно права, я готова подписаться под каждым ее словом.
Сергей отступил и в изумлении уставился на нее.
— Ты что хочешь сказать? Что я действительно такой? Злой, противный и вообще монстр? И необаятельный?
Ольга всунула ноги в мягкие теплые тапочки и чмокнула его в нос.
— Нет, Саблин, ты не такой. Ты намного хуже. Твоя Светочка просто проявила деликатность и выбрала более мягкие выражения.
Она направилась в комнату, чтобы переодеться в домашнюю одежду — брюки и свитер из кашемира сливового цвета, Сергей поплелся за ней следом.
— Как же ты со мной живешь? — требовательно и сердито спросил он. — Если я такой плохой, как ты меня терпишь? И зачем?
— А я люблю тебя, — весело ответила Ольга, стягивая через голову нарядную трикотажную тунику, которую надевала в тот день ради праздника. — И я пошла на отношения с тобой с открытыми глазами.
— То есть?
— Да я с самого начала все про тебя поняла, — засмеялась она. — Поняла, что ты авторитарная личность, что ты можешь меня замордовать окончательно. И кстати, я тебе об этом сразу же сказала, если ты не забыл. Так что я еще тогда поняла, что легко мне с тобой не будет.
— Все поняла? — переспросил он. — И не побоялась со мной связаться? Знала, какой я, знала, что я буду невыносим в близком общении, и все равно рискнула? Почему?
— Ну я же сказала: я тебя люблю. А все остальное значения не имеет. На мне твой авторитаризм никак не сказывается.
— Ну слава богу, — Сергей изобразил демонстративный вздох облегчения. — Значит, я хотя бы тебя не истязаю. И на том спасибо.
Ольга обошла его, чтобы пройти в дверь, ведущую из комнаты в прихожую.
— Нет, милый, — донесся из кухни ее низкий грудной голос, — ты пытаешься меня истязать, ты со мной точно такой же, как и с другими. Просто я не поддаюсь. Но имей в виду: это исключительно моя собственная заслуга. Выпьем, Саблин? У нас есть хороший коньяк, давай по рюмочке в честь праздника, поздравим друг друга, посидим, поговорим.
Она так непринужденно и гладко ушла от развития темы, что Сергей и в самом деле испытал облегчение. Раз она не хочет больше это обсуждать, значит, это не настолько значимый для Ольги вопрос. А коль не значимый, стало быть, живется ей рядом с Саблиным вполне комфортно.
Он с обиженным недоумением вспоминал о словах Светланы еще несколько дней, а потом выбросил их из головы.
* * *Ватрушки были свежести и пышности просто-таки необыкновенной, и Сергей, несмотря на то, что всего полчаса назад вернулся от лаборантов, вместе с которыми пил обеденный чай с бутербродами, вонзал зубы уже в третье по счету изделие, вышедшее из-под умелых ручек Лялечки, жены Льва Станиславовича Таскона. Сам Таскон, принесший Сергею угощение, сидел напротив и с насмешливым удовольствием наблюдал за заведующим гистологией.
— Нравится? — спросил он скорее утвердительно, ибо ни минуты не сомневался в кулинарных талантах супруги.
— Еще как, — кивнул Сергей с набитым ртом. — А что это вы такой сияющий сегодня, Лев Станиславович?
— Радуюсь успешно проведенной работе, — поделился эксперт-биолог. — Принесли от следователя рубашку подозреваемого в убийстве, якобы он потерпевшего истязал и избивал, да так, что у того рвота началась. Подозреваемый, естественно, в отказе, ничего не знает, ничего не делал и вообще на месте происшествия не был. Вот следователь и решил задать вопрос: а нет ли на одежде подозреваемого следов рвоты, и если есть, то могла ли эта рвота произойти от потерпевшего.
Сергей покачал головой.
— Трудно, — заметил он. — Хорошо разработанных методик нет, приходится из головы выдумывать.
— Вот! — Таскон назидательно поднял указательный палец. — Но прежде чем выдумывать из головы, надо хорошо изучить чужой опыт. Это вы, молодые, чужим опытом пренебрегаете, считаете себя самыми умными да удалыми, а мы, старики, чужой опыт уважаем и ценим. Вы думаете, я для чего на прошлой неделе просил у вас подборку «Экспертной практики»?
Действительно, дней девять-десять назад Лев Станиславович, как обычно, зашел к Сергею и попросил на пару дней вырванные из журналов «Судебно-медицинская экспертиза» за много лет и тщательно подобранные страницы раздела «Экспертная практика». Эти страницы Саблин собирал всюду, где находил «бесхозные» журналы, нумеровал, надписывал и складывал в папки. Чужой опыт он уважал не меньше Льва Станиславовича, но спорить не стал. Обычно упрямый и строптивый, не терпящий замечаний, особенно несправедливых, и не упускающий возможности огрызнуться и даже нагрубить, с Тасконом Сергей становился покладистым и уступчивым. Неужели это и есть то самое обаяние, та самая харизма, о которой говорила Света и которая напрочь отсутствовала у самого Саблина?
— В литературе, само собой, методик я не нашел, тут вы совершенно правы, — продолжал между тем биолог, — но зато в «Практике» обнаружился совершенно замечательный случай, очень похожий. И описано, как ребята вышли из положения. Я и подумал: а что бы не попробовать повторить их придумку?
— И как? — заинтересовался Сергей. — Повторили? Получилось?
— О-о-о! Еще как получилось! Нашли на рубашке участки, содержащие слюну, вырезали из них кусочки ткани, залили двенадцатипроцентной уксусной кислотой и выдержали сорок восемь часов при комнатной температуре. Потом пробирки — в центрифугу, а из осадков приготовили обычные цитологические препараты.
— Фиксировали? — спросил Сергей. — Красили?
— А то как же! — некрасивое лицо Таскона расплылось в довольной улыбке. — По Романовскому, азур-оэзином. И под микроскоп! А там…
Саблин терпеливо ждал, не желая портить эксперту эффектную концовку.
— Там непереваренные фрагменты растительной клетчатки, крахмальные зерна, элементы желчных кислот, клетки слизистой рта — короче, весь джентльменский набор рвотных масс. Ну, уж групповую и половую принадлежность слюны и клеток слизистой мы как-нибудь и сами одолели. Конечно, и подозреваемый, и потерпевший — мужики, так что половая принадлежность не больно-то помогла, а вот группа выделительства у них, слава богу, разная. Так что никуда этот изувер теперь не денется. А вы сами-то помните тот случай из «Экспертной практики»?
— Конечно.
Он действительно помнил, потому что случай был совсем свежим, из журнала за 2001 год. Правда, речь там шла о мужчине, изнасиловавшем извращенным способом тринадцатилетнюю девочку, которую от страха и отвращения вырвало прямо ему на рубашку.
Сергей не смог сдержать гримасу брезгливого омерзения, которое всегда накатывало на него при упоминании о насильниках и особенно о педофилах. От Таскона не укрылось выражение его лица.
— Согласен, голубчик, полностью согласен, — закивал он головой, приделанной, казалось, прямо к плечам. — Половые преступления — гадость редкостная, это даже наши пращуры признавали. Вот насчет клеветы, оскорблений, побоев и налогов — тут не все просто, а с половыми преступлениями ясно было с давних времен: не прощать!
