Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
Бывший нотариус побледнел и поспешно отступил.
— Нет! Нет! — прошептал он. — Я не верю, даю тебе честное слово. Ты честный малый, и я повторял это Ландри на все лады.
— Давно бы так, — сказал Жан Жеди, немного успокоившись.
— Но надо сознаться, что твое отсутствие могло показаться странным. Это-то и заставило Ландри предположить, что ты хочешь один заняться задуманным делом.
Жан Жеди пожал плечами:
— Филь-ан-Катр дурак. Это дело физически невозможно провернуть одному. Вы должны были подумать об этом.
— Правда! Но неудача ударила ему в голову. Какое несчастье! Мы имели в перспективе прелестное дело, в особенности с герцогом де Латур-Водье.
Жан Жеди нахмурил брови. Слова бывшего нотариуса напомнили ему его разбитые надежды.
— Это правда, ужасное несчастье!
Вошедшие сторожа прервали разговор двух друзей, позвав их обедать.
Было около девяти часов вечера.
Герцог Жорж, пообедав вместе с сыном, с довольно озабоченным видом ушел к себе в кабинет. Сев у камина, он позвонил.
В комнату сейчас же вошел лакей.
— Фердинанд, — сказал сенатор, — я жду одного человека, он явится, вероятно, между девятью и десятью часами. Его имя Тефер. Скажите швейцару, чтобы его проводили ко мне тотчас же.
— Слушаюсь, герцог.
— Где вечерние газеты?
— На письменном столе.
— Хорошо.
Лакей ушел, герцог сел к письменному столу и стал читать газеты, но скоро бросил.
Очевидно, его беспокоили мрачные мысли: губы слегка шевелились, произнося какие-то слова.
«Ужасное прошлое! Проклятое прошлое! — говорил себе сенатор. — Я, герцог де Латур-Водье, стоявший так высоко по своему имени, богатству и влиянию, должен постоянно бояться… Я многим пожертвовал, чтобы получить титул и состояние, которое доставило мне так мало счастья!… Какой злой гений толкал меня к преступлению?… Клодия! Клодия! Ты — демон с ангельским лицом, сделавший из меня раба, ты воспользовалась моей слабостью, чтобы превратить меня в мошенника и убийцу! Клодия! Если я еще жив и свободен, то обязан этим только случаю или, лучше сказать, чуду!…
В последнее время я почти забыл про Клодию. Я думал и надеялся, что она умерла, но несколько слов этого человека на кладбище Монпарнас доказывают, что она жива и что какой-то мститель извлечет ее из окружающего мрака и использует против меня!… Но чего он хочет? Что, если он не солгал и имеет доказательства? Выдать меня правосудию? Это невозможно. Он не может надеяться на мое обвинение, значит, хочет только во что бы то ни стало восстановить доброе имя невиновного!… Но это позор для меня, так как объявят имена настоящих убийц, которых не может покарать закон, но осудит общественное мнение!…»
Герцог закрыл лицо руками и продолжил решительным тоном:
— Нет, ужасная тайна снова должна вернуться во мрак, и горе тому, кто захочет извлечь ее на свет!…
Прежде чем продолжить рассказ, мы считаем необходимым вернуться к событиям прошлого, на которые намекали Жан Жеди, Рауль Бриссон, Рене Мулен, Анжела Леруа, мистрисс Дик-Торн и Жорж де Латур-Водье.
В 1835 году старый холостяк, доктор Леруа, жил в Брюнуа один со старой служанкой, вполне преданной ему и управлявшей всем его хозяйством. Эту женщину звали Сюзон.
У доктора был единственный родственник — племянник Поль Леруа, женатый, отец двоих детей, очень искусный механик и изобретатель, мечтавший, как и все изобретатели, о славе и богатстве.
В один ноябрьский вечер, когда доктор собирался сесть за стол, конюх из гостиницы «Белая лошадь» — единственной гостиницы в Брюнуа — принес ему письмо без подписи.
«Доктора Леруа просят, не теряя ни минуты, прийти на виллу, принадлежащую вдове Ружо-Плюмо.
Доктора Леруа ожидают с нетерпением и примут с благодарностью. Но его просят спешить, так как дело идет о жизни».
Старый доктор через Сюзон знал про двух путешественниц, которые за два дня до этого сняли меблированную виллу вдовы Ружо-Плюмо.
Кто были эти путешественницы, никто не знал, но последние слова записки: «дело идет о жизни» не позволяли доктору колебаться — он должен был сейчас же идти по этому призыву.
Несмотря на просьбы старой служанки, он надел свой еще мокрый плащ и под проливным дождем отправился в указанный дом.
Служанка сейчас же ввела его к полной женщине, и после первых приветствий мадам Амадис — так звали эту особу — потребовала, чтобы доктор честью поклялся, что никогда, ни при каких обстоятельствах ничего не скажет о причинах, которые требовали его присутствия.
Но доктор, испуганный таким началом, отказался дать подобную клятву, не зная, в чем дело, и хотел уже уйти. Но так как его присутствие было необходимо, новая жилица вдовы Ружо-Плюмо согласилась объясниться.
Флоре Розалии Шошуа, дочери прачки и неизвестного отца, вдове Амадиса Парпальо, бывшего поставщика императорской армии, было около тридцати пяти лет. Она была богата и жила в прекрасном доме на улице Сен-Луи в Марэ.
Эта, в сущности, добрая женщина не отличалась умом и постоянно мечтала быть замешанной в какую-нибудь интересную историю, которые так часто встречаются в книгах и так редки в действительной жизни. Но случай оказал ей большую услугу, и ее желание исполнилось.
Во втором этаже дома мадам Амадис жил некто Дерие, отставной полковник и кавалер ордена Почетного легиона. Дерие ушел в отставку после падения Наполеона, которому верил, как Богу, и, естественно, принимал участие во всех бонапартистских заговорах, столь частых во Франции с 1815 года.
У полковника была дочь, прелестная и добрая, как ангел. Воспитанная в Сен-Дени, она, закончив образование, вернулась в родительский дом.
Старый служака очень часто не бывал дома, и Эстер, оставаясь одна, сильно скучала.
Дерие, не зная прошлого своей хозяйки, мадам Амадис, и не подозревая в ней более чем сомнительную нравственность, которая являлась результатом той жизни, какую вдова вела до свадьбы, видя в ней только женщину немного странную и с претензиями, но имеющую приличное положение, решился поручать ей свою дочь на то время, когда отсутствовал.
У мадам Амадис был открытый дом, экипаж и ложа в опере.
Однажды, не имея возможности сама ехать в театр, она предложила свою ложу полковнику, который согласился из-за дочери.
В тот вечер в опере был молодой герцог Сигизмунд де Латур-Водье. Он увидел Эстер и влюбился с первого взгляда. Он пожелал узнать, кто эта молодая девушка — и узнал.
Но встреча и любовь должны были быть началом ужасной драмы.
Пэру Франции не стоило никакого труда быть принятым у мадам Амадис, которая была польщена визитом такой важной особы.
При ближайшем знакомстве с Эстер страсть герцога только усилилась, но к этой страсти не примешивалось ни малейшей дурной мысли. Он и не думал сделать мадемуазель Дерие своей любовницей, а хотел жениться.
К несчастью, между молодыми людьми была пропасть, которой суждено было стать почти непроходимой, вследствие некоторых предрассудков.
Сигизмунд сообщил своей матери, вдовствующей герцогине де Латур-Водье, о своей любви к дочери полковника и желании жениться на ней. Герцогиня обожала сына и страстно желала видеть его женатым, поэтому сначала она обрадовалась, но, когда узнала фамилию девушки, разгневалась. Действительно, этот союз, по ее мнению, был невозможен.
Жан Дерие, отец полковника, был адвокатом в парламенте и заседал в Конвенте вместе с Робеспьером. Он подал голос за смерть Людовика XVI.
Итак, Эстер, любившая герцога-роялиста, была внучкой цареубийцы!
Герцогиня ответила Сигизмунду, что подобный брак будет для него неизгладимым позором и что она предпочла бы его смерть.
Герцог понял, что ему никогда не поколебать этой твердой решимости, и постарался вырвать из своего сердца любовь. Но результат подобной борьбы можно было предвидеть заранее.
Сигизмунд скоро признался себе в поражении и снова явился к мадам Амадис, чтобы увидеться с Эстер, с которой поклялся не видеться более.
Мадам Амадис очень покровительствовала этой романтической страсти и постоянно устраивала свидания молодым людям наедине.
Эстер была невинна, но она любила Сигизмунда; Сигизмунд был, конечно, честный человек в полном значении этого слова, но он обожал Эстер. Однажды вечером бедная девушка отдалась своему любовнику.
Но Сигизмунд не принадлежал к числу людей, совесть которых легко мирится с дурными поступками, внушенными страстью. Он сказал себе, что совершил почти преступление, воспользовавшись невинностью семнадцатилетней девушки, и твердо решил загладить свою вину.
— Дорогая! — сказал он. — Осушите ваши слезы, клянусь моей честью, вы будете герцогиней де Латур-Водье!
Прошло три месяца, и девушка не напоминала Сигизмунду этого обещания, но однажды сказала ему с печальной улыбкой:
