Андрей Константинов - Дело о прокурорше в постели
Я паркую свою «Ниву» возле кафе.
И вхожу внутрь. Здесь тепло, здесь уютно. Негромко играет музыка. Из-за столика навстречу мне поднимается мужчина моего примерно возраста.
Легкая седина, внимательный, чуть напряженный взгляд.
— Здравствуйте. Меня зовут Алексей.
Потом мы пьем кофе, и из внутреннего кармана Алексея появляется синяя пластиковая папка с несколькими листочками бумаги.
— К сожалению, копии…
Чтобы изучить несколько листочков, мне понадобилось всего двадцать минут. Да, понятно, почему господин Фонарский «сделал бы все, чтобы наш разговор не состоялся». Эти бледные ксерокопии вполне могут стать для Виктора Васильевича пропуском в «Кресты».
— Вам это интересно, — спрашивает Алексей.
— В общем — да… но все это нуждается в проверке.
— Будете об этом писать?
— После проверки обязательно. У нас в агентстве мы как раз сейчас готовим «Коррумпированный Петербург-98».
— О-о-о-о… Когда же это будет?
— Скоро. Через два-три месяца. Максимум — четыре.
— Жаль, — говорит он тихо, видимо себе, а не мне.
— А что так?
Алексей смотрит на меня, но кажется — мимо.
— Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу. Фонарский и те люди, что стоят за ним, либо избавятся от меня, либо упекут на нары…
— Вы считаете, что это возможно?
— Еще как возможно, Андрей. Там ведь не дети. Они уже знают, что у меня есть эти копии. Фонарский и его помощничек, некто Семенов, уже провели контроперацию. Против меня фабрикуется дело. Семенов — страшный человек. Убийца.
— Фабрикуется? Но если ты чист…
— Андрей, ты ведь уже догадался, что я тоже сотрудник таможни. С десятилетним стажем. Какой, к чертовой матери, чист? Таможня — это такое болото…
Алексей махнул рукой, рассыпал пепел по скатерти.
— Просто… понимаете ли, Андрей Викторович, можно чуть-чуть помочь человеку с бумажной волокитой. И заработать сотню-другую баксов. А можно, как Фонарский, воровать целыми вагонами и пароходами. Так что… я, конечно, не ангел, но они-то хотят повесить на меня черта с рогами.
— Понятно, — сказал я. — Понятно. Ну а почему бы тебе не пойти в официальные органы?
— Э-э… там меня сразу возьмут в работу. Это же система. Все куплено.
— Ну… так уж сразу все. Я знаю много порядочных людей и в прокуратуре, и в ФСБ, и в РУБОПе.
— Нет, Андрей. Категорически нет.
— Будете печатать эти материалы?
— Я же сказал: будем. Но сначала необходимо провести проверку.
— А сколько времени на это потребуется?
— Трудно сказать. Я думаю: два-три дня. Возможно — неделя.
— Ну, пару дней… может, и ничего. Может, и обойдется.
— Все будет хорошо, Алексей. У нас в агентстве работают отличные специалисты. Коли вопрос стоит так остро, я ребят напрягу, сделаем быстро. Вы ведь понимаете — информация-то у вас почти годичной давности. След за это время поостыл.
— Есть и свежая. Совсем свежая. Об афере, которая только готовится. Но она не менее масштабна.
Вот как! Алексей снова лезет в пачку за очередной сигаретой, но там уже пусто, я подталкиваю ему свою пачку с верблюдом. Верблюд неспешно пересекает желтые пески скатерти.
— Спасибо.
— Ну так что же с новой аферой? Хотелось бы увидеть документы, Алексей.
— Они у меня есть. И я их передам вам, как только получу подтверждение серьезности ваших намерений.
Разумно, подумал я, молодец.
— Ну что ж, ваше право… Как мне вас найти?
— Никак, Андрей Викторович. Лучше я сам вас найду.
***
Наутро я нагрузил своих орлов новой работой. Они, конечно, взвыли…
Соболин внезапно вспомнил, что у него срочный разговор с Рио-де-Жанейро.
— А почему не с Нью-Йорком, Володя?
— Если бы у меня был разговор с Нью-Йорком, господин Обнорский, я бы и сказал: с Нью-Йорком. Но если разговор с Рио, то я и говорю — с Рио.
— Логично, — хмыкнул Скрипка и попытался впарить нам очередную свою историю про одного мужика, который хотел позвонить в Жмеринку, но по ошибке попал в Копенгаген.
— Это ты к чему? — спросил бывший опер Зудинцев.
— Да так… для общего развития.
— А-а-а, — протянул Зудинцев. Он вообще был мужик конкретный и пустой болтовни не любил.
— Все, — сказал я. — Бегом работать, хватит трепотней заниматься. А для тебя, Зудинцев, есть конкретная тема.
И я протянул ему пачку «Кэмэла» в полиэтиленовом пакете. Бывший опер взял ее двумя пальцами.
— Что за тема? — спросил он.
— На этой пачке, Зудинцев, есть отпечатки пальцев двух человек. Мои, но мне они неинтересны, и еще одного человека. А вот они вызывают огромный интерес. Можно проверить?
— Можно-то можно. Но только если он судимый.
— Этого я не знаю.
— И только если подсел у нас. А если в каком-нибудь Кривом Роге… тогда сложно.
Еще несколько минут Зудинцев читал мне лекцию по основам оперативно-розыскной деятельности. Я терпеливо слушал. Хотя все это мне было знакомо.
Потом он ушел, и я остался один.
Но ненадолго. Вернулся Скрипка и с невероятно важным видом завел свой обычный разговор о невероятном (фантастическом! — сказал он) количестве высококачественной бумаги, которую расходуют эти инвестигейторы. Слово «инвестигейторы» он выговорил с нескрываемой издевкой. И его я тоже терпеливо слушал. Хотя и это было знакомо.
А потом пришел по очень срочному делу Василий Петрович Васнецов.
— Ну, Андрюха, — начал он с порога. — Вот это женщина!
— Слушай, Вася, а как охота с принцем?
— Какая, к черту, охота с принцем! Ты мне скажи, часто к тебе такие синьоры приходят?
— Как Бьянка? Бьянка — это что! Второй сорт. Вот в понедельник придет женщина… вот это да! Высокий стиль!
— Ну-ну… рассказывай.
— Не нукай, не запряг. Приходи в понедельник, познакомлю.
В понедельник ожидался визит одной дамы из Тель-Авива. Зоя Залмановна весила не менее сотни килограмм, носила большую бородавку на носу и курила «Беломор». Любимым выражением у нее было: греб вашу маму.
— Обязательно приду. — сказал Василий Петрович с фанатичным блеском в глазах.
— Приходи, Вася, приходи, — ласково сказал я. — Слушай, а чего вчера-то прибегал?
Васнецов притушил огоньки в глазах, досадливо крякнул и сел на стул.
— Заказали тебя, Андрюха.
Хорошее начало. Люблю я такие веселые, жизнеутверждающие зачины.
Вчера Васька уже на этот счет трепался. Что-то, значит, есть…
А Васька был несколько даже смущен, что на него в принципе не похоже.
— Ну так что, Вася? Не тяни ты кота за хвост.
— Ты такого господина Мамкина знаешь?
— Еще бы… можно сказать, герой нашего совместного с Глебом расследования. Одна статья про его художества уже вышла. На той неделе даем вторую.
— Вот в них-то все и дело, — сказал Васька. — Очень сильно на тебя господин Мамкин обиделся.
— И что?
— А ничего… У меня, понимаешь ли, к господину Мамкину тоже есть свой интерес.
— Какой у тебя-то?
— Коммерческий, конечно… Нужно мне одну бумажонку в мэрии оформить. Как раз по ведомству этого Панкина.
— Мамкина, Вася.
— А хоть дедкина, хоть бабкина. Дочкина, внучкина, жучкина… Ну, вышли мы на этого козла. Все как положено. С конвертиком. А он, пидор, аккурат сильно был твоей статьей огорчен. И двинул нам встречное предложение: тебя, Андрюха, маленько поучить. В обмен на лицензию.
Да, господин Мамкин, не ожидал я от вас такого, подумал я. И хотел расспросить Василия поподробней, но тут пришел Глебушка Спозаранник. Сунулся в кабинет, увидел, что я не один, и хотел уйти. Но я не дал, окликнул:
— Зайди, Глеб Егорыч, послушай. Тебя тоже касается.
И пришлось Василию снова рассказать историю кошмарного заказа на избиение журналиста.
— Вам же это сделать, говорит, без проблем, а? Представляешь, какой козел? Вы его, говорит, поучите. Так, чтобы жив остался, но в больнице повалялся. А все ваши вопросы я, ребята, решу. Вот так, синьоры.
Глебушка выразительно матюгнулся и сказал:
— Ну, действительно козел. Это он после первой статьи так взвыл. А уж после второй…
— Не будет, — перебил я Глеба.
— Что не будет? — удивился он.
— Второй статьи не будет. Снимаем материал.
— Ты что, Андрей?
— Я сказал: снимаем.
— Да почему, Андрей?
— Потому что я так сказал.
Несколько секунд Спозаранник смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом резко повернулся и вышел из кабинета. Дверью грохнул от души.
***
На девятой линии Васильевского острова, где разместилось Северо-Западное таможенное управление, я еле нашел место для своей «Нивы».
Я зашел под арку старинного и весьма неказистого снаружи здания под зеленым с крестом флагом… и обомлел.
К входу в таможенное управление вела шикарная мраморная лестница. Явно современного вида. И лежал сбоку загадочный мраморный грифон. Ни фига себе! Бедно живет таможня… А за державу, конечно, обидно. Бедно, бедно живет таможня.
