Дональд Уэстлейк - Кто-то мне должен деньги
— Томми,— спросил я,— сколько я могу поставить в кредит?
— Не знаю. Сколько ты мне должен?
— Пятнадцать.
Немного поколебавшись, он сказал:
— Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.
Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?
К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.
— Ставлю все,— сказал я.— На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.
— Пурпурная Петуния?
— Нет, Пекуния. С «к».— Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.
Он немного помолчал.
— Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?
— У меня предчувствие.
— Это твои деньги,— сказал он, и был почти прав.
После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я — на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.
У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.
В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от «Бонвит Теллер». Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:
— Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!
Она отсчитала «на чай» десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок «В парк» и подрулил к ближайшей телефонной будке. Бросив в автомат только что полученные десять центов, я набрал номер Томми, и он сказал:
— Я ждал твоего звонка. Вот это предчувствия у тебя!
Еще бы. При ставке один к двадцати двум я должен был выиграть восемьсот пять долларов.
— Так сколько мне причитается? — спросил я.
— Из расчета двадцать семь к одному.
— Двадцать семь?
— Именно.
— И сколько всего?
— Девятьсот восемьдесят,— ответил Томми.— Минус полсотни, которые ты мне должен. Выходит девятьсот тридцать.
Девятьсот тридцать долларов! Почти тысяча! Я разбогател!
— Я зайду часов в шесть,— сказал я.— Хорошо?
— Конечно.
Я не мог вернуться в гараж раньше пяти и поехал в пригород, подальше от бешеного движения. И, разумеется, мне тут же попался пассажир, спешащий в аэропорт. Я довез его до здания «Панам» и посадил другого пассажира, до центра… Словом, было уже двадцать минут шестого, когда я загнал машину в гараж на Одиннадцатой авеню. Тут же я сам превратился в пассажира, хотя редко позволяю себе роскошь прокатиться на такси. Томми жил на Сорок шестой улице между Девятой и Десятой авеню. Я нажал на кнопку домофона, но тут дверь открылась и показалась женщина с детской коляской. Поэтому я не стал дожидаться ответа Томми. Придержал дверь, пропуская женщину, а затем вошел в подъезд. Пока я шел к лифту, по домофону так никто и не ответил.
Но Томми, наверно, слышал звонок, потому что, когда я вышел на четвертом этаже, дверь в его квартиру была приоткрыта. Я открыл ее полностью, вошел в прихожую и сказал:
— Томми? Это я, Чет.
Мне никто не ответил.
В прихожей горел свет. Я прикрыл за собой входную дверь и прошел по коридору. Кухня, затем ванная, затем спальня,— везде горел свет и нигде никого не было. Гостиная находилась в самом конце коридора.
Наконец я вошел в гостиную и увидел Томми, лежащего на ковре с распростертыми руками. Все вокруг было в крови. Казалось, ему пробили грудь из зенитного орудия.
— Господи Иисусе,— сказал я.
2
Я пошел на кухню, чтобы оттуда позвонить в полицию. И тут хлопнула дверь и на пороге появилась жена Томми — невысокая, худая женщина с острым носом и вечно недовольным лицом. Обе руки у нее были заняты свертками и пакетами.
Увидев меня, она остановилась в дверях кухни и спросила:
— В чем дело?
— Произошел несчастный случай.— Я знал, что это не несчастный случай, но ничего лучшего мне просто не пришло в голову. В этот момент ответила полиция, и я сказал в трубку: — Я хочу сообщить о… Подождите секундочку.
— О чем вы хотели сообщить? — спросил полицейский.
Я прикрыл ладонью микрофон и попросил жену Томми:
— Не ходите в гостиную.
Она посмотрела в сторону гостиной, нахмурилась и положила пакеты с продуктами на стол.
— Почему это?
— Алло! Алло! — твердил полицейский.
— Секундочку,— повторил я и снова обратился к жене Томми: — Потому что там Томми, и… он неважно выглядит.
Она шагнула назал в коридор.
— А что с ним такое?
— Не ходите туда,— сказал я.— Пожалуйста.
— Объясни, что случилось, Честер,— настаивала она.— Ради Бога, ответь мне.
Полицейский уже надоел мне своими «алло». Я сказал жене Томми:
— Он мертв.— А затем полицейскому: — Я хочу сообщить об убийстве.
Она рванулась и побежала в гостиную. Полицейский спрашивал мое имя и адрес. Я сказал:
— Послушайте, у меня совсем нет времени. Сорок седьмая улица, дом четыреста семнадцать, квартира четыре С.
— А как ваше имя?
Из гостиной донесся крик.
— Тут у женщины истерика,— сказал я в трубку.
— Сэр,— полицейский произнес это слово как будто на иностранном языке,— скажите, как вас зовут.
Жена Томми вопила.
— Вы слышите? — Я выставил трубку в дверь, затем снова поднес ее к уху.— Слышали?
— Я слышал, сэр,— ответил он.— Пожалуйста, сообщите ваше имя, и я немедленно вышлю машину.
— Это хорошо,— сказал я.
Тут на кухню влетела жена Томми. Она дико озиралась по сторонам. Руки у нее были в чем-то красном. Наконец она увидела меня.
— Что тут случилось? — заорала она изо всех сил.
— Меня зовут Честер Конвей,— проговорил я.
— Что это было? — поинтересовался полицейский.
Жена Томми схватила меня за куртку. У меня хорошая куртка — на «молнии», синего цвета, с двумя карманами. Зимой в ней очень удобно водить машину.
— Что ты сделал?! — снова завопила она.
— Секундочку,— сказал я полицейскому и положил трубку на стол. Не отпуская моей куртки, жена Томми пыталась что-то из меня вытрясти. Я попятился.— Возьмите себя в руки. Пожалуйста. Я должен поговорить с полицией.
Она тут же отпустила меня и схватила телефонную трубку.
— Освободите линию! — закричала она.— Мне надо позвонить в полицию!
— Это и есть полиция,— сказал я.
Она стала колотить по аппарату.
— Повесьте трубку! — Она уже визжала.— Повесьте трубку! Я должна срочно позвонить!
— Мне, вероятно, следует дать вам пощечину.— Я дернул трубку у нее из рук, пытаясь привлечь ее внимание.— Эй! Мне, наверно, следует дать вам пощечину, чтобы вы успокоились. Но я не хочу этого делать. Мне бы не хотелось этого делать, слышите?
Она стиснула телефонную трубку так, будто пыталась задушить, и, держа ее в вытянутой руке, снова завопила:
— По-весь-те труб-ку!
Я дернул ее за другую руку и настойчиво повторил:
— Это — полиция. Полиция.
Вместо ответа она отшвырнула телефон, и он свалился на пол. Вырвав у меня руку, она выбежала из кухни, а затем из квартиры.
— На помощь! — Ее крик раздавался уже на лестнице.— Полиция!
Я поднял аппарат.
— Это его жена,— объяснил я.— С ней истерика. Побыстрее присылайте сюда своих полицейских.
— Да, сэр,— снова сказал он.— Вы хотели сообщить свое имя.
— Да,— согласился я.— Меня зовут Честер Конвей.— Затем я произнес имя по буквам.
— Спасибо, сэр.
Он прочитал имя и адрес, и я сказал, что все правильно. Потом он пообещал, что немедленно пришлет полицейских. Я повесил трубку и заметил, что она испачкана кровью,— там, где за нее держалась жена Томми. Поэтому и моя рука оказалась красной и липкой. Я машинально провел ею по куртке, но тут же обнаружил, что куртка тоже красная и липкая. Потом в кухню вошел какой-то верзила, в майке, туго обтянувшей живот, с голыми волосатыми плечами. В руке он сжимал молоток. Вид у него был решительный, грозный и испуганный.
— Что здесь происходит? — спросил он.
— Тут одного убили,— ответил я и понял, что он подозревает меня. Мне стало страшно. Я указал на телефон.— Я только что звонил в полицию. Они уже едут.
