Юрий Енцов - Охота на единорога
— Если бы меня спросили, — сказал Серж, — что для тебя самое главное в жизни, я не секунды не колеблясь, ответил: душевный мир, справедливость, красота, гармония. Но — это не более чем благие пожелания. За мир всегда боролись, и это нормально, а справедливость всегда отставали. Справедливы только к теми, кто достоин справедливости. А об тех, кто не достоин — вытирают ноги.
Я и есть тот самый коврик для вытирания ног. Причем коврик положенный некрасиво, не гармонирующий с ногами. Раньше я не замечал всего этого, будучи в душе аристократ. Не замечал, или как-то оправдывал. Я был «выше всего этого». Просто я не догадывался вначале, что если Пушкин сказал однажды «наши поэты сами господа», это не значит…
— Что господа обязательно поэты? — спросила Мариам. — Да-да, вы правы. И вообще, либо Пушкин уже не актуален, либо он многое упустил, или не успел рассказать, он ведь умер молодым, не дотянув, до сорока.
— Пережив его на два с половиной столетия или восемь лет, — сказал Сергей, — я думаю: может лучше быть не аристократом в душе, а бандитом? Хотя бы в душе?
Слабые намеки на взаимопонимание намечались у меня с такими же, как я молодыми людьми, живущими в розовом тумане, стремящимися к традиционной культуре, мягкими, тактичными — не из-за воспитания, а просто оттого, что так для нас проще и естественнее. Однако общение получалось всегда чуть-чуть свысока, как-то, в лучшем случае, манерно. Хотя я очень рано прочел, что «человек человеку волк», но продолжал искать дружбы в смысле честных и равноправных взаимоотношений. Мне казалось, что именно мне повезет. Почему мне должно было повезти?
Простите мне мою болтливость. Болтуны бывают двух видов: те, кого слушают и те, кого не слушают. Последние либо становятся молчунами, либо — профессиональными болтунами, находя подходящее поле для реализации своих мыслей и идей в сфере философии, религии, политики.
— Очень хорошо, говорите, говорите, — поощрила его Мариам, а мать сказала:
— Между прочим, Серж, широкой публике Маша известна как психолог, — сказала Татьяна. — Можно воспользоваться случаем и проконсультироваться у нее.
— Тебе? — Сергей решил сделать вид, что не понял.
— Я этим сегодня только и занимаюсь, — сказала Татьяна. — Тебе!
— Лучше поздно, чем никогда, — ответил Сергей. Они с Мариам улыбнулись друг другу, и Сергей вдруг понял, что насчет «поздно» он поскромничал. Мама с младенчества таскала его с собой, тут в Париже официально, в Москве — подпольно по разным тусовкам. Она была увлеченной посетительницей всяких групп: индийские танцы, эзотерика, медитация, тантрический секс, музыка Битлз, буддизм и права человека — там было все вместе.
— К какому направлению психоанализа вы себя относите? — спросил Сергей.
— У меня есть некий опыт трансперсональной психологии, — ответила Мариам. — По крайней мере, я давно поняла, что моя правда не в советском учебнике психологии.
— За сто с небольшим лет существования научного душеведчества направлений в психологии стало больше чем религий. А как вы вообще попали в психологию? — спросил он из вежливости.
— Я начала свое образование на философском факультете. Там естественно, сдают психологию, но это была тогда кондовая, советская, карательная психология, которая конечно была мне глубоко несимпатична. Но уже в те времена у меня была возможность — получать книги, тогда еще не издававшиеся в России. Потом уже пошел самиздат, и Юнга с Фрейдом мы читали уже в конце семидесятых. Еще в то время в возрасте 27–28 лет у меня были психологические проблемы, связанные с взаимоотношениями с мамой и братом, и я попала к первому в своей жизни психоаналитику.
— Выходит, психоаналитики в чем-то сродни анонимным алкоголикам? — предположил Серж, — те, кто малость подлечился, помогают тем, кто еще слаб.
— С большим удовольствием, — сказал он, хотя слушать Мариам, а тем более рассказывать о себе было скучно, но просто уйти было тоже крайне невежливо, так что оставалось одно: перебить ее словесный поток своим, что ему как преподавателю не составляло труда:
— Ну, я родился в семье художника с искусствоведом, — сказал он. — Так мама? Ведь жена художника не может не быть знатоком. Учился здесь в Париже, потом в аспирантуре в МГУ, на языковом факультете, среди поляков, болгар, латиноамериканцев, арабов, африканцев, было даже два кхмера. А так же украинцы, евреи, сибиряки и просто оголтелые провинциалы. Для меня очень важно было поддерживать связь с людьми других культур и традиций, контакты с зарубежными коллегами и приятелями. Начало, согласитесь, неплохое.
Да, характер у меня, наверное, мягкий, покладистый. Это редко помогало мне в жизни. Но от периодических «взрывов», в стремлении самоутвердиться толку было еще меньше. В нашем мире ведь как, нужно быть мягким, но жестким. А если жестким, то мягким — когда и с кем следует. И нужно понимать: когда каким быть допустимо. Так вот я — этого никогда по-настоящему не понимал.
— Мне кажется, что вы редкая семья. У вас такие хорошие взаимоотношения. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, — сказала Мариам.
— Рождение Сереженьки подстегнуло меня к поиску творческого, конструктивного подхода к решению многих возникающих проблем, — сказала Татьяна. — Может быть, так совпало, что у меня у нас с Эдуардом началось динамичное продвижение к успеху. Этот период помог заложить фундамент дальнейшего роста в карьере, и вообще профессиональных вопросах. Мы были молодые, честолюбивые, оба стремились к лидерству, открыто выражали свои идеи. Хорошо было, помню ощущению силы. Он рисовал, писал каждый день. Были новые начинания, сумасшедшие проекты.
— Где вы собрались поужинать? — спросил Серж, чтобы сменить тему.
— Вообще-то в нашем возрасте не ужинают, — сказала мать.
— Но немного вина в вашем возрасте не повредит? — спросил Серж.
— Вино у нас есть, — сказала Татьяна, — а тебе я могу разогреть в микроволновке трески?
— В это время года в кафе еще пусто и дешево, — сказал Сергей, — я приглашаю.
— Если это из-за меня, то не стоит, — сказала Мариам. — И еще я всегда плачу сама.
— Ну, в таком случае, мама, давай твою треску, — согласился Серж, — а я пойду почитаю: что там мне пишут из Японии?
Глава 2
Письмо было небольшое, но непонятное.
Hello, dear colleague!
Рrofessor Zhjul Laplas, the head of historical faculty of the Average East of your University, advised me to deal with you. Both of us are scientific opponents in occasion of one historical find, the medieval Arabian novel. On his mind it is a dexterous fake. As I had known one more manuscript had been found in Iraq. I wished to go to investigate it, but, unfortunately, my age and illness does not allow me to do it.
I have suggested Zhjul to do it, but he categorically refused. He is afraid to spoil his scientific reputation. Unfortunately here in Japan there are not enough experts in the field of the Average East. I have sponsors on TV, I have an adherent — professor Adams from London, but he cannot go there now either. We suggest you to participate in this project as the expert on the Arabian world.
Sincerely yours,
professor Fon Tse.[2]
На следующее утро Сергей, держа в одной руке круассан, просмотрел письмо еще раз, но все равно мало что понял.
Он поехал в университет, чтобы там, на месте расспросить обо всем коллегу Жуля.
Серж был очень мрачен. Потому, что — часто бывал мрачен. Он вообще-то угрюмый тип — для окружающих. Для самого себя — просто печальный. Ему было совсем не до работы. Он хотел разобраться в себе. Главным образом понять: почему подруга ушла к другому? Беззубому, но богатому.
Даже не разобраться. А перелистнуть или лучше вырвать эту страницу из своей жизни, чтобы ее вовсе не было. Как оказалось, она ему всё же — не верна. И это долго ожидавшееся (практически со дня женитьбы, если не раньше) событие — его сильно огорчило. Хотя уже целый год от неё воняло другим мужиком. А этот другой как-то на редкость вонюч.
«Окончательный разрыв, — вспоминал он, представляя, что рассказывает все это Мариам, в то время как за окном электрички мелькали парижские виды, — «время ч» семейной жизни случилось в её день рождения, ей стукнуло 34. Накануне от неё всё так же воняло дурной, плохо выделанной мужской кожей. Но — день рождения. Это обязывало. Я купил в магазинчике на площади Пантеона ангелочка. Маленькую раскрашенную фигурку девочки, собирающей в подол платьица звёздочки. А, приехав, домой обнаружил, что дарить подарок — некому. Не было ни её, ни детей, они уехали встречать день рождения к шефу.
Нужно было что-то предпринимать. Я сходил к соседу Валери, попросил его присмотреть за нашей собачкой, рыжей длинношерстой таксой. А сам — поехал к маме в Сан-Тропе. Мне хотелось куда-нибудь. Прочь от оскверненного жилища. Я был очень мрачен»…
На вокзале в тот раз его посадили в полупустой вагон и вскоре к нему вошли двое попутчиков. Как ему показалось. Вскоре выяснилось, что попутчица — будет только одна. Её провожал муж, по виду араб, который никуда не ехал. Пассажирка — уселась напротив. Он читал газету и пил пиво. Ей было лет тридцать. Она была небольшого роста, пышненькая, с узким тазом и большой грудью.
