Рекс Стаут - Искатель. 1992. Выпуск №6
— В Нью-Йорке — да, но здесь тебе не Нью-Йорк. А ты не заметила, что даже Досон, хоть ты и уплатила ему задаток в десять тысяч долларов, как-то странно ко мне относится?!
Она кивнула.
— Это одна из более мягких форм ксенофобии. Ты — дьюд, а я — дьюдина.
— Ты — владелица ранчо, поэтому они относятся к тебе несколько иначе.
— Ну… — Лили взяла чашку с кофе и заглянула в нее. Решив, что кофе холодный, поставила чашку на стол. — Очень плохо, что Харви нельзя освободить под залог, так что Мелу придется покрутиться. Сколько у нас времени?
— По словам Джессапа, пройдет, очевидно, два или три месяца, прежде чем Харви предстанет перед судом и его признают виновным.
— И два месяца до начала «Уорлд сиэриес». Ты ведь знаешь, Арчи, мое мнение о тебе ничуть не изменится, даже, если ты передашь это дело другому. Как сыщик ты гораздо лучше любого из местных. К тому же ты хорошо знаешь, что Харви не способен выстрелить человеку в спину. Местный же, порыскав по округе недельки две, возможно, подумает, что это дело рук Харви. И Досон в этом больше всех уверен. Согласись, что я права!
— Ты всегда права.
— В таком случае, могу я выпить горячего кофе?
Мой стакан из-под молока был уже пуст, поэтому я тоже заказал себе кофе. Потом расплатился, и мы встали. Примерно двадцать пар глаз следили за тем, как мы пробирались меж столов и стульев, а еще примерно двадцать делали вид, будто не смотрят на нас. Убийство Филипа Броделла взбудоражило округ Монро. Отношение его жителей к приезжим нисколько не способствовало единению и братству людей, но дело в том, что дьюды привозили в Монтану много денег, а поэтому нельзя было оставаться равнодушным к тому, что им стреляют в спину, пока они собирают чернику. Вот почему взгляды, устремленные на нас с Лили, были не особенно дружелюбными: ведь курок спустил управляющий ее ранчо. Так, во всяком случае, они считали.
Прежде чем усесться за руль автофургона Лили, на автостоянке позади кафе, я засунул свой пакет с покупками в багажник, и он уютно устроился среди всевозможных ее приобретений. Лили сидела прямо, не касаясь спинки сиденья, которую нагрели косые лучи августовского солнца.
До автозаправочной станции «Престо» было всего два квартала, и я решил заехать туда. У нас оставалось еще полбака бензина, но мне хотелось, чтобы Лили взглянула на человека по имени Гилберт Хейт — тот вполне мог там оказаться. И точно — долговязый парень с руками и ногами как на шарнирах и длинной шеей, делавшей его еще выше ростом, был там. Гилберт протирал ветровое стекло чьей-то машины, и Лили пришлось изрядно изогнуться, чтобы получше его разглядеть. Когда парень завершил свою работу и машина отъехала, он постоял, наверно, с полминуты, глазея на нас, а затем подошел и произнес:
— Доброе утро.
На самом деле он сказал не «доброе утро», а «доброе вутро». Но я не собираюсь особенно надоедать вам местным произношением — во всяком случае, постараюсь делать это не так часто. Лишь хочу подробно изложить, как все происходило, однако местная речь слишком бы все усложнила и замедлила повествование.
Из вежливости я согласился, что «вутро» и впрямь доброе, хотя шел уже второй час. Гилберт между тем сказал:
— Отец не велел мне разговаривать с вами.
Его отцом был Морли Хейт, шериф округа. Он и мне запретил с кем-либо говорить, да только я не могу бросить старую привычку, ведь именно языком я зарабатываю себе на жизнь.
— Вы тоже полицейский? — спросил Гилберт.
— Вовсе нет, — ответил я. — Полицейский — это твой отец, а я — частный сыщик. Если бы я задал тебе вопрос, как ты провел четверг на прошлой педеле, ты мог бы ответить, что это не мое дело. А вот когда об этом меня спросит твой отец, мне придется обязательно ему ответить.
Гилберт окинул взглядом Лили и снова посмотрел на меня.
— Вы столько тут обо мне расспрашивали… Но я мог избавить вас от излишних хлопот.
— Я бы это оценил.
— Не убивал я того дьюда!
— Прекрасно. Именно это мне и хотелось узнать.
— Вы отдаете себе отчет в том, что наносите мне оскорбление? — На напарника, который уже наполнил наш бак и стоял чуть позади, Гилберт не обращал никакого внимания. — Пуля от первого выстрела ранила его в плечо, и он обернулся, вторая — попала в горло и перебила шейный позвонок. Нет, вы подумайте, это же оскорбление! Я сроду не тратил больше одного патрона на оленя. С тридцати ярдов могу отстрелить змее голову. Спросите любого. Отец не велел мне разговаривать с вами, но я хочу, чтобы вы это знали.
Он повернулся и подошел к машине, которая остановилась рядом с нашей. Его напарник шагнул вперед и сказал:
— Два шестьдесят три.
Я полез за бумажником.
Когда мы отъехали в северо-восточном направлении, я спросил Лили:
— И что?..
— Я — пас, — ответила она. — Мне просто хотелось взглянуть на него. Ты сам как-то сказал, что при поверхностном знакомстве нельзя сделать вывод, убийца этот человек или нет. Не хочу выглядеть глупо. А что он считает оскорблением?
— Ага, и ты обратила внимание?.. — На развилке я взял вправо. — Стрелять он умеет, об этом не сказали по крайней мере трое. Дураку известно, что если хотят прикончить человека — не просто ранить, а убить, — в плечо не стреляют. И в шею тоже. Впрочем… Возможно, этот парень просто хитер? Он знает о том, что слывет прекрасным стрелком, а потому специально подстроил все так, будто стрелял новичок. У него было время все это обдумать…
Лили поразмышляла над моими словами какое-то время, потом спросила:
— А ты думаешь, Гилберт знал, что Броделл… ну, что он отец ее ребенка?
— Черт, да об этом знают все не только в Лейм-Хорс, но и во всей округе, как и то, что Гил Хейт положил на нее глаз. В прошлый вторник, нет, в среду, он заявил одному человеку, что, несмотря ни на что, по-прежнему хочет жениться на ней.
— Это и есть любовь. Впереди — крутой поворот направо.
Я вовремя ответил, что знаю об этом.
Все двадцать четыре мили от Тимбербурга до Лейм-Хорс мы ехали по автостраде, кроме двух коротких отрезков: одного, где дорога внезапно ныряла в глубокий овраг и так же внезапно выныривала из него, и другого, где после каждой очередной зимы асфальт так корежило выпиравшими из-под земли камнями, что люди перестали приводить дорогу в порядок.
В Лейм-Хорсе проживают примерно около шестидесяти человек. Асфальт заканчивался прямо перед универмагом Вотера, но дорога уходила влево и шла дальше. Поскольку мы побывали в Тимбербурге, у Вотера нам делать было нечего, и мы там не остановились. От универмага до хижины Лили оставалось около трех миль, причем дорога шла все время в гору. Чтобы доехать до построек на ранчо, нужно было пересечь еще и мост через Берри-крик[5]. Почти сразу же за мостом ручей делал резкий поворот, образуя петлю, а хижина стояла как раз в этой петле, всего в нескольких ярдах от границы ранчо. Добраться до построек на ранчо от хижины можно было либо по мосту, либо, что было гораздо короче, вброд через ручей. В августе ручей обычно мелел, и в одном месте — прямо напротив хижины — через него можно было перебраться, перескакивая с камня на камень.
Мое любимое местечко на земле находится всего в семи минутах ходьбы от дома Ниро Вулфа на 35-й Западной улице. Это — Геральд-сквер. Там очень многолюдно. Однако тем, кто устал от людей и от шума, лучшим местом в мире показался бы островок, на котором расположилась хижина Лили Роуэн. Правда, здесь тоже шумновато: ручей воюет с камнями, которые не желают подвинуться и уступить ему дорогу. Однако через день-два вы настолько привыкаете, что слышите этот шум, только если пожелаете. Рядом высятся большие ели, чуть дальше — сосны, а ниже по ручью находится Бобровый луг. Вверх по ручью, где он снова поворачивает на север, стоит каменный утес, но его вершины со стороны хижины не видно. Если же вам захочется размяться и, скажем, побросать камешками в мешетчатых крыс, — по аллее до дороги всего три минуты ходьбы.
Сама хижина, разумеется, одноэтажная и сложена из бревен. Пройдя крытую веранду, вы попадаете в гостиную размером тридцать четыре на пятьдесят два фута, с десятифутовым камином в задней ее части. Две двери справа ведут одна в комнату Лили и другая — в комнату для гостей. Войдя в левую дверь, вы оказываетесь в длинном коридоре, из которого можно попасть в просторную кухню, в комнату Мими, в большую кладовую и еще в три комнаты для гостей. Хижина насчитывает шесть ванных с душем. Славненькое местечко.
Кроме кроватей, почти вся мебель в хижине плетеная. Во всех комнатах индейские ковры. На стенах вместо картин висят индейские одеяла и коврики. В гостиной на фортепиано — фотография отца и матери Лили. Лили возит ее с собой из Нью-Йорка и обратно.
Часть покупок, которые Лили сделала утром в Тимбербурге, предназначалась для кухни и кладовки, поэтому, обогнув веранду, мы прошли к двери в коридор. Темноглазая красавица, нежившаяся на солнышке у края веранды, не изъявила никакого желания нам помочь. Шорты, а также бретельки, завязанные на шее, не закрывали и трех квадратных футов ее тела. Девушка великолепно загорела и лежала, вытянув обнаженные ноги. Когда мы вылезли из машины, она грациозно поприветствовала нас ручкой.
