Ежи Эдигей - Фотография в профиль
— Антоний Галецкий — так зовут нашего свидетеля, — описывая Дикаря, назвал его юнцом.
— Вот видите, — торжествовал адвокат.
— Но надо иметь в виду, что свидетель вспоминал события сорокалетней давности. Этот человек, хотя и употребил слово «юнец», тем не менее узнал Баумфогеля на не очень чётком снимке, опубликованном в газете, — снимке худшего качества, чем наша копия. Свидетель запомнил его молодым парнем, но не забывайте, что Галецкого нельзя рассматривать в качестве эксперта, который мог бы квалифицированно заявить, что нашему «партизану» было только девятнадцать, а не двадцать пять лет.
— Двадцатипятилетнего человека он не назвал бы юнцом.
— Галецкий был намного старше Баумфогеля, поэтому мог так его назвать. Тем более сейчас, когда ему перевалило за семьдесят. В его памяти все молодые люди, партизанившие в лесах, останутся юнцами.
— Я с этим не могу согласиться.
— Стоит ли спорить из-за одного слова? — попытался обратить всё в шутку прокурор.
— Речь идёт не о слове, а о свободе или тюрьме для моего клиента.
— Вы полагаете?
— Если защита докажет, что Станислав Врублевский на шесть лет моложе Баумфогеля, то есть родился в 1923 году, то он автоматически должен быть освобождён.
— А как быть с заключением экспертизы лаборатории криминалистики?
— Пусть подполковник Качановский использует эту бумагу по другому назначению.
— И как же защита собирается доказывать возраст подозреваемого?
— Мы потребуем обследовать Станислава Врублевского, чтобы выяснить, сколько ему лет.
— Вы хотели бы поручить это лаборатории криминалистики?
— А почему бы нет? Ведь там тоже есть врачи.
— Что я слышу, пан меценас? Вы подвергаете сомнению надёжность экспертизы лаборатории криминалистики, которая установила тождество Врублевского и человека, изображённого на фотографии, и в то же время согласны на проведение лабораторией ещё одной экспертизы!
— Если заключение экспертизы в Кракове окажется для моего клиента неблагоприятным, — спокойно ответил Рушиньский, — то я потребую её повторить. В таком деле надо иметь результаты, не вызывающие никаких сомнений.
— Взаимоисключающие результаты двух экспертиз могут породить ещё большие сомнения.
— Тогда мы потребуем провести третью.
— И так до тех пор, пока у суда не иссякнет чувство юмора, — пошутил прокурор.
— До тех пор, пока у суда не выработается правильный взгляд на данную проблему, — поправил его адвокат. — Кстати, я опасаюсь, что если опыты по определению возраста моего клиента будут развиваться в благоприятном для него направлении, то прокуратура потребует привлечь к этой работе других экспертов.
— Возможно, — согласился Щиперский. — Но чтобы представить вам доказательства нашей беспристрастности, я заранее даю вам своё согласие на обследование арестованного с целью выяснения его возраста. Пожалуй* ста, составьте и направьте мне соответствующее требование.
Рушиньский открыл свой старый портфель и вынул из него лист бумаги с машинописным текстом.
— Пожалуйста, уже составил.
— Какие ещё бумаженции вы приготовили для меня?
— При столь односторонне проведённом милицией дознании у меня, конечно, появится много разных претензий. Пока могу познакомить вас с ещё одним требованием защиты.
— Слушаю, пан меценас.
— Станислав Врублевский в своих показаниях довольно подробно описал, как была уничтожена его родная деревня, как гитлеровцы расстреливали её жителей. Назвал также дату, когда это произошло. Перечислил названия населённых пунктов, в которых он останавливался, когда пробирался из района Несвиж до Люблина. Сообщил фамилию крестьянина, у которого ему пришлось перезимовать. Защита требует проверить эти данные.
— Проверять спустя сорок лет?! Мы знаем, что эти деревни есть на старых картах, уже проверили. Гауптштурмфюрер СС, прежде чем дезертировать из армии или отправиться на выполнение шпионского задания, ознакомился со штабными военными картами и, конечно, хорошо запомнил и выучил наизусть весь маршрут своего придуманного путешествия. Мы не исключаем, что он лично участвовал в уничтожении деревни Бжезница.
— Вы сочинили для себя сценарий и стараетесь подогнать под него имеющиеся факты. Вижу, что методы Качановского проникли и в вашу деятельность, пан прокурор.
— Наш сценарий, — резко перебил его Щиперский, — предусматривает доказательство вины обвиняемого. А сценарий защиты рассчитан на то, чтобы этому воспрепятствовать, причём она всё чаще, по нашим наблюдениям, начинает прибегать к недозволенным приёмам.
— Извините, пан прокурор, но по долгу службы вы обязаны проверять и те факты, которые говорят в пользу арестованного.
— Вы уже забыли, что я с пониманием отнёсся к предложениям защиты о проведении двух экспертиз?
— Врублевский назвал нескольких людей, с которыми он общался, когда пробирался в Люблин, — продолжал адвокат. — Необходимо их разыскать.
— Чем они помогут следствию?
— Если их найти, то будет доказано, что мой подзащитный совершал своё путешествие как раз тогда, когда Баумфогель хозяйничал в Брадомске. Вы допустили ошибку, пан прокурор. Шеф гестапо не мог находиться в деревне Бжезница, сожжённой гитлеровцами семнадцатого мая 1942 года. После мая Баумфогель по крайней мере ещё полгода вершил неправый суд над жителями Брадомского района. Кстати, до сражения на Курской дуге, то есть до июля 1943 года, он служил в одной из дивизии войск СС. Если бы нашли хотя бы одного человека, который встречался с Врублевским до июля 1943 года, это явилось бы подтверждением и его показаний, и его невиновности. Вот почему я придаю такое большой значение розыску таких людей.
— Вам легко говорить. Но как их отыскать через сорок лет? Даже если допустить, что ваш клиент говорит правду.
— Я согласен, защите такое не под силу, но только не прокуратуре, располагающей огромными возможностями.
— Эти люди могли давно скончаться.
— Или переехать на постоянное жительство в Варшаву — на ту самую улицу, где мы сейчас так мило беседуем.
— Врублевский назвал лишь фамилии. В основном это белорусские крестьяне. Он не знает ни их имён, ни отчеств, ни дат рождения.
— Но он перечислил деревни, в которых эти люди жили. Там их и надо искать.
— В настоящее время указанные населённые пункты находятся на территории Белорусской Советской Социалистической Республики.
— Некоторые жители перечисленных деревень могли репатриироваться из БССР в Польшу в 1946 году или во время последующих репатриаций. В архивах Государственного управления репатриации хранятся списки таких переселенцев.
— Да разве сможет кто-нибудь осилить такой объём работы?
— Любая работа бесценна, если она снимает с человека несправедливое обвинение и исправляет ошибку правосудия. Ведь моему клиенту грозит смертная казнь.
— Прогнозы — занятие неблагодарное, — выразил сомнение прокурор. — Тем не менее в ваших словах есть доля истины. Мы постараемся навести необходимые справки через картотеку Центрального адресного бюро, а если потребуется, то заглянем и в списки Государственного управления репатриации.
— Рад, что мы пришли к общему знаменателю. Надо искать не только людей, названных Врублевским, а вообще тех, кто жил в этих деревнях. Кто-то из них мог бы, например, вспомнить, что у соседей укрывался или, возможно, работал молодой паренёк из деревни Бжезница. Беседуя с моим клиентом, я просил его восстановить в памяти подробности событий тех лет, названия деревень, через которые он проходил, а также фамилии крестьян, приютивших его. Если трудно вспомнить их имена и фамилии, сказал я, то по крайней мере опишите, как выглядели и где располагались дома, в которых вы находили убежище.
— Такая проверка нам не по зубам.
— Бросьте прибедняться, — улыбнулся Рушиньский. — Если не сможете отыскать этих людей в Польше, попробуйте обратиться к советским властям за правовой помощью. Они нам, конечно, не откажут. Вы, пан прокурор, поедете в Несвиж, а оттуда пройдёте «тропой» Врублевского.
— С удовольствием, если вы составите мне компанию, — рассмеялся Щиперский.
— Вот и договорились. От души рад, что мы достигли согласия по наиболее важным вопросам.
Адвокат попрощался с прокурором, настроение которого после состоявшейся беседы было далеко не радужным. Щиперский немедленно позвонил подполковнику Качановскому и попросил его приехать в прокуратуру. Офицер милиции, выслушав рассказ прокурора о встрече с Рушиньским, буквально схватился за голову.
— Хотел бы я знать чудака, который возьмётся за эту громадную и никому не нужную работу.
— Если посмотреть на ситуацию глазами защиты, то действия Рушиньского логичны, — заметил прокурор. — Он и так благородно поступил, выдвинув все свои претензии в самом начале следствия, а не в зале суда. Иначе судьи могли бы вернуть прокуратуре обвинительное заключение и потребовать провести дополнительное расследование.
