Михаил Палев - Повелитель прошлого
– Я все ем. А сейчас и дядю Володю вашего съел бы с удовольствием! – ответил я, с досадой вдавливая окурок в пепельницу. Везет же мне на этих «новых русских»! Сначала жену увели, а теперь вот и единственную любовь всей моей жизни!
– Вы такой голодный? – засмеялась Оля.
– Нет, просто не люблю «дядей Володей»!
– Не, он хороший! – возразила Оля. – Он мне серьги с брюликами подарил, видите?
Она отодвинула прядь волос, приоткрыв маленькое изящное ушко – совсем как у Наташи! В мочке действительно поблескивала золотая сережка с бриллиантом.
– А хотите, я вам покажу дядю Володю?
Я кивнул. Оля убежала в комнату и через минуту появилась с толстым фотоальбомом.
– Вот он вместе с мамой! Это когда они в загсе расписывались. На маме платье – обалдеть можно, правда? Это тетя Лена, мамина сестра, сшила. Она очень хорошая портниха!
Дядя Володя оказался мужчиной лет пятидесяти с глубокими залысинами – явно из «бывших», что в своих райкомах и обкомах строили свой персональный коммунизм, заверяя всех остальных, что это «наш» коммунизм, а сейчас его успешно приватизировали. А Наташу я узнал сразу! Ну, конечно, немного располнела, возле глаз появились едва заметные морщинки, да и глаза больше не были похожи на глаза маленького олененка: их покрыла тонкая пленка забот и усталости, – обычные глаза женщины, подходящей к сорокалетнему рубежу.
– Вы смотрите, а я яичницей займусь. – И Оля отошла к плите.
Я пролистал альбом. Оттуда вдруг выпала фотография, сделанная в студии. Наташе там было лет двадцать: именно то время, когда она встречалась со мной. Я украдкой, чтобы не заметила Оля, сунул ее в карман. Это не было воровством: то, что фотография сама выпала из альбома, я расценил как знак свыше.
Оля поставила на стол две тарелки с дымящейся яичницей. Она уселась напротив и спросила, с любопытством уставившись на меня глазами-озерами:
– А вы давно познакомились с мамой?
– Так давно, что это кажется сном, – признался я.
– У вас была любовь, да?
Я чуть не подавился яичницей. Будучи по натуре человеком консервативным, я сильно сомневался, что прилично обсуждать такие вопросы с юной дочерью моей первой любви. Тем не менее я утвердительно кивнул.
– А как давно это было?
– Года за два до вашего рождения, Оля.
– И вы ее очень любили?
Я посмотрел Оле в глаза. Зачем она спрашивает? Любопытство? Желание понять?
Ладно, раз уж начал, то надо довести до конца.
– Очень. Я и сейчас ее люблю, – признался я.
– А она вас любила?
Я ничего не ответил, водя вилкой по тарелке, но Оля ответила сама:
– Я знаю, что любила! Я несколько раз видела, как она плачет в своей комнате, глядя на этот рисунок. Только я не знала, почему… А сегодня увидела точно такой же рисунок у вас – и поняла! Что же вы расстались, если у вас была такая любовь?
Что тут можно ответить? Нет, ну что можно ответить на такой вопрос пятнадцатилетней девушке?!
– Так сложились жизненные обстоятельства. Так бывает, Оля, знаете…
– Нет, не знаю! – резко ответила Оля. – Но я хочу понять, как может так быть, чтобы люди любили друг друга, но расставались, продолжая любить?! Я понимаю, если любовь закончилась. А вот так вот, как мама – ушла от вас, а сама потом сколько лет вспоминала и плакала! Почему вы расстались? Ну почему?!
Я ответил медленно, взвешивая каждое слово. На вопросы, выплеснутые из глубины души, надо отвечать всегда, даже когда нет слов и невыносимо трудно их найти. Это был как раз такой случай.
– Бывают такие вещи, которые нельзя объяснить словами… Чтобы их понять, их надо почувствовать, их надо пережить лично. Когда-нибудь вы сама переживете что-нибудь подобное, Оля, и тогда все поймете!
– Я уже давно не девственница, если вы это имеете в виду! – с вызовом сообщила Оля.
Я улыбнулся и ответил:
– Нет, я вовсе не это имел в виду. Любовь вмещает в себя гораздо больше, чем секс. Секс – это лишь один из кирпичиков, из которых складывается Дом Любви. Их много, этих кирпичиков, и когда они вдруг начинают выпадать из стен, любовь начинает рушиться. А часто, очень часто просто не удается достроить Дом Любви до конца, потому что не хватает каких-то очень важных кирпичиков. И тогда всю жизнь приходится смотреть на недостроенное здание, сожалеть о нем; вспоминать, как весело было его строить и с какими надеждами закладывался фундамент – но достроить не удалось, не получилось, и жить в нем нельзя. С вашей мамой у нас как раз такой случай.
– Красиво сказали! – восхитилась Оля. – Вы стихи, наверное, пишете? Только скажите прямо, чего вам не хватало? Ну, самого главного! Ведь всегда есть то главное, без чего не получается, не складывается в принципе. Правильно?
– Правильно! – согласился я. – Вы знаете, Оля, по данным социологического опроса, каждый второй человек считает, что для успешного создания семьи необходимы две вещи: любовь и отдельная квартира. Как говорили древние – глас народа есть глас Божий! У нас была любовь, но квартиры не было и не предвиделось. Вот отсюда все и пошло не так, я думаю… Теперь понятно?
– Теперь понятно! – с удовлетворением ответила Оля и спросила: – А сейчас у вас есть квартира?
– Есть.
– И вы приехали достраивать Дом Любви?
Я невесело рассмеялся и ответил со вздохом:
– К сожалению, за эти годы многие кирпичи выпали из стен. Но вы правы, я все-таки надеюсь. Такой уж я неисправимый мечтатель!
Оля молчала, задумчиво водя пальцем по клеенке. Видимо, она получила ответы на все вопросы, которые болели в ее душе, и теперь требовалось время, чтобы их осмыслить.
Я почувствовал, что пора уходить: знакомиться с другими родственниками Наташи не было никакого желания. Я встал из-за стола.
– Спасибо за теплый прием, Оля, но мне уже пора! Я вас попрошу передать кое-что вашей маме.
Я взял рисунок с Бэмби и под левым копытом олененка написал свой адрес и телефон. Потом положил рисунок в синюю папку и протянул Оле. Она взяла папку и вышла из кухни. Через пару минут она появилась и сказала:
– Я положила папку на мамин стол. Я ей скажу, как только она вернется. Обязательно скажу!
Оля проводила меня до ворот мимо недружелюбно рычащего Полкана. Мы постояли у ворот, потом Оля протянула мне руку и сказала:
– Спасибо вам за цветы. И вообще, мне было приятно с вами познакомиться. Со мной еще никто и никогда так не разговаривал! Мама, наверное, до сих пор считает меня маленькой. А это не так! Правда?
– Конечно! – согласился я. – Желаю вам всего самого хорошего, Оля!
И, повинуясь минутному порыву, я поцеловал ей руку. Потом я вышел за ворота и побрел по тихой улице. Дойдя до поворота, я оглянулся. Оля стояла в проеме распахнутой калитки. На мгновение мне показалось, что это Наташа смотрит мне вслед. Я мотнул головой, отгоняя наваждение, и зашагал к автобусной остановке.
Следующим днем я улетел в Москву. Мне нечего было делать в Сочи: это был Наташин город, но – не мой.
* * *Что я делал в последующие две недели?
Ходил на работу, вечерами валялся на диване, тупо глядя в телевизор…
Короче, я ждал звонка.
Каждый раз вздрагивал, заслышав трель телефона, хватал трубку… И каждый раз это оказывался кто-то из знакомых, коллег по работе или немногочисленных друзей. Я торопливо заканчивал разговор, бросал трубку и снова погружался в состояние напряженного ожидания.
Она должна была позвонить! Не может быть, чтобы не позвонила! Господи, пусть она позвонит!
Она позвонила.
У меня упало сердце, когда я услышал ее голос. Он почти не изменился: такой же мягкий, нежный и мелодичный, словно звенящий вдали колокольчик.
– Здравствуй, Саша! – сказала она.
Я проглотил комок, внезапно застрявший в горле, и хрипло ответил:
– Здравствуй, Бэмби!
Она засмеялась, услышав давно забытое ласковое имя, которым я ее наградил.
– Я знала, что ты когда-нибудь приедешь. Не думала, что так долго придется ждать, но была уверена – приедешь! Смешно, правда?
– Почему смешно, Бэмби? Смешно то, что я всю жизнь любил только тебя, а понял это только спустя семнадцать лет! Понял, что только ты была настоящей в моей жизни, а все остальное – обман и суета!
– Я тоже всю жизнь любила только тебя, Саша! Я никогда больше не была так счастлива, как с тобой. Знаешь, когда мне бывало тяжело и горько, я всегда вспоминала о тебе. Я думала, что ты когда-нибудь придешь, – и все плохое сразу исчезнет! Наверное, так любить можно только раз в жизни, чтобы затем жить этой любовью. Я жила ею все эти годы. Впрочем, вернее, не ею, а воспоминаниями о ней.
– Приезжай ко мне, Бэмби! Приезжай! У меня в Москве отдельная квартира, – именно то, чего нам так не хватало в молодости!
У меня перехватило дыхание, и я закашлялся. Потом тихо добавил:
– Приезжай, Бэмби, мне очень плохо без тебя.
Она ничего не ответила, но я слышал ее дыхание. Потом Наташа ответила. Голос ее звучал четко и грустно:
