Феликс Меркулов - Президентский полк
Изменился не только мир. Изменилась и Россия. Жизнь бешено вздорожала. Заработанной в Лондоне валюты хватило ненадолго. «Мерседес» пришлось продать. Воспоминанием о Лондоне осталась только «шестерка». За машиной Георгий следил, зимой снимал на ночь аккумулятор, таскал домой и ставил на подзарядку. Когда морозы кончились, перестал. За что и поплатился.
Телефон Михальского долго не отвечал, затем раздался его бодрый, утренний голос:
— Слушаю. Кто это?
Это умение отвечать бодрым голосом в любое время суток сохранилось у Михальского, да и у самого Гольцова, еще с курсантских времен, когда было важно, чтобы начальство не подумало, что дневальный спал. Хотя чаще всего он как раз спал.
— Только не бросай трубку, — предупредил Георгий. — Я тебе сейчас все объясню.
— Ты. Гошка? До чего же приятно слышать тебя в четыре часа утра! Что у тебя?
— Засадил аккумулятор, не могу завестись.
— Пся крев! — взревел Михальский. — Ты что, ошалел? Я сплю! Понял? Сплю!
— Сейчас проснешься, — пообещал Георгий.
— Да? — слегка заинтересовался Яцек.
Георгий объяснил: нужно проскочить в поселок Красково, отыскать там дом номер шестнадцать по Привокзальному переулку и очень аккуратно отследить обстановку вокруг него. Нет ли чего-либо подозрительного. Конкретно: нет ли признаков, что какие-то нехорошие люди хотят выкрасть из этого дома женщину с ребенком.
— Тема? — спросил Михальский.
— Чечня.
— Твою мать.
— Проснулся? — поинтересовался Георгий.
— Пошел в жопу! — рявкнул Михальский.
Георгий положил трубку. Теперь он был спокоен: все будет сделано как надо.
Яцек позвонил в шесть утра. Недалеко от дома подозрительные «Жигули». В них трое. Лица кавказской национальности. Не профи. Ждут. Никаких агрессивных телодвижении не совершают.
— Продолжай наблюдать, — попросил Георгий. — Подъеду, как только освобожусь.
Что ж, теперь ему было с чем идти к начальнику НЦБ.
4
Рабочий день в российском Интерполе начинался в девять утра, но генерал-майор Полонский всегда приезжал на час раньше. И боже сохрани было нарушить его утреннее уединение, которое он употреблял на изучение оперативных сводок и документов, поступивших из штаб-квартиры Интерпола в Лионе. Сунуться к Полонскому в этот час означало нарваться. Но и ждать Георгий не мог. Поэтому он промаялся минут сорок и деликатно заглянул в кабинет:
— Извините, Владимир Сергеевич. Я насчет поездки в Чечню с миссией лорда Джадда. Я передумал. Съезжу, пожалуй. Когда-то еще выпадет случай пообщаться с друзьями?
— Зайди, — приказал Полонский. — В чем дело?
Георгий положил перед ним листок факса:
— Поступил вчера. В двадцать один десять. Из Вены.
Полонский прочитал текст сначала бегло, потом еще раз — внимательно.
— Это все?
— Нет.
В подготовленной Георгием сопроводиловке была вся информация, имеющая отношение к делу: от запросов в отдельный отряд погранконтроля «Москва» со штабом в Шереметьеве-2 и НЦБ Нидерландов до справки о профессоре Русланове и его фирме и статьи из журнала «Зарубежное военное обозрение».
Георгий не упомянул лишь о своем звонке оперативному дежурному Минобороны. О сообщении Яцека Михальского он тоже не упомянул. Это пахло самодеятельностью, а с самодеятельностью в российском Интерполе велась беспощадная борьба.
Дойдя до справки о деятельности фирмы «Сигма», Полонский приостановился:
— Гуано — это говно?
— Так точно, — подтвердил Георгий. — Птичье.
— Интересный мужик. Превратить деньги в говно всякий может. А говно в деньги — не всякий.
Закончив чтение, он отвалился на спинку кресла и обеими пятернями взъерошил свои короткие жесткие волосы, как всегда делал, когда ему нужно было подумать.
— Магомед Мусаев, — наконец произнес он. — Почему отменен международный розыск?
— В связи с его смертью. Так написано в справке.
— На основании чего — проверил?
— Когда?
— Займись.
— Слушаюсь. Как вам все это вообще? — осторожно поинтересовался Георгий.
— Никак. Вопрос не наш. Мусу — в подборку. Остальное — в ФСБ. Это их хлеб. Ты чем-то недоволен?
— Ну почему? У них эти дела накатаны. Пропустят через все учеты, прощупают через агентуру. Потом попытаются отловить его, чтобы допросить с пристрастием. Владимир Сергеевич, вы только не подумайте, я не хочу сказать ничего такого. Я очень уважаю Федеральную службу безопасности. И МВД уважаю. И Министерство обороны. И вообще все спецслужбы. Потому что это мощный, хороню организованный государственный механизм.
— Продолжай, — недоброжелательно кивнул Полонский. — Чую, что сейчас последует «но».
— Меня только один момент смущает. Почему этот мощный государственный механизм часто оказывается бессильным перед преступником-одиночкой? Или перед жалкой кучкой бандитов.
— Ну почему?
— Я вам скажу. Потому что одиночка действует сам и принимает те решения, которые диктуют ему обстоятельства. Принимает мгновенно, без виз и согласований. И действует соответственно. Конечно, в итоге его ловят. Если ловят. Но это — время. Часто — годы. А у нас, насколько я понимаю ситуацию, времени нуль. Я, конечно, могу ошибаться, но просто посчитал своим долгом высказать свое мнение.
— Ты на меня не дави! Не дави! Все равно это епархия ФСБ.
— «Стингеры» — да. Но похищения это дело ГУБОПа, — напомнил Георгий.
— Где похищение? Нет никакого похищения.
— Пока нет. Но возле дома Асланбека Русланова в Красково крутятся какие-то люди. Кавказской национальности, между прочим.
— Откуда знаешь?
— Знаю. Из агентурного источника, — добавил Гольцов, усвоив из своего не слишком долгого милицейского опыта, что ни один начальник не имеет права заставить подчиненного раскрыть его агентурный источник.
— Гольцов! — повысил голос Полонский. — Ты, твою мать, чиновник, а не…
— А не Джеймс Бонд. Это я слышал. И не раз, не повторяйтесь, Владимир Сергеевич, дело-то сейчас не в том, чей вопрос. Дело совсем в другом.
— Ну-ну, в чем?
— В «стингерах».
— Это ты так думаешь. Потому что молодой и тонкостей нашей милицейской службы не знаешь. А если в сорока двух миллионах?
— И что?
— Тогда все эти «стингеры» — дымовая завеса. А за ней — банальная разводка. Профессор Русланов хочет наложить лапу на эти миллионы, а нашими руками убрать тех, кто ему мешает. Чем не версия?
— Версия, конечно, — согласился Георгий. — Только вы и сами в нее не верите.
— Вариант следующий. Нет ни «стингеров», ни миллионов. Есть борьба вокруг какого-то крупного заказа. А этот факс — попытка скомпрометировать конкурента. Того же Абдул-Хамида Наджи. Пока мы будем с ними разбираться, заказ уплывет к профессору Русланову. Хочешь еще версию?
— Интересно, — кивнул Георгий.
— Профессор Русланов наделал долгов или перебрал кредитов. Сам успел смыться за границу, а семью забрать не успел. Вот и хочет получить своих с нашей помощью. Мы хватаем людей, которые пришли к его жене получать долг, сажаем, шьем им вымогательство, а семья тем временем тю-тю. И не смотри на меня дурным глазом. Я за свою жизнь и не таких историй навидался. Я тебе с ходу набросаю еще с десяток вариантов.
— Не нужно десятка, — попросил Георгий. — Назовите один — но тот, в который вы сами верите.
— Верю — не верю, не разговор! — рассердился Полонский. — Ни одна версия не может быть подтверждена или отвергнута, пока нет фактов. А фактов у нас нет. Никаких. И возможностей раздобывать их нашими собственными силами тоже нет. Ибо не наше это дело. Этим должны заниматься специалисты. Вот пусть и занимаются. Убедил я тебя?
— Зачем меня убеждать? Приказ начальника — закон для подчиненных. Это я еще с армии помню.
— А вот про это забудь! Милиция не армия. Мне нужны сотрудники, которые умеют думать. Сами. Без приказа. В нестандартной ситуации. Дуболомов и без тебя хватает! Сейчас создается полиция будущего, прости за высокие слова. Которая на равных работает со всем миром. И времени на ее создание с гулькин нос. Потому что наша отечественная преступность выходит на международную арену со скоростью ворованного «мерседеса». И на «жигуле» мы ее не догоним. Российский Интерпол должен стать движителем всех наших органов. Вот в чем я вижу нашу перспективу. Это не моя прихоть. Это необходимость. А пока мы должны навести идеальный порядок в своем хозяйстве. И потому любую самодеятельность я пресекаю и пресекать буду! Теперь тебе все ясно?
— Так точно. Кроме одного. А если в факсе профессора Русланова все правда?
— Да мы даже не знаем, есть ли вообще эти сорок два миллиона долларов! — в сердцах выложил Полонский решающий аргумент.
