Андреа Камиллери - Голос скрипки
- На этот счет я тебе после скажу кое-что. Давай дальше, теперь о настоящем свидетеле.
- Зовут его Джилло Яконо, но ты назовешь только инициалы, Дж. Я., и все. Этот синьор в среду сразу после полуночи видел у коттеджа «твинго», из которого вышла Микела с неизвестным мужчиной, и они преспокойно направились в дом. У мужчины был чемодан. Чемодан, не портфель. Так что возникает вопрос: почему Маурицио Ди Блази отправился насиловать синьору Ликальци с чемоданом? Держал в нем сменное белье на случай, если запачкает постель? И еще: оперативники где-нибудь нашли чемодан? В коттедже его точно не было.
- Это все?
- Все.
Николо теперь держался холодно: скорее всего, его вывело из себя замечание Монтальбано об обычной тактике журналистов.
- Кстати, о моей профессиональной этике. Сегодня после обеда мне позвонил один охотник и заявил, что все было не так, как сообщалось на пресс-конференции. Но так как он не захотел назвать себя, я в выпуске новостей ничего об этом не сказал.
- Ты что, смеешься надо мной?
- Сейчас я позову секретаршу и дам тебе послушать запись этого телефонного разговора, - сказал журналист, вставая.
- Извини, Николо. В этом нет необходимости.
Глава 11
Всю ночь он проворочался в постели, но так и не смог уснуть. Перед глазами стояла картина убийства Маурицио, который успел бросить ботинок в своих преследователей: комический и в то же время отчаянный жест несчастного человека, загнанного в угол. «Покарайте меня», - крикнул бедняга, и все поняли его мольбу так, как было удобно им: покарайте, мол, меня, потому что я ее изнасиловал и убил, накажите меня за мой грех. А что, если он-то имел в виду совсем другое? О чем он думал на самом деле? Накажите меня, потому что я другой, покарайте за то, что любил слишком сильно, за то, что родился на белый свет, можно продолжать до бесконечности; и тут комиссар остановился, потому что не терпел пустого философствования и потому что вдруг понял - он мог избавиться от этого мучительного видения, от этого вопля отчаяния одним-единственным способом: не задаваться общими вопросами, а противопоставить им факты.
И только после этого ему удалось на два часа забыться сном.
- Всех ко мне, - сказал он Мими Ауджелло, входя в комиссариат.
Через пять минут все собрались у него в кабинете.
- Присаживайтесь, - сказал Монтальбано. - Это не официальное собрание, а дружеский разговор.
Мими и еще двое-трое сели, остальные остались стоять. Грассо, который заменял Катареллу, прислонился к косяку двери, одним ухом прислушиваясь к телефону.
- Вчера после телевизионного сообщения об убийстве Ди Блази доктор Ауджелло сделал заявление, глубоко меня задевшее. Доктор Ауджелло сказал мне примерно следующее: если бы расследование вел ты, бедняга остался бы в живых. Я бы мог ответить, что был отстранен от расследования начальником полиции, а значит, не несу никакой ответственности за случившееся. Формально все правильно. Но доктор Ауджелло прав. Когда начальник полиции вызвал меня, чтобы отстранить от расследования убийства Ликальци, во мне взыграла гордость. Я не возражал, не спорил, я дал ему понять, что мне плевать. И таким образом решил судьбу человека. Потому что я уверен: никто из вас не стал бы стрелять в несчастного, у которого с головой не все в порядке.
Они сроду не слышали, чтобы комиссар говорил так, как сейчас, и теперь уставились на него в полной растерянности, затаив дыхание.
- Всю ночь я размышлял над этим и принял решение. Я верну себе дело.
Кто первым начал аплодировать? Монтальбано удалось скрыть свое волнение под маской иронии.
- Я уже говорил вам, что вы засранцы, не вынуждайте меня повторяться.
- Расследование, - продолжал он, - считай, закрыто. Поэтому, если все согласны, мы должны залечь на дно и продолжать вести его тайно, подняв лишь один перископ. Я должен вас предупредить: если в Монтелузе что-то пронюхают, нас всех ждут большие неприятности.
- Комиссар Монтальбано? Это Эмануэле Ликальци.
Монтальбано вспомнил, что Катарелла накануне вечером говорил ему о звонке доктора. А он и забыл.
- Извините, но вчера вечером я был…
- Не стоит извинений. Кроме того, со вчерашнего дня все изменилось.
- В каком смысле?
- В том смысле, что вчера вечером меня заверяли, что утром в среду я смогу вернуться в Болонью с бедной Микелой. А сегодня утром мне позвонили из управления полиции и сказали, что придется отложить отъезд, похороны могут состояться не ранее пятницы. Таким образом, я решил уехать и вернуться в четверг вечером.
- Доктор, вы, конечно, знаете, что расследование…
- Да, конечно, но я не имел в виду расследование. Помните, машина, «твинго»? Я могу уже с кем-то поговорить о ее продаже?
- Доктор, давайте сделаем так. Я прикажу отогнать машину к нашему механику. Мы ее повредили, мы и должны оплатить ремонт. Если хотите, могу попросить механика найти покупателя.
- Вы замечательный человек, комиссар.
- А разрешите полюбопытствовать: как вы намерены поступить с виллой?
- Выставлю и ее на продажу.
- Это Николо. Что и требовалось доказать.
- Ты о чем?
- Меня вызвал к себе судья Томмазео, сегодня в четыре я должен быть у него.
- И чего ему от тебя надо?
- Ну ты вообще обнаглел! Впутал меня в грязную историю, а потом у тебя фантазии не хватает, чтобы догадаться, чего ему надо? Обвинит меня в утаивании ценных сведений от полиции. А если пронюхает, что один из свидетелей мне неизвестен, тут-то мне и крышка, он способен засадить меня в каталажку.
- Сообщишь тогда.
- А как же! Будешь навещать меня раз в неделю, апельсины и сигареты приносить.
- Слушай, Галлуццо, мне нужно встретиться с твоим шурином, репортером «Телевигаты».
- Я его немедленно предупрежу, комиссар.
Он уже было вышел из кабинета, да любопытство взяло верх:
- А все-таки можно мне что-нибудь узнать заранее…
- Галлу, не только можно, но и должно. Мне нужно, чтобы твой шурин пособил нам в деле Ликальци. Поскольку мы не можем вести расследование при свете дня, придется прибегнуть к помощи, которую могут нам оказать частные телекомпании, делая, однако, вид, что действуют по собственной инициативе. Я понятно объясняю?
- Куда понятнее.
- Ты думаешь, твой шурин согласится нам помочь?
Галлуццо засмеялся.
- Доктор, да он, если вы ему прикажете сказать по телевизору, будто луна сделана из творога, и то скажет. Вы хоть знаете, что его зависть гложет?
- К кому?
- Так к Николо Дзито, доктор. Он говорит, у вас к Дзито особое отношение.
- И то верно. Вчера вот Дзито мне одолжение сделал и попал в переделку по моей милости.
- И теперь вы хотите так же обойтись с моим шурином?
- Если он не против.
- Скажите, что вам нужно, он только обрадуется.
- Тогда передай ему, чего мне от него нужно. Вот возьми. Это фотография Микелы Ликальци.
- Матерь Божья, ну и красотка!
- В редакции у твоего шурина должно быть фото Маурицио Ди Блази, кажется, я видел, когда они сообщали о его гибели. В выпуске новостей в час дня, а может, еще и в вечернем твой шурин должен показать обе фотографии вместе, в одном кадре. И сказать, что так как есть пробел во времени в пять часов между половиной восьмого, когда жертва рассталась со своей подругой, и двенадцатью часами ночи, когда ее видели в компании какого-то мужчины возле виллы, твой шурин хотел бы знать, не может ли кто-нибудь сообщить новые сведения о местонахождении Микелы Ликальци в указанные часы. А еще лучше так: видел ли кто ее в эти часы в компании Маурицио и где именно. Понятно?
- Еще бы.
- Ты с этого момента откомандирован в «Телевигату».
- В каком смысле?
- А в том, что сиди там безвылазно, будто редактор какой-нибудь. И если кто объявится с новой информацией, говорить с ним будешь ты. А потом звони мне.
- Сальво? Это Николо Дзито. Я вынужден опять тебя побеспокоить.
- Есть новости? За тобой послали карабинеров?
Очевидно, Николо было не до шуток:
- Можешь сейчас же приехать в редакцию?
Монтальбано страшно удивился, увидев в кабинете Николо адвоката Горация Гуттадауро, специалиста по уголовному праву с весьма подмоченной репутацией, защитника всех мафиози в провинции, а также за ее пределами.
- Комиссар Монтальбано собственной персоной! - воскликнул адвокат, едва завидев Монтальбано. Николо выглядел слегка смущенным.
Комиссар вопросительно посмотрел на журналиста: что все это значит? Дзито объяснил:
- Адвокат - именно тот человек, который звонил вчера. Тот самый охотник.
- Ага! - отозвался комиссар.
С Гуттадауро лучше не иметь дел, не тот он человек, с которым стоит знаться.
- Слова, которые глубокоуважаемый синьор журналист, здесь присутствующий, использовал в телевизионной передаче для определения моей персоны, - начал адвокат голосом, каким произносят речи в суде, - заставили меня почувствовать себя подонком!
