Мишель Лебрэн - Фоторобот
Страх продолжал расти, становился необъятным, переходя в панику; главное, не дать ему ничего заметить. Вести себя естественно, как девушка, которая показывает, что влюблена. Ей пришлось сделать страшное усилие, чтобы прижаться к мужчине и положить голову ему на плечо.
— Дорогой, остановимся. У меня болят ноги.
— Еще немного. Мы почти пришли.
Этот глухой бесцветный голос. Как будто Жильбер находился в каком-то ненормальном состоянии. То, как он ее держал, не стремясь обнять или потискать, было неестественно. Дениза почувствовала, что у нее трясутся руки. Она стиснула зубы. За годы своего бурного существования она знала разных мужчин, жаждущих любви, но никогда еще не встречала такого, как этот. Если бы она не выпила столько, то ни за что не позволила бы затащить себя в этот мрачный лес. Теперь слишком поздно раскаиваться.
— Здесь, — сказал мужчина. — Давай сядем.
Что это? Показалось? Дениза слышала тяжелое прерывистое дыхание Жильбера, слышала также и биение своего сердца. Она опустилась рядом с мужчиной. Если бы ей только удалось возбудить его в достаточной степени, чтобы он захотел ее, страх отступил бы, и тогда она знала бы как себя вести. Она обняла его за шею, стала искать его губы и поцеловала со всем умением, на которое только чувствовала себя еще способной, со всей силой отчаяния, поскольку она даже не могла мечтать о том, чтобы убежать в темноту. Мужчина принял поцелуй с плотно сжатыми губами. Бесчувственный.
— Ты мне нравишься, — шепнула она. — У меня сильно бьется сердце. Посмотри, как оно стучит.
Она завладела рукой мужчины, совсем вялой, и через вырез свитера просунула ее к своей груди. Обычно ни один нормальный мужчина не мог устоять перед такого рода призывом. Жильбер тотчас отдернул руку, как будто ожегся. Дениза почувствовала безнадежность своих попыток. На ощупь она стала искать на земле около себя какое-нибудь оружие, тяжелую ветку или камень. Пусто. Мелкие ветки да мокрые листья. Вскочить? Броситься наутек? Она знала, что не сможет далеко убежать. Что тогда? Надеяться, что кто-то окажется поблизости. Лесник, турист или парочка влюбленных… Она принялась кричать.
— Замолчи.
Она стала отбиваться, пуская в ход кулаки и ногти, но впустую. Ужас, который трудно было даже выразить словами, черная жуть заполнили ее тело, сжали и расплющили ее. Она больше не кричала. Мужчина лежал на ней, придавив своим весом, и рвал ее одежду. Она оставалась парализованной, не способной даже на малейшее сопротивление, чувствуя, как обнажается ее тело и как трещат швы на юбке. Затем руки мужчины стали медленно двигаться вверх по телу. Она взмолилась тихим голосом:
— Жильбер, я тебя прошу. Жильбер.
Пальцы сдавили ее шею. Все, что она смогла сказать совсем слабым голосом, который у нее оставался, было:
— Нет, Жильбер, нет! Жильбер!
Прикосновение ногтей к коже. Прерывистое дыхание убийцы.
— Жильбер!
Ощущение удушья. Теперь она уже больше не могла выговорить ни слова. Она произносила их только мысленно. Но что это за внезапный свет? Кто-то идет на помощь? Какой-то нематериальный свет одновременно желтый и красный, который постепенно переходил в черноту.
— Жиль…
Жильбер открыл глаза, довольный тем, что освободился от кошмара. Что-то давило ему на желудок. Ударом наотмашь он согнал с себя кота.
— Ферзевый Слон, брысь отсюда, — проворчал он.
Толстый полосатый кот смущенно мяукнул и запустил свои когти в подушку. Жильбер приблизил свое лицо к будильнику, стоящему на ночном столике. Одиннадцать часов. Он выпрыгнул из постели и, почувствовав головокружение, ухватился за занавески. Проведя рукой по лбу, застонал. Похмелье. Он раздвинул занавески, и солнечный свет наполнил комнату, в которой царил беспорядок. Шевеля во рту шершавым языком, Жильбер дошел покачиваясь до туалета, открыл аптечку, бросил две белые таблетки в стакан и наполнил его водой. Таблетки, шипя, растворились, и Жильбер с гримасой на лице залпом осушил стакан. Потом он решился посмотреть на себя в зеркало и ужаснулся, как это бывало каждый раз, когда он просыпался на следующий день после попойки.
Всклокоченные волосы, красные глаза с синяками под ними, густая щетина, кожа нездорового желтого цвета, а язык покрыт отвратительным белым налетом… Бр-р-р. Мурлыча, кот терся о его голые ноги. Возвращаясь в комнату, Жильбер по старой холостяцкой привычке обратился сам к себе:
— Однако это ужасно! Всякий раз, когда я пью, одно и то же. На— прасно я решаю никогда больше не начинать… хоп! Проходит две недели, и я снова берусь за свое! Ничтожество! Лучше умереть!
С глубоким отвращением он посмотрел на разоренную постель, разбросанную по всей комнате одежду, перевернутый стул, открытый шкаф. Он ничего не помнил, кроме своей пьянки. Жильбер прошел на кухню, поставил греться воду для кофе, налил молока в тарелку, которую поставил на пол и к которой бросился изголодавшийся кот. Опустившись на табурет и схватившись руками за голову, он попытался все вспомнить.
— Так. Вчера вечером я собирался пойти поужинать с Клотиль— дой. Но в последний момент она отказалась. К ней неожиданно приехала мать. И я оказался, как дурак, неприкаянным.
Далее он позвонил своим друзьям, пытаясь избежать одиночества. Но и Жерар, и Паскаль были заняты. А Сильвен даже не подошел к телефону. Тогда, смирившись со своим одиночеством, он отправился поужинать в неизвестный ресторан, хозяин которого предложил ему из гостеприимства рюмку ликера. Он отказался от угощения, чтобы не оставаться в долгу, и, испытывая легкую эйфорию, оказался в своем любимом квартале Сен-Жермен-де-Пре. В кафе «Ля Мален» он выпил один или два стаканчика виски, не переставая упрекать себя за это и рассуждая, что лучше было бы ему пойти домой и лечь спать, но выпитый алкоголь сковывал его волю. Сколько же времени он провел у стойки, глядя на девушек? Где-то около часа. Потом он направился к своей машине, оставленной у другого кафе. Какого? Может быть, возле «Флоры».
Теперь он увидел себя на террасе какого-то кафе беседующим с кем-то, сидящим за его столиком. Наверное, какой-то приятель. Может быть, женщина?
Вода начала выливаться через край кастрюли. Он выключил газ и налил воды в итальянский кофейник, который ему подарила Клотильда ко дню рождения. Пока кофе заваривался, он придирчиво изучал себя в осколке зеркала, прикрепленном у окна. Его выступающие скулы, маленькие и широко посаженные глаза слегка придавали ему черты монголоидной расы. Однако если ему побриться и аккуратно причесаться, он вновь стал бы тридцатилетним молодым человеком, слегка чудаковатым, но и немного привлекательным. Он выпрямился, выпятил грудь, подобрал живот. Вот уж несколько лет он не занимается больше спортом. Он становился сутулым, обрастал жиром, был противен самому себе и, тем не менее, ничего не делал, чтобы измениться. А ведь чего проще: каждое утро уделять десять минут гимнастике, в чем-то себя ограничить. Но лень и фатализм! Жильбер Витри знал, что попал в колею, по которой ему придется следовать до конца жизни.
Голова болела. Он выпил свой кофе с двумя кусками сахара, почувствовал себя лучше и вернулся в ванную, чтобы принять душ. Пресытившийся кот, свернувшись клубком, устроился на кровати с тем, чтобы больше не двигаться.
— Да, вчера вечером я отправился во «Флору» или в «Две маго». В любом случае это было на террасе и вокруг меня было полно народу. И кто-то сел ко мне за столик.
Прервав свой диалог, произносимый наполовину мысленно, наполовину вслух, он почистил зубы, потом, не торопясь, побрился. У него густо росла черная щетина, и он считал делом чести быть всегда тщательно выбритым. Затем, еще голый, он включил радио и стал одеваться под легкую музыку. В полдень он был готов. Сама мысль о еде была невыносимой, а о выпивке и того хуже, и он принял решение поработать. Жильбер прошел в кабинет-гостиную, где на низком столике у кресла его ожидала широкая шахматная доска с фигурами из слоновой кости. Он надел очки в роговой оправе и погрузился в созерцание фигур. Но дело продвигалось плохо. Мигрень, тяжелая голова, усталость и отсутствие всякой мысли. Нет, сейчас он работать не будет. А не посмотреть ли ему почту? Пройдя через комнату, он открыл дверь, которая выходила во двор дома. У коврика лежали письмо и газета, придавленные бутылкой молока, предназначенной для Ферзевого Слона. Забрав все, он поставил бутылку в холодильник, вновь устроился в своем кресле и открыл конверт. Там было приглашение участвовать на следующей неделе в шахматном турнире в Лиможе. Пожав плечами, он бросил приглашение на медный поднос, где уже накопилась почта предыдущих дней, после чего открыл газету. Он торопливо пролистал ее, отыскивая шахматную рубрику: «ШАХМАТЫ. ПРЕДСТАВЛЯЕТ ЖИЛЬБЕР ВИТРИ».
Он тщательно проверил точность поставленных задач и был удовлетворен тем, что в типографии никто от себя не добавил ни одной фигуры, затем сверил ответы на предыдущие задачи. Здесь тоже все было в порядке. А сколько писем он получил от разъяренных читателей: «Это недопустимо. Вы обозначили черного слона на Д2, а следовало читать на СЗ!».
