Анатолий Степанов - Скорпионы
— Горячо! Ой, как горячо!!! — заорал Казарян.
— Пока что лишь тепло, Рома, — осадил его Смирнов. — Ну да, у нас есть серьезнейшие основания подозревать гражданина Берникова Леонида Михайловича в желании вложить свой капитал, тайный капитал, не совсем законным образом в ценности на все времена. А дальше что? Дальше ничего. Пока коллекция не будет обнаружена и так, чтобы мы могли доказать, что она — в берниковском владении, он чист перед законом.
— Да понимаю я все это, Саня! — Казарян уже не сидел барином, а бегал по кабинету. — Главное — лошадь — в наличии, а телегу мы ей быстренько приделаем!
— Начинается черная маета, ребята, — сказал Смирнов. — Давайте прикинем, что и как. Первое — обнаружение и опознание человечка. Кто берет?
— Я, — вызвался Ларионов.
— Второе — Берников. Его контакты, времяпрепровождение, интересы и — главное — его берлоги, как официальные, так и тайные.
— Я, — решил Казарян и тут же начал ставить условия. — Но только предупреждаю, Саня, все эти дела — и мои, и Сережины — требуют серьезного подкрепления. Нам необходимы каждому по два оперативника в помощь, это по самому минимуму. Иди к начальству, размахивай письмом Комитета по делам искусств, ручайся, но людей обязательно выбей.
— Людей я постараюсь выбить.
— Не постарайся, а выбей! — поддержал Казаряна Ларионов. — Хватит на амнистийные трудности ссылаться, кончилось уже все, выбей — и никаких разговоров.
— Разговоры будут, — вздохнул Смирнов. — Но выбью.
VIIЛюдей — молоденьких, только что принятых в МУР пареньков, — дали.
Человечка Ларионов определил на раз, два, три. Вернее, сложил из двух человечков одного. По фотографии Владик определил своего человечка, а Петр Федосеевич — своего. А на фотографии фигурировал Дмитрий Спиридонович Дудаков, завскладом артели «Знамя революции», где начальствовал над производством Леонид Михайлович Берников.
Ларионов приставил к Дудакову двух горячих пареньков из пополнения, а сам ринулся на подмогу Казаряну.
Леонид Михайлович Берников, наделенный ярко выраженным холерическим темпераментом, незаурядной энергией, требовал к себе внимания пристального и непрерывного: Казарян, наблюдая вместе с Ларионовым за тем, как грузит в полуторку узлы и этажерки Леонид Михайлович Берников, продекламировал из Фета:
Как первый луч весенний ярок!
Какие в нем нисходят сны!
Как ты пленителен, подарок
Воспламеняющей весны!
— разумея под подарком воспламеняющей весны Леонида Берникова.
Начальник производства артели «Знамя революции» усадил в кабину жену, а сам вместе с дочкой забрался в кузов. Полуторка тронулась.
На дачу, на дачу! Катили по Ярославскому, Дмитровскому, Ленинградскому, Можайскому, Калужскому, Рязанскому шоссе полуторки и трехтонки, набитые небогатым дачным скарбом: матрасы и одеяла, корыта и умывальники, табуретки и столы, керогазы и примусы, ночные горшки и зеркала. Прочь от надоевшего за зиму города, прочь от коммунального многолюдства, прочь от знакомых лиц, каждодневных единообразных перемещений, прочь от столичной неволи. К улочкам, заросшим желтыми одуванчиками, к вечерней — с туманом — прохладе, к извивающейся речушке, к волейбольным площадкам меж сосен, к выдуманной дачной свободе.
Роскошествовали в собственных виллах, ютились у знакомых, снимали у круглогодичных. Ввергали семейный бюджет в кризисное состояние, залезали в долги, отказывали себе в самом необходимом… Но — на дачу, на дачу!
Для того чтобы ни свет ни заря мчаться под нежарким солнцем раннего утра к электричке, для того чтобы поздним вечером, изнемогая под непосильной тяжестью авосек и рюкзаков, возвращаться к временному своем очагу и тут же засыпать от усталости на неудобной раскладушке.
Только не такой был Леонид Михайлович. Поселив семейство в Кратове, то ли у дальних родственников, то ли у ближайших друзей, он посещал милый теремок на берегу пруда лишь в выходные дни, отдавая будни трудам и заботам в Москве.
Ужасно деловитый, в синем сатиновом халате, он метался, руководяще размахивая руками, по производственным помещениям и территории артели. В солидном костюме из чисто шерстяной ткани «метро» навещал свое кооперативное начальство. В бабочке из крученого шелка требовательно появлялся у смущенных смежников.
Вечерами — заботы. Заботился он о тридцатилетней искусственно-платиновой блондинке Зиночке Некляевой, чей бревенчатый обихоженный домик в селе Хорошеве он навещал ежевечерне и, как водится, охранял покой владелицы еженощно.
Дмитрий Спиридонович Дудаков при Зиночке исполнял обязанности золотой рыбки на посылках.
— Квартира на Зацепе, дача в Кратове, артель, домик в Хорошеве, — загибал пальцы Смирнов. — Неделю водите, и только-то?!
— И только-то, — раздраженно откликнулся Казарян. — Больше никуда и ни с кем.
— Не узнаю тебя, Рома, — укорил Смирнов. — Неужто трудно блондинку Зинку пощупать, пока Леонид Михайлович горит на работе?
— Не беспокойся, со временем пощупаю, — пообещал ему Казарян, и от такого обещания Смирнов, естественно, забеспокоился:
— Я в переносном смысле говорю.
— Я тебя так и понял.
— Зинкин дом и дворовая пристройка — наиболее перспективные объекты, — подал голос Ларионов.
— А почему не дача?! — возразил Смирнов. — Дача-то наверняка куплена на его деньги подставным родственничком.
— Людей там много, Саня, — разъяснил Ларионов. — Близких и дальних родственничков. Каждый смотрит в оба и мечтает увидеть нечто такое, что поможет вырвать у богатого главы семейства хоть малую толику.
— Дудаков?
— Этот вообще комнату снимает. Кстати, с ним бы по картотеке пройтись. До того сер, что следует обязательно проверить.
— Он сер, а ты, приятель, сед, — перефразируя Крылова, продекламировал Казарян.
— Сед я, — сказал Смирнов. — Ростов запросили?
— Запросили. Приметы отправили, теперь картинок для опознания ждем. Только что это дает? Ну, опознает его мой осведомитель, и что? Берников откажется, домушник откажется — следов-то никаких не оставил — и все. Только спугнем их. Коллекцию надо у Берникова искать, — сделал вывод Ларионов.
— А ведь если бы не амнистия, Берников не рискнул бы, — вдруг сказал Смирнов. — А тут разгул, так сказать, преступности. Можно хватать под шумок, кто в этом навороте разберется. Он и схватил. Цап — и сидит тихонько, в норку забившись.
— Все общие рассуждения, Саня. А как его с поличным прихватить? — вздохнул Ларионов.
— Исходя из общих рассуждений, — невинно ответил Смирнов.
— Исходя из общих рассуждений, мне следует познакомиться с Зинкой, — решил Казарян.
— Ну ты полегче! — грозно осадил его Смирнов. — Нам еще должностных нарушений не хватает!
— А никто не узнает.
— А я?
— И ты не узнаешь.
VIIIЗиночке было скучно оттого, что Леонид Михайлович, как всегда по воскресеньям, отбыл в Кратово. Она прямо и заявила об этом Дудакову, который тоже не прыгал от веселья:
— Скучно, Митька!
— Давай водки выпьем, — предложил Дудаков выход из положения.
— Тебе только бы нажраться! — поморщилась Зина и предложила сама — А что, если в Татарово на пляж махнуть?
— Спятила! Вода еще знаешь какая холодная?!
— А мы загорать, — она, глянув в окно, стала убирать со стола остатки царского завтрака. — День-то какой!
Дудаков понял, что сопротивляться бесполезно. Изволил только тактично намекнуть:
— Бутылочку бы с собой нелишне захватить.
День-то какой! Еще по-весеннему трепетна и мягка пронзительно зеленая листва, а уже жаром отдает от асфальта.
Зина, в ожидании неторопливого воскресного троллейбуса, стала загорать, закрыв глаза и подставив лицо лучам яростно палившего с безоблачного неба солнца. Два паренька подтянулись к остановке, тоже ждали.
В троллейбусе-то еще лучше. Влетел в открытые окна теплый ветер и стал гулять среди немногочисленных пассажиров, заставляя трепетать женские косынки, горбом надувая мужские рубашки, лохматя волосы и принуждая радостно щуриться.
От троллейбусного круга идти до пляжа минут пятнадцать. Несмотря на то что вода действительно была холодна, все же кое-какой народец на пляже колбасился.
Дудаков и Зина присели на песочек и обнажились. Зина расстелила на песке одеяло и раскинула на нем богатые свои по-зимнему белые формы. Дудаков же продолжал сидеть, слегка стесняясь бледно-голубого тельца, густо испещренного мрачно-синими картинками. Не человек, а выставка графики: тут и деревенский пейзаж с церковью, и свидание двух приятелей с пивными кружками, и жанровая зарисовка на темы свободной любви, и ню (вроде бы даже Леда с лебедем). Ну и, естественно, там и сям разбросанные каллиграфические лозунги: «Не забуду мать родную», «Нет в жизни счастья», «За друга в огонь и в воду».
