Карин Эдстрём - Фуриозо
Дверь распахнулась, и на пороге появилась худощавая женщина со скрипкой и смычком в руке.
— Вот где они! — воскликнула Каролина, вытаскивая из кармана связку ключей, и, со вздохом подобрав футляр, вошла в квартиру. Луиза, посторонившись, пропустила Педера и дала обнять себя.
— Спорим, она перепутала время, — смущенно сказала Луиза. — Я просила вернуться к семи.
— Скажи спасибо, что хоть день правильный, — пошутил Педер и посмотрел Луизе в глаза.
Из ванной комнаты донесся шум льющейся воды. Спустя некоторое время Каролина, обернутая белой простыней, появилась в гостиной, и комната наполнилась ароматом пены для ванны. Даже в простыне девушка смотрелась элегантно, а белый цвет придавал ей целомудренный вид. Педер почувствовал волнение.
— Ты похожа на статую Микеланджело, — заметил он и обернулся к Луизе, ища у той поддержки.
— Что? — фыркнула Каролина. — На черепашку-ниндзя?
Луиза расхохоталась, Педер обнял ее.
— Я чертовски устала. Репетировала целый день. Ничего, если я приму ванну? — спросила Каролина, переводя взгляд с Педера на Луизу.
— Милая…
Луиза высвободилась из объятий Педера, подошла к Каролине и, положив руки ей на бедра, легко поцеловала в губы. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.
— Ты совсем забыла, так? — спросила Луиза.
— Забыла что? — удивилась Каролина, уловив в голосе Луизы недовольство.
Склонив голову набок, Луиза наморщила брови и изобразила улыбку:
— Ладно, полежи пока в ванне, а я обговорю все детали с Педером.
Луиза посмотрела Каролине прямо в глаза, и та вдохнула:
— Ах да, я совсем забыла… и как я могла забыть? Ума не приложу.
Каролина поправила простыню. Взгляды женщин встретились. В глазах Луизы светились любовь и надежда.
— Да, я полежу в ванне, а ты пока выставь Педера, — прошептала Каролина, поднося пальцы Луизы к губам и целуя палец за пальцем. — Чтобы мы остались только вдвоем.
В гостиной Педер налил приличную порцию шерри и выпил в несколько глотков. Крепкий алкоголь обжег горло. Встав в нишу у окна, он стал задумчиво вертеть кольцо с гербом-печаткой на мизинце левой руки. Когда Каролина стояла перед ним в простыне, с кожей белой и гладкой, как мрамор, с упрямыми локонами, спиралями закрученными у висков и волной ниспадающими на плечи, она напоминала знаменитую Зарю. А имя Микеланджело он произнес просто потому, что хотел сказать что-то нейтральное.
Заря. Почему он вспомнил о ней после всех этих лет? Просто безумие сравнивать их, смешно. Но почему-то нахлынула тоска, в груди защемило, и Педер ощутил себя пятнадцатилетним подростком, который проводит лето у кузенов в Сконе. В то лето Заря принадлежала ему. Просыпаясь на рассвете, он тайком пробирался в конюшню и гладил лошадь по теплой гладкой коже. Проводил пальцами по выпуклым мышцам, вдыхал ее запах. Когда касался пальцами живота, Заря вздрагивала и инстинктивно поднимала копыто: ей было щекотно. Но когда он вонзал в то же самое место шпоры, лошадь воспринимала это как приказ. Она подчинялась наезднику, становясь с ним единым целым.
Отец Эмили, которого в поместье все почему-то называли Конюшим, хотел, чтобы Педер научился ездить верхом как настоящий мужчина. Эмили, а также ее братьев и сестер отец научил верховой езде еще в детстве.
Педер целыми днями упражнялся, и обучение шло успешно. После занятий его с Эмили отпускали покататься в свое удовольствие. Они устраивали соревнования на въездной аллее — кто быстрее доскачет до ворот. Эмили выиграла девять раз из десяти, и Педер подозревал, что один раз она ему специально уступила.
Только ей, кроме отца, дозволялось ездить на Юпитере, мощном жеребце. Педеру кровь бросалась в голову всякий раз, когда Эмили с триумфом в глазах срывала шлем и, тряхнув тяжелой гривой волос, соскальзывала с коня. Она шла впереди него в конюшню, и там Педер наказывал ее за свой страх: отказывался целовать, когда, подобно героине пьесы Стриндберга, фрёкен Жюли, с плеткой в руках за спиной, она опиралась о стенку стойла.
На последний день лета была назначена случка. Хлопнув Юпитера по крупу, Конюший выпустил его в поле, где Эмили сдерживала Зарю. Педер встал у ограждения, чтобы не мешать. Он хорошо помнил выражение лица Эмили: сосредоточенность уступила место радости, когда жеребец взгромоздился на Зарю, а потом — разочарование, что все закончилось слишком быстро. Педер тоже представлял все по-другому, а происходящее больше походило на акт сделки, чем на любовный акт.
Зарю продали той же осенью. Двенадцатью годами позже Эмили стала его женой.
И вот теперь он стоит в гостиной Луизы со шприцами во внутреннем кармане и чувствует, что настало время взять реванш за все годы бездействия.
Паркет заскрипел. Вошла Луиза. Педер допил шерри и пошел ей навстречу:
— Я ухожу. Запри за мной дверь.
Когда в прихожей Педер смотрел на улыбку Луизы, немного натянутую и приоткрывающую неровные зубы, на него нахлынула нежность. Педер заключил Луизу в объятия:
— Для меня большая честь разделить с тобой эту радость.
— Пудде, я благодарна тебе за то, что ты делаешь для меня. Но как ты сможешь потом смотреть Эмили в глаза?
— Мы уже об этом говорили. Это лучшее решение. Предоставь Эмили мне. Я за нее отвечаю, и вам с Каролиной не нужно переживать. Я сам решился на это. Ради тебя, Луиза. Мы будем неразрывно и прочно связаны, это нас сблизит. Все будет хорошо, не волнуйся.
Она попыталась возразить, но Педер ее опередил:
— Да, я знаю, что это будет нелегко, но надо надеяться на лучшее.
Луиза выпрямила шею — едва заметный жест. Но Педер внезапно занервничал и резким тоном спросил:
— Что с тобой, Лусс?
Потом погладил ее по плечу, чтобы смягчить эффект. Женщина замерла:
— Ничего… ничего… — Луиза пыталась улыбаться, но это оказалась слишком тяжело. Левой рукой она инстинктивно потянулась к мозоли на шее, образовавшейся за долгие годы игры на скрипке. Она словно искала утешения в привычном. — Я просто нервничаю. Это такая ответственность! Вся моя жизнь изменится. Столько всего поставлено на кон.
— Естественно.
— Меня поражает смелость того, что мы задумали. Чем я заслужила такое счастье? Имею ли на него право?
— Конечно имеешь, Лусс. Ты его заслужила.
Педер почувствовал раздражение: не только она хочет быть счастливой! Он тоже мечтает об этом, поэтому продумывает каждый шаг. Но только бы Луиза ничего не заметила, нельзя утратить ее доверия. Педер вспомнил, как тщательно он подбирал слова для разговора, чтобы не возбудить подозрения кузины. Сумел сделать все так, чтобы та первой высказала его желание как собственное. Педер сделал вид, что воспринял слова Луизы в шутку. Сначала. А потом нельзя давать ей повод о чем-либо догадаться, пока не появится результат. Когда пути назад уже не будет! Этот шанс, подумал Педер, слишком хорош, чтобы его упустить.
— Я чувствую себя немного… — Луиза опустила глаза с несчастным видом, — не пойми меня неправильно, но я чувствую себя лишней.
— Лишней? Да ты самый важный человек! Не забывай этого. Без тебя ничего вообще бы не происходило. Разве ты не понимаешь?
В этой лжи была и доля правды, которая помогла Педеру заглушить угрызения совести. Луизу тронули эти слова: на глазах выступили слезы, она часто заморгала:
— Пудде, ну что бы я делала без тебя!
Это уже слишком, пора заканчивать. Педер сунул руку в карман и, вытащив банку, протянул Луизе:
— Держи. Здесь наш маленький Готфрид.
— Готфрид? Я вообще-то рассчитываю на Леонору.
— А вдруг нам повезет и родятся близнецы?
Педер поцеловал Луизу в лоб и вышел из квартиры.
Каролина лежала в ванне неподвижно, сложив руки на груди, как изваяния на надгробиях в церкви Риддархольменчурка. Жарко и влажно. Голоса из прихожей здесь почти не слышались. Мелкие пузырьки воздуха собрались ожерельем по краям ванны. В висках покалывало, предвещая головную боль, но Каролина отказывалась ее впускать. Кудри, обрамляющие лицо, напоминали щупальца медузы.
Входная дверь хлопнула — девушка резко поднялась из воды и глубоко вдохнула, не заметив при этом, что ароматная жидкость из опрокинутого ненароком флакона полилась в воду.
Пятница, 2 октября
Сон у Каролины был крепким: в эти часы ослабевала мощная жажда деятельности, присущая девушке днем. Луиза быстро привыкла к этому и, просыпаясь раньше, часто разглядывала Каролину. Даже спустя год после их сближения Луизе с трудом верилось в счастье жить вместе с женщиной, так не похожей на других.
Луиза осторожно убрала прядь волос, упавшую Каролине на глаза. Губы девушки дрогнули, словно желая что-то сказать, но она не проснулась. Луиза с восхищением смотрела на четкий профиль подруги. Спящая мадонна, подумала она, и вдруг почувствовала такое волнение, что на глазах выступили слезы. Как бы хотелось остановить это мгновение, мгновение безграничного счастья! Словно почувствовав настроение Луизы, девушка проснулась. Открыла глаза и почувствовала, как всегда по утрам, страх. Но едва Луиза провела кончиками пальцев по ее щеке, как страх отступил.
