Наталья Андреева - Я садовником родился
Какой она была, когда еще цвела и чувствовала себя нужной и любимой? Нет, он этого не помнил. Отец ушел к другой женщине, когда ему было четыре года. Мать переживала страшно. Он не переносил вида сорванных цветов с того самого дня, как она почувствовала себя мертвой. Все время казалось, что еще немного, и мать умрет по-настоящему. Он целыми днями цеплялся за ее юбку и таскался за ней повсюду: на улицу, где мать перестала пугаться огромных страшных машин, на последний этаж дома, где стояла подолгу и смотрела вниз из окна, в аптеку, где просила какие-то лекарства. Он не знал, что это за лекарства, чувствовал только, что страшные. И еще крепче цеплялся за ее юбку: не отпускать, ни за что не отпускать!
- Колокольчик ты мой! – всхлипывала мать, заметив его. – Колокольчик! Что ж ты за мной все время ходишь? Отпусти ты меня!
Он не отпустил, зато мать осталась жива. И с головой ушла в любимую работу: мульчирование, прищипка, подкормка. Потом, ранним утром, пока он еще спал, срезала полу распустившиеся розы и везла на рынок. А он, так и не выучивший впоследствии ни одного иностранного языка, бродил среди осиротевших розовых кустов и бормотал, словно заклинание, с детства ставшее родным: Аламо, Супер Стар, Парфюм де ла Неж, Крейслер Империал, Бель Анж … Слава богу, что он не видел их мертвыми, только исчезнувшими навеки! Милые, чудесные красавицы! Бель Анж, нежно-розовые цветки. С ума сойти!
И чувствовал только, что мать не любит их так, как он. Иначе в вазах они выглядели бы совсем по-другому. Не одинокими, а в зеленом бархате декоративных листьев и трав, украшенные бриллиантиками белых, мелких хризантем и разноцветными полудрагоценными камнями других садовых цветов. Он с раннего детства мечтал об этих композициях, но начать сразу с роз не рискнул. Пошел за деревню, набрал целую горсть странной травы – кукушкиных слезок. Крохотные сердечки, дрожащие во множестве на тонких волосках. И воткнул в них несколько цветков полевой гвоздики. Рваные темно-розовые лепестки сплелись с крохотными сердечками. Он принес букет домой, поставил в глиняную вазу и назвал его «Нежность».
Но нежность вскоре прошла. Когда он стал совсем взрослым и пережил главную в жизни трагедию, то понял, что лучше, чем эти букеты, ничего делать не умеет, а жить чем-то надо. Какой бесполезный теперь дар! И, по-прежнему, натыкаясь повсюду на цветы, он потихоньку начал их ненавидеть. Надоели. Все, кроме …
Глава 1
Лилия
У большинства людей по понедельникам резко портится настроение. Новую неделю начинать всегда тяжело, особенно, если дал себе слово, что именно с ее первого дня начнешь новую жизнь. Слово себе Алексей Леонидов каждый раз давал только одно: с понедельника начать делать зарядку. Вот уже год, как он забросил это дело совсем, и уже не только по скептическим взглядам жены понимал, что сильно поправился. Былая легкость движений исчезла, а вместо нее стало частенько покалывать в боку.
Накануне, в воскресенье, Леонидов зашел в спортивный магазин напротив дома и купил синие атласные трусы с тремя белыми полосками по боковым швам.
- Вы уверены в размере? Мерить нельзя, - предупредила продавщица.
- Уверен, - буркнул Леонидов и втянул живот.
Он решил, что если завтра утром встанет и, надев эти шикарные трусы, расправит перед зеркалом плечи, то остальное придет как-то само собой.
Встать-то, он встал, и трусы надел, и плечи расправил, и даже попытался нагнуться, но руками до пола не достал. «Как быстро, однако, теряем мы былую легкость!» - хмыкнул он, потерев ладонью поясницу. Потом лег на пол и попытался отжаться. После пяти раз понял, что лежать значительно легче. И приятнее. И, вообще, на улице пасмурно, в окно дует, и обстановка явно не располагает. К тому же, жена Александра заглянула в большую комнату, где с мучился муж, с вопросом:
- А чего это ты делаешь?
- Грязь с паласа собираю. Вот. – Леонидов со скрипом поднялся и торжественно вложил в ее ладонь белое перышко, которое рассматривал перед этим, прикидывая, стоит ли отжаться в шестой раз. - Пылесосить надо чаще.
- Надо чаще вспоминать о том, что ты толстый, - Александра дунула на перышко, и оно залетело Леонидову прямо в рот, открытый для гневных ответных слов. Он только сплюнул перышко обратно на палас и сказал вслед уходящей на кухню жене:
- Вот увидишь: со следующего понедельника точно начну делать зарядку!
- Свежо предание! – уже издалека крикнула она.
- Литератор! – хмыкнул Леонидов и с огромным облегчение снял свои замечательные синие трусы. До следующего понедельника.
… Он уехал с работы поздно. Даже позже, чем обычно, в половине двенадцатого ночи. День промелькнул, словно один миг. Уже в десять часов вечера позвонила жена и спросила:
- Леша, ну ты едешь? Ужин греть?
- Да. Еду. Греть, - ответил он, заранее зная, что через полчаса она позвонит еще раз с этим же вопросом. Своеобразный ритуал. После третьего раза он обычно выбирался из офиса и шел к своей машине.
Добираться до дома ему было полчаса, не больше. Но Леонидов с некоторых пор оставлял машину на платной стоянке. Осенью из его «Пассата» вытащили магнитолу с колонками. Кто-то ловко расправился с сигнализацией и очень аккуратно вскрыл машину. Даже стекло оказалось не разбито. Леонидов спохватился только, увидев пустое отверстие там, где раньше был «Panasonic». И держать машину возле дома дальше не рискнул.
Вот и пришлось теперь после получаса езды в теплой машине идти пешком еще минут двадцать со стоянки до дома. Можно было, конечно, подождать автобус, но, вспомнив свое отражение в зеркале в синих атласных трусах, Леонидов вздохнул, и до самого верха застегнул молнию куртки. Ведь была же у него когда-то сила воли!
Этих людей между своим подъездом и соседним, первым, он воспринял поначалу только как досадное препятствие. Замерз, как собака, а они дорогу перегородили! Ночь на дворе, а возле дома целая толпа! Две милицейские машины, «Скорая помощь», его, Леонидова, бывшие «Жигули». Год отъездил, еще бы не узнать! «Жигули»! Он же их Сереге Барышеву продал этим летом, когда купил свой четырехлетний «Пассат»! Можно сказать, практически подарил. По старой дружбе.
Почти двухметрового Серегу Барышева было труднее не заметить, чем заметить. Дамочка, к которой он нагнулся, пытаясь, что-то расслышать, выглядела, словно растерявшаяся школьница. «Мы любили дядю Степу за такую высоту…» – вспомнил Леонидов и усмехнулся. Нет, дамочка Барышеву готова сейчас не в любви признаться, а сковородкой его по голове треснуть. Если достанет. Половина первого ночи. Ей, бедняге, небось, спать сейчас хочется. Как и ему, Леонидову.
Алексей зевнул и громко крикнул:
- Барышев! Серега!
Тот легким движением руки смахнул с дороги дамочку и кинулся к другу:
- Леонидов! Привет, коммерческий! Я думал, ты уже спишь! Вот, стою и думаю: подняться к тебе, или нет? С одной стороны, Александра с Ксюшкой, небось, давно спят, а с другой…
- Что с другой? – насторожился Алексей.
- А с другой вот, - Серега кивнул куда-то в сторону, и Леонидов заметил, наконец, голые женские ноги в луже с водой, а рядом яркий целлофановый пакет в желтых подсолнухах. Лицо и плечи лежащей на асфальте женщины от него широкой спиной загораживал эксперт. Леонидов сообразил, наконец, и это: у его подъезда работает опергруппа.
- Труп? – спросил он и, не удержавшись, заглянул за спину эксперту. Как всегда сработало любопытство бывшего профессионала. Тем более что он сразу оценил необычность дела.
Женщина лежала на тротуаре, и была целиком одета, только ботинки и носки с нее сняты, и голые синие ноги, словно нарочно опущены в лужу с водой. Шрамы на ее лице и шее Алексея очень удивили.
- Никогда такого не видел! Ясно, что не бритва, но и не нож, это уж точно. Раны какие-то странные. Такое ощущение, что лезвие было тупым. И почти в миллиметр шириной, а? Он ее не резал. Бил, что ли, с размаху?
- Давил, - поднял голову эксперт. – На последней стадии прижал к земле и этим металлическим предметом давил на шею до тех пор, пока жертва не перестала дышать. А вы, молодой, человек, собственно, кто?
- Я здесь живу, - ответил Леонидов.
- Свидетель? – тут же обернулся мужик в штатском, в котором Алексей сразу вычислил старшего группы. Барышев тут на подхвате, это уж точно. И, вообще, как он здесь оказался? Леонидов отвел друга в сторонку.
- Серега, а ты как здесь?
- Работаю.
- Не понял. Что значит, работаешь?
- Леша, ты о чем-нибудь, или о ком-нибудь, помнишь, кроме своей фирмы? Я же тебе перед Новым годом звонил, сказал, что иду на работу в милицию. Опером.
- Да. Было. Теперь вспомнил. Но зачем? Тебе же в охране неплохо платили.
- Квартиру обещали, - хмуро сказал Барышев. – Сколько ж можно по частным хатам кочевать?
- Квартиру?! И ты поверил? Не смеши.
