Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
— Через три месяца, если ты по-прежнему будешь настаивать, мы сделаем обследование. Всех нас, включая Кристофера Паже. — Рики картинно развел руками. — Я даю тебе дополнительное время для свиданий и в обмен не требую даже того, чтобы ты не появлялась в доме Паже вместе с Еленой. Хотя считаю, что тебе не следовало бы этого делать.
— Ты просто увиливаешь, Рики…
— Увиливаю? Я предлагаю тебе — и даже больше, чем ты заслуживаешь.
Тереза поймала на себе взгляд Кина, и тут ей стало ясно, что Рики загнал ее в угол. Если она рассчитывает добиваться опекунства, а Скатена узнает, что она отклонила предложение о дополнительных свиданиях, у нее не будет никаких шансов. В то же время, если она согласится на предложение Рики, за ним все равно останется право преимущественного опекунства, и ей по-прежнему придется оплачивать его счета. Вдобавок Ариас получит свободные от всяческих забот выходные — то, о чем он всегда мечтал.
Зато она сможет уделять Елене больше времени.
— Ну хорошо, — с тяжелым сердцем согласилась Тереза. — Попробуем. Хотя бы несколько недель.
Кин с улыбкой пожал обоим руки на прощание. Пока Терри шла с Рики через приемную, где было много народу, он все время беззаботно болтал. Наконец они оказались в вестибюле: вокруг не было ни души.
Здесь Рикардо взял ее под локоть и по-свойски, но вместе с тем твердо произнес:
— Я говорил тебе держаться подальше от Паже. Ты меня не послушала, поэтому на большее можешь не рассчитывать. Это и так гораздо больше того, что предложил бы тебе мой «приятель» Скатена, как ты его называешь. — И совсем тихо добавил: — Тебе никогда не обскакать меня, Терри. Лучше не связывайся.
С этими словами он повернулся и вышел.
Терри с неприязнью посмотрела ему вслед, благодаря в то же время судьбу за дополнительные свидания с дочерью, и решила следующие выходные целиком посвятить Елене.
Однако она совсем упустила из виду запланированный на субботу дебют Криса в качестве политика.
Терри не рассчитывала, что Елена будет с ней в эти выходные, а Роза как раз гостила в Лос-Анджелесе у другой своей дочери. Крис же очень хотел видеть Терезу на своем первом публичном выступлении. Он предложил заплатить Карло, чтобы тот посидел с Еленой, — тем более что парень копил на машину.
Елена была в восторге. Когда утром Терри привезла ее, она моментально помчалась разыскивать Карло, держа в руках кукольный домик и корзинку с игрушечными человечками.
Тереза наблюдала, как девочка карабкается по ступенькам.
— Бедный Карло, — сказала она Крису. — Ему не позавидуешь.
— Это за двадцать-то баксов в час? — Крис улыбнулся. — Карло мечтает о машине и ради этого готов играть даже с ручными гранатами.
Терри недоверчиво покосилась на него.
— Ты бесподобен. А Карло, должно быть, просто не знает, сколько стоят машины. Даже подержанные. Боюсь, долго ему придется быть сиделкой.
Крис усмехнулся:
— Он все прекрасно понимает. Надеется, что, если он продемонстрирует характер, я ему в конце концов помогу.
— Ты так и сделаешь?
— Разумеется.
Ярко светило солнце, предвещая прекрасный день.
Однако, как выяснилось по дороге, для занятий политикой это утро ничего хорошего не предвещало.
А ведь все складывалось прекрасно. Место для выступления было выбрано идеальное — ежегодный съезд Калифорнийского общества главных редакторов. Еще не будучи связанным никакими заявлениями о своем намерении баллотироваться в Сенат, Крис собрал небольшую команду консультантов и провел ряд встреч в редакциях центральных газет штата, не делая при этом никаких реверансов в сторону Джеймса Коулта-младшего. Тот дал всем понять, что поддержка Криса будет расценена как акт измены. Даже у Терри не было уверенности в том, не совершает ли Крис ошибку. Однако реакция на его действия оказалась по меньшей мере благожелательной: у Криса были деньги и прочная репутация, к тому же он представлял из себя слишком интересную и привлекательную фигуру, чтобы его можно было сбрасывать со счетов. Свое выступление Кристофер собирался посвятить реформе системы правосудия, то есть предмету, в котором разбирался как никто другой. И вдруг теперь, по дороге к Москонскому центру, они услышали по радио чудовищное сообщение: какой-то психопат, выведенный из равновесия судебной тяжбой об алиментах, с автоматом Калашникова в руках ворвался на территорию детского парка отдыха в Окленде и застрелил семерых детей, двое из которых были его собственными.
— Боже мой, — пробормотала Терри, которая вела машину. Крис молчал.
— Вот оно, хваленое право на хранение и ношение оружия, — наконец произнес он. — Наши свободы — это святое. Святое не тронь. А за ценой мы не постоим.
Терри показалось, что Паже произнес это как нечто обыденное, о чем говорил уже много раз.
— Однажды, — продолжал Крис, — мы с Уолли Мэтьюзом обсуждали тему моего выступления. Я предложил сосредоточить внимание на проблеме контроля за огнестрельным оружием. В ответ Уолли покачал головой. «Попробуй выдели это в выступлении, — сказал он. — Неприятностей не оберешься. Прежде всего со стороны производителей оружия и их лобби, а остальные скажут, что ты против законности и порядка». И, к несчастью, он прав.
Терри слушала его, не в силах вымолвить ни слова. Наконец они прибыли в Москонский центр.
В зале собралось около пятисот человек, преимущественно белых, среднего возраста. Не всех еще облетело страшное известие. Сидя в первом ряду, Тереза размышляла, когда Криса представляли аудитории, как он поведет себя в этой ситуации.
Повисла напряженная пауза, потом он начал говорить:
— Сегодня утром, как раз в то время, когда я корпел над текстом моего выступления, на территорию детского парка в Окленде вошел вооруженный автоматом человек и расстрелял семерых детей. Двое из них были его детьми, пятеро других просто подвернулись под руку. Все семеро мертвы.
По залу прокатился глухой ропот. Терри содрогнулась, услышав это сухое монотонное сообщение.
— Я подготовил неплохую речь, — продолжал Крис. — Это был вполне сдержанный обзор недостатков и пороков нашей системы уголовного права. Произнеси я сегодня эту речь, и моя цель была бы достигнута — я показал бы вам, что вполне гожусь на роль сенатора Соединенных Штатов. Как и большинство ораторов — даже из числа либералов, — затрагивающих тему преступности, я собирался лишь вскользь упомянуть о проблеме контроля над огнестрельным оружием. — Его голос выдавал скрытую иронию слов. — Уверен, это было бы лишним подтверждением моей политической зрелости.
Зал притих.
— У меня нет никакого оружия, — говорил Крис. — Кроме как в армии, я никогда не стрелял. Возможно, поэтому мне нетрудно заметить, что в Америке стрелковое оружие в основном применяют те, кто грабит бакалейные лавки или совершает преступления на бытовой почве. — Он помолчал, потом заговорил снова, впервые повысив голос:
— С каких это пор, осмелюсь спросить, АК-47 принято считать спортивным оружием? Если разрядить обойму в оленя, от того не останется даже рогов, чтобы повесить на стену. А правда заключается в том, что если в других странах автоматическое оружие применяется в ходе военных действий, то у нас его используют, чтобы убивать мирных людей — дома, на улице, в магазине. Сегодня утром мы снова применили такое оружие. Чтобы убить детей. В зале поднялся неодобрительный гул. Перекрывая его, Крис сказал: — Я не оговорился: это мы применили оружие. Большинство несет ответственность за это. Производители оружия лоббируют политиков, набивая деньгами их сейфы. Политики охотно принимают эти деньги и охмуряют остальных, устраивая пустопорожние дебаты в поддержку законодательства, которое превратило нашу страну во всемирный стрелковый полигон. А мы с вами не можем призвать их к ответу. Взять, к примеру, меня, который требует обуздать распространение оружия, только когда выступает на вечеринке, и за всю свою жизнь не сделал ничего, чтобы остановить трагедию, подобную сегодняшней, разве что сам никого не застрелил.
Терри хотела посмотреть вокруг, но не могла оторвать глаз от Криса.
— Полагаю, мое выступление аполитично, — продолжал Паже. — На самом деле мне наплевать. Потому что наша политика питается хохмами. Я знаю политиков, чьим лозунгом, похоже, стали слова: «Любите их, пока они не родились». Наша экономика все более и более опирается на людей, которые сами ничего не производят — в их числе и юристы, — а заняты лишь тем, что перекачивают деньги в карманы таких же непроизводителей и обратно. Мы несем какой-то вздор насчет информационного общества, игнорируя основополагающее правило компьютерного века: намусорил — убери. А все потому, что наша система народного образования лежит в руинах. И мы, видимо, окончательно смирились с тем, что бок о бок с нами существуют низшие слои — неимущие и нацменьшинства. Просто-напросто махнули на них рукой.