Масси Суджата - Мастер икебаны
Входя в школьный вестибюль, я первым делом видела гордость и почерк Каяма — загадочную инсталляцию из зазубренных осколков песчаника на белой стене. Потом можно было пройтись по саду камней, где искусные цветы кидали искусные взоры из искусных трещин, но в тот день у меня не было времени. Я вошла в кабину лифта, зеркальную, с отшлифованным до блеска гранитным полом, и медленно поплыла вверх, на свой четвертый этаж.
У входа в классную комнату красовались два высоких контейнера, полные цветов и листьев. Я уже знала, что могу выбрать охапку материала — крупных веток, которые создадут основу композиции, и охапку акцента — мелких цветов и веточек, которые будут создавать, разумеется, акцент.
Мне достались несколько вишневых веток, кажется, последних, и парочка белых астр — можно было приступать. Около дюжины женщин уже склонились над двумя длинными рабочими столами, среди них и тетушка Норие с ветками логановой ягоды[4], и ее лучшая подруга Ёрико Ивата — похожие как две капли воды, — стройные, холеные домашние хозяйки лет пятидесяти, которым не дашь и сорока.
Обе подстрижены как юные пажи, обе в габардиновых свободных брюках, шелковых блузах с подвернутыми рукавами, обнажающими идеальные предплечья без единого волоска. Зачем им обеим понадобилось брить руки — или что там они со своими руками делали? — а также рядиться в шелка, совсем не подходящие для здешней работы, этого мне было не понять. Другое дело — мой хлопковый свитер с короткими рукавами и джинсы-клёш. Джинсы были куплены в бутике для тинейджеров в районе Хараюку и не имели ни малейшего шанса понравиться моей тете Норие, несмотря на свой очаровательный глубокий черный колер.
— А вот наконец и Рей-сан! — чирикнула Ёрико, которая знала меня достаточно, чтобы звать просто по имени.
Тетя Норие положила свои специальные, остро заточенные ножницы на стол и оглядела меня с ног до головы.
— Ты заблудилась? Вышла не на той станции?
— Нет, я просто опоздала. Извините, — сказала я, примостившись на жесткой табуретке напротив.
— Волосы твои выглядят неплохо, а вот обувь... Ужас какое уродство! — Норие старательно поморщилась, глядя на мои кроссовки для джоггинга. Я ей как-то пыталась объяснить, что продвинутая молодежь носит такие с чем угодно, даже с вечерними платьями, но причислить двадцативосьмилетнего специалиста по антиквариату к молодежи тетя отказалась наотрез.
— Если бы не они, я бы еще позже пришла, — попыталась парировать я, — пришлось бежать всю дорогу.
— Вы ничего не пропустили, — утешила меня Ёрико. — До лекции Сакуры-сан еще много времени, можно все успеть. Возьмите с полки сосуд и приступайте.
Будь я дома, сложила бы три вишневые веточки за две минуты, но школа действует мне на нервы, и дело не заладилось. Ветки не гнулись как надо, валились друг на дружку и не желали изысканно торчать из узкой керамической вазы, как у тети Норие и Ёрико.
«Неужели только у меня?» — подумала я в отчаянии и оглянулась вокруг.
Лиля Брэйтуэйт, высокая стильная девица из Канады, составила вишню с азалией, букетик выглядел вполне пристойно. Лилина подружка Надин Сен-Жиль повторила ее выбор, но сложила похуже, самым лучшим мне показался цветущий бледно-розовым вереск, стоявший в китайском фарфоровом горшочке перед студенткой по имени Мэри Кумамори. Особенно хорош был горшочек!
— Я тоже хочу такой, фарфоровый... Где его можно взять? — обратилась я к Норие.
— Нигде, дорогая. Мэри делает их сама и приносит из дому. Но твой сосуд ничем не хуже, для твоего материала сойдет. Помни, что первый шаг — расщепление! Начинай, и все встанет на свое место.
Ну да, ну да — расщепление. Это было на прошлом уроке. Следует сильно поранить один стебель и прямо в рану воткнуть другой, поменьше. Допустим, я разрезала и воткнула, что теперь? Чтобы узнать об этом, нужно было заглянуть в учебник, но хорошенькая картинка, приведенная там, была совсем не похожа на веник, торчавший из моей вазы, а читать объяснения я не могу — не хватает словарного запаса. Пришлось напомнить об этом тете, у которой, между прочим, была учительская степень, полученная в Каяма еще тридцать лет назад. Ума не приложу, зачем она посещала эти уроки.
— Вы не читаете по-японски? — Тут уже Ёрико состроила скорбную мину. — Я раздобуду для вас перевод нашего учебника. Лиля-сан и Надин тоже пользуются переводом.
— Рей-сан! — отозвалась наконец Норие. — Твоя икебана — это дело твоих рук, и если я стану наклонять за тебя вишневые веточки, ты никогда не научишься! Ничего страшного не произойдет, если ты теперь совершишь ошибку, ведь скоро ты перейдешь от моделей к свободному стилю и станешь следовать собственному чутью.
Эта высокопарная тирада совершенно отбила у меня охоту к упражнениям, и, когда в класс вошла госпожа Кода, директор учебных программ, я с радостью отложила свои недощипанные веточки и приготовилась слушать. Впрочем, даже если бы я захотела не слушать, все равно бы ничего не вышло. Госпожа Кода говорила так членораздельно и громко, как будто иностранцы, присутствующие на занятии, были не только болванами, не знающими японского, но к тому же еще и глухими.
Вряд ли она хотела их обидеть, но снисходительность к другим проскальзывала помимо ее воли... Мне стало понятно, почему тетя Норие настаивала на нашем соседстве в классной комнате: ей не хотелось, чтобы, усевшись рядом с Лилей и Надин, я примкнула к гайдзинскому[5] гетто.
— Наша дорогая Сакура Сато любезно согласилась разделить с нами сегодня особенную и трудную радость работы только с одним цветочным материалом, — чеканила госпожа Кода с воодушевлением, а я тем временем закинула в свою вазу несколько завершающих астр — на всякий случай. Моя тетя посылала директрисе нежные улыбки. Они знают друг друга лет тридцать, если не больше, с тех пор как тетя пристрастилась к великому искусству, я видела юную госпожу Коду на снимках, и — что удивительно — с тем же лакированным ульем черных волос на макушке. Несмотря на дворцовую пышность прически, лицо ее казалось измученным и напряженным. Она стояла, опираясь на трость, знакомую мне по первой встрече в Каяма. Тогда госпожа Кода не поленилась показать мне всю школу, тяжело ступая, обошла со мной все этажи и на каждом шагу выражала искренние сожаления по поводу того, что уважаемый директор Масанобу Каяма отсутствует по важному делу и сможет принять меня позднее, вернувшись из Люксембурга.
Закончив вступление, госпожа Кода низко поклонилась Сакуре Сато, солидной даме в бледно-розовом костюме, которая тут же заняла учительское место, шлепнув тетрадку с записями на узкий стол с такой силой, что локоть ее соскользнул, задев госпожу Коду, которая не удержала равновесия, пошатнулась и ударилась об угол цветочного стола. В классе сочувственно зашептались. Тетя Норие поспешила к ней на помощь. А я, сообразив, что в комнате не осталось свободных стульев, соскочила со своей табуретки, за что была вознаграждена сияющим тетиным взглядом.
Сидеть стало не на чем, и я перебралась в дальний угол классной комнаты, обнаружив там, между прочим, красивого японского юношу в гринписовской майке, внимательно осматривающего полки с инструментами для составления букетов. Устроившись так, чтобы ему не мешать, я наблюдала из своего угла, как Сакура Сато наводит в классе боевой порядок. Для начала она потребовала опустить жалюзи, мол, солнечный свет ее убивает — эту просьбу с удовольствием исполнила Ёрико, уничтожив прекрасный вид полуденного города, — а затем наступила очередь рассказов о славном прошлом.
— Вы, конечно же, все слышали, за что я получила свое имя Сакура от иемото двадцать четыре года назад, когда он выбрал меня, чтобы сделать наставницей! — Тут она одарила аудиторию такой покровительственной улыбкой, что у меня пошел мороз по спине.
— Я сложила композицию из вишневых веток, только из них! А нужно было совсем наоборот! Но я ничего не могла с собой поделать — вишня была великолепна, она околдовала меня! Как если бы сама природа взяла надо мной верх.
Аудитория Сакуры Сато застыла в восхищении. Некоторые даже записывали что-то в своих фирменных каямских блокнотиках.
— Каяма-сэнсэй засмеялся, когда увидел мою композицию. Коли так, сказал он, с этого дня меня будут звать Сакура, это будет моеучительское имя. В честь цветущей вишни — нашего национального достояния! И каждый раз, когда расцветает вишня, он просит меня придумать что-нибудь особенное для нашего офиса!
У тети Норие, между прочим, тоже есть учительское имя — Наса, то есть «лотос». Она использует его как псевдоним, когда участвует в выставках. Не думаю, что я заслужу здесь такую честь, цветочное имя.
Мое собственное японское имя принесло мне кучу хлопот в Калифорнии, да, честно говоря, и в Японии тоже, из-за одного лукавого иероглифа который, будучи написан в кандзи[6], означает «прозрачную ясность».
