Эдуард Хруцкий - На углу, у Патриарших...
Навстречу Никольскому попалась привычная взгляду москвичка. Красивая, как молодая ведьма. Одетая в турецкий ширпотреб. С неподъемной сумкой. Нельзя было сказать, что она несла ее — она ее перла.
— Нинка, ты? — воскликнул Сергей, загораживая дорогу девушке.
Она остановилась, хмуро уставившись на Никольского.
— Неотразима! — восхитился Сергей
— Еще чего?.. — угрюмо буркнула Нинка, окидывая милиционера мрачным неприязненным взглядом.
— Просто хотел сказать, что рад тебя видеть. Очень рад. Замечательно выглядишь. А как упакована!
Он говорил почти искренне, откровенно любуясь женщиной. Даже губы Сергея растянулись в истинно голливудской улыбке, открыв ровные белые зубы. Нинка подумала и смягчилась.
— Я тоже хотела тебе сказать… Давно хотела… — почти нежно произнесла она и, оглянувшись по сторонам, поманила Сергея поближе. Он наклонился к ней, не гася улыбки, ожидая ответного комплимента. И тогда, подурнев от ненависти, она крикнула ему прямо в ухо:
— Чтоб ты сдох, гад ползучий! Тварь поганая! Чтоб тебе век бабы не иметь!
Потом отступила на шаг, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Однако впечатления-то особого и не видать было. Не первый год Никольский работал в милиции и давным-давно привык к оскорблениям, зачастую так и сыпавшимся из уст его «клиентов».
— Ну, про бабу — перебор, Нинка. Возьми назад, — ответил Сергей беззлобно, даже продолжая улыбаться, но теперь несколько насмешливо.
— Это за мужика моего, который срок мотает — по твоей милости! — фыркнула Нинка, удивляясь в душе совершенно неадекватной, по ее мнению, реакции мента.
— А ты думала, я его на курорт отправлю за воровство? — Сергей лихо подмигнул девушке: мол, что ты, не понимаешь что ли, свои ведь люди…
Однако она его тона не приняла.
— Ничего, отольются тебе мои слезы! Ох, отольются! — почти выкрикнула Нинка с истерическим надрывом. Однако ясно было: истерика ее — на три четверти игра. Конечно, обида переполняет Нинку, но чтобы ненавидела — этого нет.
— Неужели? — усмехнулся Сергей.
— Ага, — убежденно подтвердила Нинка. Злость распирала ее. — Жена-то бросила? Бросила! И никто на такого не позарится. Попомни, зараза, глаз у меня дурной и слово верное!
— Жалко мне тебя, — тихо сказал Никольский. — Ей Богу.
Он сочувственно потрепал ее по плечу. Глаза женщины вдруг повлажнели. Резким движением она стряхнула с себя его руку, обошла Сергея, как столб обходят, и поперла свою неподъемную сумку дальше. Никольский проводил ее взглядом. «Эх, бабы… — подумал он. — Русские бабы… Всех ведь мер вы: и красивые, и добрые, и верные… А нормальных мужиков не хватает: либо подонки, либо пьянь да рвань… Вот и рада такая Нинка прилепиться хотя бы к уголовнику, к урке поганому, лишь бы был у нее свой мужик! Эх, Россия, Расея… Ни конца, ни спасения…»
Сергей встряхнулся, отгоняя тоску, и решительно зашагал вперед. Родной дом был уже близко. Вот и подъезд. Кошками пахнет, наскальная живопись на стенах… Заглянешь в такой парадняк мельком — и решишь безоговорочно: дикари здесь живут, не иначе. А вот поговоришь с этими «дикарями» — совершенно неожиданно обнаружишь в них и глубокую внутреннюю культуру, и образованность, и ум. Откуда что берется? Парадокс, однако…
Сергей возился с ключом, когда дверь напротив распахнулась и в ее проеме возникла весьма даже изящная женская фигурка. Без предисловий и без приветствия девушка заявила:
— Жду, жду, жду! Ты мне нужен, мент.
Сергей не спеша повернулся, расплылся в нарочито широкой улыбке и изобразил бурное ликование:
— Яночка, радость моя, Яночка, счастье мое! Ну, во-первых, здравствуй, а во-вторых, на хрена тебе понадобился мент?
— Есть серьезный разговор. — Яна не поддалась на игривые интонации.
— Ну, какой может быть серьезный разговор с представительницей бульварной прессы? — словно бы даже увещевая соседку, сказал Сергей и руками развел.
— Играем на равных: я — бульварная журналистка, а ты — продажный мент! — отбила она атаку.
— Тогда заходи, — решил Сергей и открыл дверь в свою квартиру. Она отличалась теплым старомосковским уютом. В прихожей по-доброму щетинились рогатые вешалки, отливали бронзой модернистские бра, многозначительно поблескивало огромное зеркало от пола до потолка, оправленное ореховой рамой. Все здесь говорило о любви хозяина к домашнему очагу, но и о чисто холостяцком неумении следить за бытом. Уют квартиры Никольского был уютом запустения.
На ходу снимая куртку, Сергей предложил Яне:
— Я душик приму, а ты кофейку приготовь.
— Обойдешься. Некогда мне за тобой ухаживать! — задиристо ответила девушка.
— Ну, Бог с тобой, золотая рыбка… — хмыкнул Никольский.
Они миновали прихожую. И столовая была хороша. Здесь гостей встречали мореного дуба буфет необъятных размеров, дубовый же на крутых мощных ногах круглый стол, шесть стульев вокруг него с резными спинками и мягкими сиденьями, неброские, но старомодно милые картины и картинки по стенам, а еще широченный диван с пристройками и полками. Конечно, все было заметно потерто, продавлено, поцарапано, но как-то мило, спокойно, уютно.
— Значит, не любишь меня? — с наигранной горечью произнес Сергей. — Верно сказала мне сегодня одна роковая женщина: кто на такого позарится?
— Никто, — раздраженно подтвердила Яна.
Сергей посмотрел на нее и, потеряв кураж, серьезно спросил:
— Слушай, а почему, в самом деле?..
— Потому что урод, — объяснила Яна. — Кость у тебя белая, а работа черная.
Сергей достал из буфета банку кофе и направился на кухню. Яна — за ним.
— Долго будешь меня конвоировать? — поинтересовался он.
— Пока не выслушаешь.
— Ладно, излагай. — Он налил в кофейник воды, поставил на плиту и включил газ.
— Ты мои репортажи смотришь? — агрессивно поинтересовалась девушка.
— Это про старушек в рваных башмаках, бродящих по замусоренной Москве?! — воодушевился Сергей. — Как же! Обязательно смотрю! Только их и смотрю, Яночка! Ничем другим вообще не занимаюсь!
— Не старайся, не достанешь, — осадила его Яна. — Месяца три назад у меня сюжет прошел о честном торговце. Видел?
— Во-первых, честных торговцев не бывает… — изрек Никольский, глядя на девушку глазами государственного обвинителя. — А во-вторых, это о недоучившемся студенте Димке, что ли, что кукушечкой у нас на углу в палатке сидит? Видел, видел. Не наврала про честного-то?
— Не наврала. Правда честный малый… — посерьезнела Яна. — А теперь на него наезжают.
— На всех наезжают, — пожал плечами Сергей.
— Ваши наезжают! — вдруг заорала Яна. — Родимые защитники из твоего отделения, гражданин капитан!
— В кои-то веки кофейку спокойно попить собрался… — вздохнул Сергей.
— Не судьба! — съязвила девушка.
— И переодеться мне надо…
— Ждешь кого-то?
— Ага. Презентацией зовут. Слыхала о таком звере?
— Слыхала! — Яна упорно не желала замечать ироничного тона Сергея. — После переоденешься! — непреклонно заявила она.
Никольский выключил газ и сказал с нарочитой безнадежной тоской в голосе:
— Ладно, пошли…
Войдя в палатку, Никольский в изумлении поинтересовался:
— Как ты в такой духоте сидишь?
— А я через окошечко дышу, — серьезно пояснил торговец Дима.
Все у него было в порядке: и холодильник для скоропортящихся продуктов, и маркированные ценники на всех товарах, и кассовый аппарат в рабочем состоянии. Душновато, конечно, но вонючего магазинного духа не ощущалось.
— Говори, Дима, — предложила Яна, усаживаясь на картонку с «Анкл Бене», — это капитан Никольский из нашего отделения.
— Я знаю, — не глядя на гостей, ответил Дима.
— Испугался, что ли? — зло спросил Сергей.
— Надоело пугаться. Так что — нет, не испугался. Веры вам пока нет… — Торговец совсем спрятал глаза.
— Я слушаю тебя, рассказывай! — Никольский стоял, не садился. Его слегка трясло. Не привык он к обвинениям в продажности и мздоимстве милиции. Сам никогда мзды не брал и коллег, ее берущих, ненавидел. А в выражении «честь мундира» главным считал слово «честь». Сколько уж лет стукнуло российской демократии, сколько уж лет все моральные ценности в грязь втоптаны, а капитан Никольский так и не привык, что потеряно многими милиционерами само понятие «честь». Не привык и не смирился.
— Каждую пятницу подъезжает ко мне на служебной машине ваш сержант, — начал излагать Дима. — Мордатый такой. Валентином зовут…
— Значит, и сегодня приезжал? — перебил Сергей.
— Приезжал, — опустив глаза, ответил парень. — И как всегда: ящик «Зверя», две упаковки «Туборга», десять банок растворимого кофе и еще кое-что по мелочи прихватил. На коробках я незаметно надпись сделал: «Бесплатно».
— Заявление напишешь? — напрягся Сергей. Он чувствовал привычный, знакомый любому оперу азарт сыщика при подходе к раскрытию очередного преступления. Тот самый азарт, который еще удерживает на службе настоящих честных ментов — удерживает вопреки нищенской зарплате и постоянным плевкам в душу от прессы и общественности.
![Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]](/uploads/posts/books/165712/165712.jpg)
