Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
Старший опер РУБОПа — Регионального Управления по борьбе с организованной преступности — невысокий, гладко выбритый, с выдавшейся вперед нижней челюстью и водянистым взглядом, — майор Ловягин, взял ответственность на себя, гаркнул:
— А ну быстро всем на лестницу…
Он был известен как слегка причекнутый то ли после Афгана, то ли после Чечни.
Его пихали в каждую дыру, но он снова возвращался, живой и невредимый, только еще более дурковатый. Надевал свой висевший в шкафу выходной костюм, галстук, из тех что продают в киоске на каждой станции метро, брал своими непропорционально большими, не по росту, руками любимый кейс «джеймс бонд» и ехал в министерство на Житную отмечать командировку…
— Лейтенант, закрой квартиру и никого не пускай!
Держался Ловягин намеренно угловато, с почти блатным шиком, отличающим истинных розыскников-фанатов.
Девчонка — следователь, чувствуя поддержку, тоже вякнула что-то мало убедительное…
— Да, давайте, товарищи… — сказал кто-то из высокого начальства. не будем мешать…
В квартире, кроме соседей-понятых, все равно осталось человек шестьиз самых твердых придурков. Против таких — хоть в рукопашную. Этого даже агрессивный Ловягин не мог себе позволить.
Обстановка, если бы не мертвый китаец на полу, была вполне мирной. Даже домашней. Судмедэксперт негромко надиктовывал в протокол детали осмотра трупа, следователь быстро писала красивым разборчивым почерком…
Старший опер ходил по квартире, цеплял глазом все, что по его логике могло сопутстствовать преступлению — мелкие бумажонки на полу, номера телефонов, записанные на обоях у телефонной тумбочки.
В кухне его заинтересовали холодильники — вместительные, не из дешевых, с компьютерной программой, обеспечивавшей заданный режим.
Он открыл их один и другой: «пустота…»
Ловягин не расставался с блокнотом и все чиркал там карандашиком.
— Знаете его? — Ловягин показал одной из женщин — понятых на труп. Женщина показалась ему бойчее.
Та словно ждала — запричитала быстро-жалостливо, на всю комнату:
— Леша-студент! Ой, да он такой смирный… Мухи не обидит! Мы все ему невесту искали, хотели женить… Да нет уж! Своя узкопленочная там у него, на родине. Брат еще есть. Приезжает…
— Брат?
— Малость постарше… Крупный такой китаец. Метра два ростом. Тоже вежливый очень. Мать у них в Китае. Девять человек детей. А учиться у них там тяжело. Вот и приезжают. Там у них российские дипломы ценятся…
— На кого он тут учился?
— Ой, да на этого! На хирурга! Кто же этого его так?! И одежу забрал…
— Одежа висит, — вмешалась в разговор вторая понятая. — Вон на стуле. Видать сам разделся…
В дверь постучали.
— Кого еще черт несет?! — крикнул старший опер.
Лейтенант уже открывал дверь.
— Товарищ полковник…
Замначуправления кивнул. Высоченный, крутой мужик, родом из ближнего Подмосковья. Биография его была известна. Попал он в милицию по чистой случайности. После дембеля. Рядовым. Закончив тогдашнюю Высшую Школу МВД, сразу пришел в ГУВД и оказался ко двору. А дальше — попер и попер… Без блата, на одном умении жить. Да еще на увлечении, которое, как никакие другие, даже легче, чем теннис, открывает путь в общество избранных, обеспечивает продвижение по службе — на страсти к охоте…
Полковник теперь курировал раскрытие преступлений, имеющих общественный резонанс.
— Ловягин. Иди-ка сюда.
— Вот он я!
Они уединились в кухне.
От полковника слегка потягивало перегаром.
Косивший под дурня или под юродивого, с которого нет спроса, старший опер мгновенно уловил его, спросил фамильярно:
— Коньячку откушали вчера, Семен Иванович? А, как насчет опохмелиться? А то здесь есть. Но только китайская. С жень-шенем…
— Да ну с их отравой… Как дело? Зацепки есть?
— Пока нет. Собака потеряла след недалеко у подъезда. Скорее всеего, тут стояла машина…
— Свидетели?
— Пока нет. Участковый и оперативники обходят соседей. Может, кто-нибудь видел…
— Это мы уже проходили.
— Участовый очень надеялся на одного. Тот ему уже помог однажды. Инвалид. У окна все время сидит…
— У тебя есть что?
Ловягин один за другим продемонстрировал пустые холодильники.
— Не для продуктов же такие камеры…
Старший опер говорил намеренно хрипло. Отрывисто. Таким, как этот мужик, надо подавать себя нахрапистым, сильным. Демонстрировать, что знаешь, чего ты добиваешься: иначе, конец… Потом про тебя и не вспомнят!
Полковника тоже заинтересовала необычная для кухни техника с программным компьютерным обеспечением.
— Ты прав.
— Я думаю, тут хранили медицинские препараты! Для пересадки органов. Убитый — ведь он медик…
— Я что-то не догоняю тебя Ловягин! Яснее можешь?
— Тут китайская мафия поработала.
— Ты имеешь в виду «триады»?
Чень — по китайским меркам настоящий великан — около 190 сантиметров ростом — вытянулся в громоздком, как ванна кресле пятидесятых годов и включил похожий на сгорбившегося лакея торшер.
Он любил эту свою московскую квартиру. Она была большой и слегка потертой. Как дорогая плюшевая игрушка, которой много лет никто не играл. Но, вместе с тем, — производила впечатление не только своей вместительностью, но и видом, который открывался из окна на самый центр Москвы — гостиницу «Метрополь» и Центральный Телеграф.
Все в квартире было крупным, тяжеловесным, добротным. И хотя повидал он на своем веку немало роскошных аппартаметов, она, как бы поднимала его в своих собственных глазах. Может потому, что помнил себя в раннем детстве в квартире отца — одного из сановников Мао, снесенного культурной революцией с олимпийских высот в тюремное подземелье.
Придвнув к себе старомодный, но хорошо сохранившйся телефон, он набрал номер справочного бюро.
— Как мне позвонить мистеру Лань У, корреспонденту из Гонконга. Он аккредитован в Москве…
Выяснив нужный номер, он неторопливо набрал его. Трубку сняли на четвертом гудке.
— Хеллоу! — приятный мужской баритон был вкрадчив.
— Господин Лань? — Чень кашлянул. — Это близкий приятель Ли. Вы уже слышали о его судьбе?
— Я ничего не знаю…
Похоже, звонок застал корреспондента врасплох.
— Он убит. Его застрелили…
Чень немножко промолчал и продолжил:
— Я собираюсь найти тех, кто это сделал. Как вы понимаете, ни в какую милицию я обращаться не стану. Вы меня слышите?
Он сознательно дал почувствовать собеседнику, насколько решительно настроен, но тот все еще молчал.
Чень досадливо поморщился и продолжил:
— Я не хотел бы приезжать к вам домой: у вас жена, дети! Единственно, что мне хотелось бы знать: имя той фирмы, где Ли заказывал для вас девочек…
Он тут же почувствовал: стрела попала в цель. Мистер Лань спросил, где и когда он может видеть прятеля Ли.
— Я живу напротив Центрального Телеграфа. Тут мы и встретимся…
Мистер Лань оценил форму, которая была использована для приглашения, торопливо спросил
— Когда именно?
Чень насмешливо поджал губы: ох уж эти гонконгские китайцы! Любой нажим, и они уже тают от ужаса, как мороженное! Что бы не говорили, а Запад обезоруживал: права человека, демократия, цивилизованность! А когда наступал час «икс», человек в ужасе зарывал голову в песок…
У Ченя на родине, таких бесхребетных слизняков не встретишь. Там все с хребтами…
— Сколько вам нужно, чтобы доехать?
Он вежливо дал понять, насколько все срочно.
— Минут сорок…
— О кей, через сорок минут. Буду ждать вас на лестнице у Центрального Телеграфа. У входа… Надеюсь, меня вы не перепутаете: я не просто говорю по — китайски, я еще и настоящий китаец…
Через сорок минут Чень увидел поспешно взбегающего по лестнице китайца.
Чем-то Лань У напоминал его самого. И не только ростом и поджаростью. Оба были одеты в подобранные со вкусом европейские костюмы, и оба выглядели, как иностранцы, выбравшие для встречи в незнакомом городе место, которого не могло не быть — Центральный Телеграф.
— Лань, — протянул руку журналист.
— Чень, — ответил тот не без иронии. Он хорошо сознавал свою силу и знал, что, хотя она и невидима и неслышима, как радиация, дозиметры инстинкта ее тут же улавливают. Звонят, как взбесившеся счетчки Гейгера Мюллера.
Лань лихорадочно рылся в своих записных книжках. Их у него было две. Перелистывал страницы, нервно цокал, возвращался назад. По-видимому, хотел показать Мистеру Ченю насколько готов выполнить любую его просьбу.
— Это все, что вам нужно? — он почти плакал.
Чень презирал слизняков, но знал, что если их напугать, они становятся опасными. Поэтому ответил терпелво.
— Все… — И ободряюще улыбнулся.
