Артур Баневич - Гора трех скелетов
– Не мешало бы вам подать на них в суд, – заметил я. – Мы живем в свободной стране. Теперь можно фотографировать даже Центральный банк.
– Центральный банк – это не наш профиль, – задумчиво произнес Харвард. – Проблема заключается в следующем: мы с Вольдемаром Козёлком… э-э… поспорили, что ли. Вот это, – он ткнул пальцем в корчму, – его любимое детище. Если в одно прекрасное утро в этом гадюшнике вылетят стекла, а вот этот «крайслер» окажется на его крыше, наша с Козёлком… э-э… дискуссия примет совсем другой характер… Уж тогда бы о Харварде заговорили в Кракове. Да еще как!..
– Вы хотите сказать… – У меня перехватило дыхание.
– Эти зеркальные стекла стоят тысяч пятнадцать. «Крайслер» не в счет – он застрахован. Вот уж не знаю, оплатит ли ему страховая фирма снятие металлолома с крыши. Очень сомневаюсь. Кстати, в страховом бизнесе это будет очень даже любопытный прецедент.
Я понемногу приходил в себя.
– И вы… вы хотите это сделать при помощи взрывчатки?
– Ну разумеется. А для этого нам нужен хороший специалист. Вы, пан Малкош.
– Слушайте, а нельзя ли обойтись парочкой хулиганов с рогатками?… Наймите подъемный кран. Можно у нас, на стройке…
Что-то тяжелое и волосатое легло на мое плечо.
– Смешно! – хохотнул Харвард. – Очень смешно, только довольно глупо. Мы ведь далеко с вами зашли, пан Малкош, отступать уже нельзя… Да и одна треть от пятнадцати кусков не такая хилая арифметика.
– Минуточку-минуточку, – воскликнул я, – а куда, собственно, мы зашли? Ну зашли в мой строительный вагончик, ну поговорили об армии… хм… о моей прошлой службе…
Он неторопливо закрыл свой кожаный несессер и встал. Снимки остались на столе.
– Это не совсем так, – сказал он задумчиво, и скорее столу, чем мне. – Я с вами был предельно откровенен, пан Малкош. Я назвал имя Козёлка… Отказываясь от сотрудничества, вы ставите меня в крайне затруднительное положение.
Я попытался улыбнуться.
– Знаете, терроризм – это не мой бизнес…
– И уж тем более не мой. Мне нужен специалист. В некотором роде – хирург, который способен отрезать и при этом не навредить и даже в чем-то помочь пациенту.
– Но ведь тротил-то – не скальпель. И потом, хирурги бывают всякие. После некоторых столько покойников – военные позавидуют…
– И вы готовы до конца дней своих просиживать штаны в жалкой халабуде?! Разве это место для вас, пан Малкош?
– Отсюда всегда можно выйти на свежий воздух. Из тюрьмы вряд ли получится… К тому же мне очень не нравится тот неврастеник с топориком…
Харварду мой последний аргумент совсем не пришелся. Да я, собственно, уже и не надеялся переубедить его.
– Значит, так, – сказал мой гость. – Снимки я вам оставляю. Полюбуйтесь на досуге. Мы вернемся через две недели.
– Послушайте…
– Я уже все услышал, – оборвал он, – и понял: вы отказываетесь. Подумайте и, если не хотите умереть ночным сторожем, примите наше предложение… Всего хорошего.
Я опустился на стул. Я даже не слышал, как они уехали.
Похоже, я перебрал.
В кайф мне был настенный календарь, прикрывавший кусок отвалившейся штукатурки. До слез трогали заколоченные фанерой окна, обсыпанный трогательной старческой «гречкой» стол. Коллекция из трех разных кресел, вон на то, кожаное, я любил писать в детстве. Даже дверь в приемную была мне мила до всхлипа. А когда я подолгу вглядывался в здоровенную трещину на ее матовом стекле, мне хотелось рыдать и плакать.
Очами души так и видел я того, кто, постучавшись ко мне, умрет однажды от потери крови.
С неизъяснимой нежностью смотрел я на все эти мелкие недостатки.
Бахромой свисавшая паутина в пыльном углу будила мое творческое воображение. Временами мне мерещился в нем силуэт. Понятное дело, женский. Она была молодой, красивой и, конечно, слегка дрожащей от волнения. Молодые таинственные дамы, посещающие сизые от сигарного дыма офисы частных детективов. Они ведь, как правило, совершеннейший клубок нервов. Кому, как не им, стоять у дверей с матовыми стеклами, нерешительно взявшись нежными, чуть вспотевшими пальчиками за дверную ручку…
По правде сказать, я не выкурил в жизни ни одной сигары. Но ведь шеф охраной фирмы все-таки не частный сыщик из романов Раймонда Чандлера, и не для того же день и ночь работают польские спиртзаводы, чтобы я компостировал себе мозги несущественными несоответствиями. Я мечтал, господа. Мечтал о молодой, прекрасной, таинственной, холера, незнакомке!..
Вот тут-то двери и отворились со скрипом, и на пороге возникла моя мечта. Как жаль, что в этот миг ноги мои были не на столе, как у всякого уважающего себя Филиппа Марлоу,[1] а всего лишь на спинке кресла. Порядком ободранного, замечу.
– Пан Малкош? – вопросило видение. – Простите, я туда попала?
Туда. В самое яблочко. В сердце мое. Двадцать девических лет, ну может, самую малость больше. Двадцать сантиметров золотых, как в сказке, волос. Глаза как небо июля, и ресницы двадцатимиллиметровой, навскидку, величины. Двадцать сантиметров декольте, если считать от чуточку заостренного подбородка и туда, вниз. Стянутая лакированным пояском талия – опять же двадцать дюймов, и не больше. Темно-голубое платье с двадцатисантиметровыми рукавами. И двадцать! Двадцать покрытых интенсивно-бордовым лаком ноготков… И ноги, ноги! Ноги, величину которых могла измерить только высшая математика, ибо не могло быть таких длинных ног у такой сравнительно невысокой девушки!..
– Вам что, плохо? – участливо спросила она.
– Никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо, – сказал я, отставляя стоявший у меня на бедре стакан на стол. В нем был лимонад. Допускаю, что разбавляют благородные напитки, как правило, жлобы, а не частные детективы, но ведь разбавлял-то я все же не водой из-под крана.
– Там у вас написано, что бюро открыто с восьми до четырнадцати, – сказала Супердвадцатка. – Я могу войти?
– А который час? – заволновался я. – Неужто больше четырнадцати?!
– Если б вы знали, как вы мне нужны, – произнесла она после некоторой паузы, озираясь. Лицо ее было задумчиво. – Вы что, переезжаете?
Я пошевелился, отчего мой так называемый офис заколыхался. Не вставая, широким великосветским жестом я предложил ей любое из трех моих кресел:
– Прошу вас сесть и рассказать мне все по порядку.
И она села, точнее сказать, вступила в тесный контакт с обивкой одного из моих раритетов, окончательно покорив мое сердце полнейшим отсутствием беспокойства за судьбу своего платья. Слезы подкатили к глазам моим.
– Не хотела бы пани выпить? Это снимает стресс.
– Ну разве что чуточку, – вздохнула она. И не было в этом ее вздохе ни капельки осуждения.
Я помчался в соседнюю комнату за вторым стаканом. Его могло и не быть, но он, к счастью, оказался на месте. Я наполнил его водкой от всей души – на три четверти. И она – нет вы только представьте себе! – она улыбнулась мне мягко, задушевно и этак по-свойски отлила половину налитого в мой стакан.
– За здоровье прекрасных дам! – как бывало в армии, воскликнул я, и моя фата-моргана сама потянулась ко мне со стаканом и чокнулась со мной.
У меня и без этой порции в глазах малость двоилось. Господи, клиент! Да к тому же еще и женщина. Молодая, красивая. Не выказывающая никакой неохоты выпить со мной. Сидю… сидящая в моем, курча бляда, кресле… И вообщ-ще…
Нет, похоже, я окосел. Малкош, кретин, ты чего себе позволяешь?! О каком таком «вообще» может идти речь, когда клиент… Или клиентка…
– Дорота Ковалек, – донеслось до моего слуха. – Я в общем-то еще учусь, но… Вот мое удостоверение.
– Пани фотоги… гиенична…
– Мы можем поговорить серьезно?
– Ну разумеется! Для этого мы здесь и встретились, милая па… то есть мой клиент, который нуждается в помощи, и я, который тоже… – Тут я чуть не смахнул со стола бутылку с остатками на донышке. Каким-то чудом я поймал ее у самого пола. – Пани не выпьет еще?
– Только чуточку… Слушайте, может, я зайду в другой раз? Часто вы так вот с утра пораньше?
– Утро, вечер… какое, в сущности, имеет значение?
– Ради бога, простите, я вовсе не хотела обидеть вас… Я могу поговорить с вами о Боснии?
– Мы можем говорить о чем угодно… Желание клиента – закон… И если мой клиент, то есть пани… Господи, у меня никогда не было такого красивого клиента… То есть я хотел сказать… О чем это мы?
– Мы о Боснии. – Голос у нее был мягкий, я бы сказал ласковый. Так и хотелось погладить ее, приласкать… Отнести на кушетку, прижаться, заплакать, забыть обо всем на свете… Босния… Ах ты, нехорошая девочка! Почему все красивые такие нехорошие?
– Понимаете, Босния – это… И вообще…
Комната покачивалась и плыла куда-то в сторону Балкан.
– Босния… Там ведь живут боснийцы. То есть мусульмане. Самые настоящие… Нет, правда. Вы только представьте себе – две жены… Три! Целый взвод жен, и все законные… И на кой черт это им, зачем?! У меня вот – ни одной. И я ни в кого, подчеркиваю, ни в кого не стреляю!.. Давай выпьем! Классная ты баба!.. Как это хорошо, что ты пришла ко мне…
