Казимеж Квашневский - Гибель судьи Мрочека
— А мы как раз и мечтаем о такой работе… — тихо сказала молодая женщина и улыбнулась.
Ее муж, будто воспользовавшись этим, быстро открыл дверцу автомобиля:
— Спасибо вам большое, пан Гольдштейн. До свидания.
— А дорогу вы помните?
Маленький человечек приблизился к машине.
— Да как-то разыщем.
— Свернете вон в ту улочку справа. Затем сразу же за молочным кафе будет левый поворот. Там увидите новостройки, а уже дальше начнутся сады и дома над самым морем. Это — Пястовская улица. Дом покойного Станислава, вашего дядюшки, под номером восемь. Вы же когда-то были там, наверно, найдете?
— Это было восемь лет назад… — молодой человек невольно улыбнулся. — Не очень мне эти места запомнились. Я гостил здесь какие-то три или четыре дня. Но разыщем. Еще раз спасибо вам.
— Четвертый дом направо! — крикнул нотариус, когда закрылась дверь. — А я живу в доме номер пять. Если вам будет что-нибудь нужно, звоните в любое время. Я дома буду сегодня с восьми вечера.
— Спасибо.
Машина тронулась. Нотариус помахал вслед рукой. Автомобиль удалялся медленно, затем круто свернул, и молодая женщина, всматривавшаяся во внутреннее зеркальце, потеряла старика из поля зрения.
Появился один жилой дом, другой, потом еще один в лесах, дальше дорога повела в редкий с высокими деревьями сосновый лесок, и вдруг перед путешественниками открылась равнина, медленно спускавшаяся к морю, которое простиралось до самого горизонта.
Наконец дорога повернула вправо, к густо насаженным деревьям и кустам, среди которых заблестели красной черепицей небольшие домики, стоявшие на пологом косогоре, который спускался к воде.
— Как здесь хорошо… — прошептала женщина.
Молодой человек утвердительно кивнул головой, словно отвечая собственным мыслям.
— Я был здесь всего раз. Дядя жил один у моря, — и он, отняв руку от руля, показал на деревья. — Из сада тропинка ведет сразу на пляж. Впрочем, увидишь… Ох, и жара же…
Он вытер ребром ладони лоб и снова опустил руку на руль.
— Духота, — женщина глубоко вздохнула. — Наверное, будет гроза, — кивнула в сторону далекого облака, темневшего над морем, край которого светился в лучах заходящего солнца. Мужчина кивнул и еще раз вытер лоб.
— Боже, ну и парит.
Автомобиль ехал между садами. Среди них даже дома трудно было увидеть. Сквозь густую зелень позднего лета едва была видна белизна стен.
Машина замедлила ход.
— Два… четыре … — мужчина оглядывался вокруг, ей — богу, не помню. Эти сады похожи друг на друга. Может, здесь?
Автомобиль остановился. В глубине сада, на тропинке стояла немолодая уже женщина в комбинезоне, большой соломенной шляпе и старых кожаных сандалетах, обутых на босую ногу.
— Простите, не здесь ли дом судьи Мрочека?
Женщина подошла к калитке, распахнула ее настежь и только тогда отозвалась:
— А вы, наверное, племянник? — громко спросила и печально склонила голову, а потом подняла глаза, не сумев сдержать любопытства. — Вероника говорила мне еще утром о вашем приезде. Ну, кто бы мог подумать, правда? Такой порядочный человек и умер, а всякие проходимцы до ста доживают. Так уж повелось. Мы с самого начала соседи с ним, никогда ни плохого слова, ни споров. Когда моего старика несколько лет не было дома, он все мне по хозяйству помогал. Но беда приходит не спрашивая. Я говорила иногда: «Пан судья, уже не те годы, чтобы каждое утро в море купаться!» А он только смеялся. Здоровый был, как конь, как говорится. Купался с ранней весны до поздней осени. Поплавает минут с пятнадцать и обратно. На работу при любой погоде пешком ходил, за три километра! И возвращался также пешком. Но, в конце концов, даже машина портится, не то что человек. Вышел поплавать утром и уже не вернулся. Вытащили его, несчастного, из воды только вечером, перед заходом солнца. Сердце не выдержало. Мой старик тоже помогал его искать, у нас есть собственная лодочка. Иногда на рыбалку старик выходит, если, конечно, море спокойное. Иначе я бы не позволила. Так боюсь волн, а он говорит, что тогда рыба лучше ловится. А пан судья, если бы был женат, то, вероятно, еще бы жил бы. Жена не позволила бы этого всего. Старость есть старость. Нечего притворяться молодым, если уже сил не хватает.
— Да, прошу прощения… — перебил болтливую женщину племянник судьи. — Так который же дом дядин? Уже не помню, восемь лет прошло, как был здесь.
— А вот этот, — показала налево рукой, в которой держала садовые ножницы. — А с той стороны живет вторая соседка, доктор Ясинская, там уже кончается дорога. Дальше нет проезда, там начинаются дюны.
— Спасибо.
Машина двинулась, но через несколько метров Мрочек резко затормозил.
Немного посидели неподвижно. Потом молодая женщина тихо сказала:
— Городок небольшой… Все уже о нас знают.
Он кивнул. Открыли дверцы почти одновременно. Направились к калитке. За стальной сеткой, густо обвитой диким виноградом, между кустов виднелась тропа. Неожиданно послышался выразительный монотонный шум где-то поблизости.
— Слышишь? Море!
— Да ведь сразу же за садом пляж.
— Страшно…
— Чего? — он повернул ключ. Хорошо смазанный замок открылся беззвучно.
— Страшно, — тихо повторила она, — умереть вот так, в море, рядом с берегом и своим домом… Как страшно осознавать утопая, что это — смерть…
— Не всегда. Если это был приступ, скажем, аневризм сердечной мышцы, он мог потерять сознание и утонуть, ничего не ощущая.
— Несчастный человек, — она огляделась вокруг.
— Да, грустно это все. К сожалению, я так мало знал его. После оккупации он находился в России, после войны жил здесь и даже носа не высовывал из этой Порембы. Они с отцом моим рассорились, потому и не поддерживали отношений, даже не переписывались. Я был здесь, как уже тебе рассказывал, всего один раз во время каникул. Погостил дня три. Недалеко отсюда мы стали лагерем, я и заглянул к нему. О, дядя так обрадовался встрече. А потом, когда отец умер, он приезжал на похороны, потом на нашу свадьбу. Кажется, тогда понял, что надо поддерживать связь с последним членом семьи, то есть со мной. Пожалуй, давалось знать одиночество, ну и годы брали свое. А мне дядя все время казался совсем чужим. Может, если бы не умер, все как-то наладилось бы?
— А мне его очень жаль. Помнишь, каким он был на нашей свадьбе? Таким милым и немного старомодным в лучшем смысле этого слова…
— Ты не поняла. Мне тоже жаль дядю, но не так сильно, чтобы горевать. Все-таки для меня он был достаточно чужим человеком.
Далекая туча закрыла солнце. В саду потемнело.
— Нам потребовалось бы много лет работать, чтобы приобрести все это!
— Да, он был порядочным человеком. Даже оставил мне все в наследство. Не думай, что я не помню этого. Он во всем был порядочным человеком. Тебе нравится этот домик?
— Издали очень симпатичный.
— Но ты действительно долго выдержишь здесь, в этой глуши?
— Я всю жизнь мечтала иметь домик с садиком в маленьком городке!
— Правду говоря, я — тоже.
Он обнял ее. Они подошли к крыльцу. Глубокий раскатистый гром прогрохотал над невидимым морем.
— Близится гроза… Подожди! Я сниму сумки и чемоданы с машины, потому что сейчас хлынет дождь.
И он бегом побежал к калитке. Туча охватывала все небо. Еще сильнее потемнело. Море шумело все громче. Через минуту принес два чемодана.
— Остальное вкинул в машину. Потом распакуем. Слава богу, что после такой жары дождь пройдет!
Поднялся на крыльцо, поставил багаж перед дверью. Хотел уже вытащить ключ из кармана, но дверь распахнулась сама.
На пороге стояла невысокая худощавая женщина, с белым платочком на голове. Ей можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. На лице — никакого выражения.
— Добрый день, пани Вероника! — он протянул ей руку. — Вы еще не забыли меня?
— Конечно, помню… — голос у нее тоже был какой-то неживой, сухой, лишенный всяких эмоций. — Вы совсем не изменились, доктор.
— Это моя жена. Галинка, познакомься с пани Вероникой, она помогала дяде вести хозяйство.
Рука, которую пожала Галина, была холодная. Молодая женщина попыталась улыбнуться, но Вероника лишь кивнула головой и молча взяла чемодан.
Они вошли в небольшую темную прихожую. Галина огляделась. Оленьи рога, полка с книгами, плетеное кресло…
— Да … — молодой человек посмотрел на Веронику и кашлянул. Невольно повторил слова, которые слышал сегодня не один раз:
— Ну, кто бы мог подумать? Такой же был здоровый…
— Такова воля божья… — без всякой интонации, сухо ответила Вероника, но на мгновение отвернулась и поднесла к глазам передник. Затем сразу же взяла себя в руки. — Вы, наверное, проголодались после такой дороги? Я все приготовила, только мясо надо разогреть. Думала, до обеда успеете. Так пан Гольдштейн сказал.
