Анастасия Валеева - Дорогая находка
Семен Семеныч и Татьяна скрылись за давно знакомой Яне дверью, а она осталась дожидаться их в полном одиночестве, решив обдумать, как ей следует действовать, если сейчас станет очевидным, что Бакулина лжет, и если вдруг не дай бог подтвердится, что она говорит правду.
Планы были разными, но ни один из них не удовлетворял Милославскую, потому что ей поскорей хотелось узнать что-то конкретное и исходить из конкретных данных, а не из собственных предположений.
Она то и дело нервно поглядывала на часы. Стрелки, хотя и мучительно медленно, но все же двигались, а Семен Семеныч словно сквозь землю провалился.
– Ничего себе, «на глазок», – зло пробормотала гадалка, прикуривая, – за это время и аппендицит вырезать можно!
Как только дверь отдела, многообещающе скрипя, открывалась, Милославская всем телом подавалась вперед и с замиранием сердца ожидала появления очередной фигуры. Мысленно она растерзывала ни в чем не повинного человека, умудрившегося выйти из помещения вперед Семена Семеныча.
Прошло больше часа. Гадалка уже начала думать, что случилось что-то серьезное: Бакулина устроила на экспертизе погром или вдруг начала «колоться», и ее боятся прервать. Яна решила больше не изнемогать в нетерпении и вышла на улицу, звучно хлопнув дверцей автомобиля. В этот самый момент на крыльце и появился необыкновенно довольный Три Семерки, пропускающий вперед себя Татьяну.
Сначала Милославской захотелось броситься на него и поколотить как следует. Но в следующий же миг она тоже расплылась в улыбке, подумав: «Дело сделано!», и почти поставила точку в расследовании. Однако, когда гадалка увидела Бакулину, выражение ее лица резко переменилось: та была совершенно спокойна и совсем не походила на разоблаченную подельницу.
Когда Руденко подошел к Милославской ближе, она сверкнула на него глазами, взглядом возмущенно спрашивая: «Чему ты радуешься?». Тот, сразу уловив, что подруга явно не в духе, поспешил объясниться, смешно втянув голову в плечи:
– Извини, языком зацепился… Амиров учудил…
Три Семерки не успел докончить своего объяснения.
– Зря вы меня, Яна Борисовна, от дела отрывали, – сказала Татьяна, – укоризненно глянув на гадалку, – говорила же: невиновные мы. После того, как Леня меня стукнул, – Бакулина потерла больное место, – я во двор выбежала, в сарае спряталась. Через полчаса вернулась – он отключился и спал. Так вот…
– Время «боя» удалось установить почти с точностью до минуты, – пожав плечами, виновато сказал Руденко.
Яна расстроилась. Она посмотрела на растрепанную, в мятом домашнем платье Бакулину и вдруг мысленно сказала самой себе: «Ну какая же она преступница? Ведь в глубине души я чувствовала, что не права… Посмотрите на нее – спокойная, как танк. И глаза у нее какие-то коровьи…» Татьяна в этот момент посмотрела на гадалку просто, без вызова, без упрека. Редко моргая, она взмахивала своими черными длинными ресницами. «Можно ли ей верить? – подумала Милославская. – А если Ленька в эту ночь успел многое?..»
– Удалось так удалось, – сердито пробормотала гадалка в ответ на слова Руденко.
Семен Семеныч смотрел на Яну как-то виновато и молча ждал дальнейших указаний к действиям. Она знала это, но ничего не говорила и вообще отвела взгляд в сторону, словно чего-то ища там. Сама же в это время пыталась успокоиться и объясняла самой себе, что без толку злиться на Руденко, потому что он нисколько не виноват в ее проколе.
– Яна Борисовна, – вопросительно обратился к ней Три Семерки. – что делать-то прикажешь?
Руденко отлично представлял себе состояние подруги, а потому пытался угодить ей, заставляя замолчать голос собственного «норова», который исподтишка советовал ему в этот миг «нюни не распускать перед бабой».
– Отпускать невиновную… Что тут еще приказать-то можно? – вздыхая, ответила Милославская и развела руками.
Она глянула на Бакулину: выражение самодовольства засветилось во всем ее лице. Гадалке это не понравилось. Она терпеть не могла чувствовать себя побежденной.
– Хотя подожди-ка, товарищ капитан, – задумчиво и неторопливо проговорила Яна, – посидим немного в машине.
Руденко удивился, но ничего не сказал – пожал плечами. Татьяна округлила глаза, но тоже промолчала, вразвалочку пошла к автомобилю. Сели все, как и прежде: водитель за рулем, Бакулина рядом, а Милославская позади. Ничего не объясняя, гадалка тихонько достала из сумки колоду и выбрала из нее одну-единственную карту. Мысль о гадании пришла ей только-только, и отказывать себе в такой возможности она не стала. Никак не хотелось отпускать Татьяну. Что это было в большей степени: интуитивное предчувствие доли ее вины или же голос уязвленного самолюбия – гадалка объяснить не могла, да и время не позволяло заниматься самоанализом.
Конечно, гадалка могла прибегнуть к знакомой процедуре и чуть ранее, обойдясь таким образом без экспертизы. Но обстоятельства сложились так, что подходящего момента при первом разговоре с Татьяной не подвернулось. Можно было, конечно, «состряпать» все и по дороге в город, но Яна почему-то тогда и не подумала о гадании, а теперь вновь посчитала, что все совершающееся – к лучшему. Значит, опять кто-то свыше так распорядился, что пообщаться с картами ей следовало именно сейчас. Возможно, ее внутренее состояние до этого момента не располагало к сеансу, а потому мозг и не дал ей соответствующего совета.
ГЛАВА 13
Карта «Чтение» была поистине необыкновенной. Она обладала сказочными возможностями. Конечно, и другие карты Яны Милославской предметом обыденным назвать было нельзя, но способности этой удивляли даже саму гадалку.
Она отнимала у Милославской массу душевных и физических сил, зато позволяла прочесть… чужие мысли. Если шла на контакт, разумеется.
В центре карты красовалось изображение глаза, в зрачке которого застыло отражение человеческой головы. От этого глаза шли нарисованные Яниной же рукой мощные флюиды, волны, а затем и лучи, способные поведать о многом.
Милославская, продолжая безмолвствовать, опустила на карту руку и приложила максимум усилий для того, чтобы сосредоточиться. Она смотрела прямо в затылок Бакулиной, хотя карта и не предписывала таких условий. В этот момент Милославской владело желание видеть Татьяну, что называется, насквозь. Когда Семен Семеныч произнес какой-то нечленораздельный звук, собираясь о чем-то подругу спросить и обернуться, гадалка резко прервала его, отрезав:
– Тихо, Сема, я думаю.
Тот сразу кивнул, послушно сказав:
– Понял.
На самом деле он ничего, конечно, не понимал. Но переспрашивать не стал, решив, что лучше подождать, когда Милославская «созреет». Татьяна и вовсе сидела в полном спокойствии, внутренне, наверное, торжествуя и испытывая чувство полного самоудовлетворения. «Я не тороплюсь», – будто бы говорила она своей непоколебимостью.
Гадалка в эти минуты на самом деле не думала ни о чем: ни о Семене Семеныче, ни даже о деле, которое вела. Единственное, что ее в данный момент интересовало – мысли Бакулиной.
Отдача от карты, к счастью Яны, пошла сразу же. Видимо потому, что подвергшись первоначально эмоциональному удару, который вряд ли может оставить равнодушной какую-либо женщину, «грудью вставшую» на защиту любимого, Татьяна теперь успокоилась, расслабилась, раскрепостилась, не старалась скрыть каких-то своих мыслей, тогда как гораздо чаще при работе Милославской с клиентами случалось наоборот.
Яна моментально почувствовала активно идущее от «Чтения» тепло. Она ощущала интенсивные волны, ударяющие в самый центр ее напряженной ладони. Гадалка сконцентрировала всю свою внутреннюю силу в одной точке тела и в следующую же минуту ее сознание окутало мутное облако, которое пульсировало, издавая какие-то звуки. В первые секунды Милославская не могла их разобрать, но уже вскоре ее мозг читал законченные по смыслу высказывания.
«Эх, Леня, Леня… Видел бы ты, каким героем я была сегодня! Не бил бы, наверное, тогда… А ведь из-за чего все? Из-за водки твоей проклятой! Говорила же: поить не буду. Чего настаивать? Хоть убей, а грамма никогда не налью. И за что только я тебя, дурака, люблю? Какой-никакой, а мужик, наверное… Хотя… Иногда и мужик-то ты неважный! Тогда-то вон, буянил, буянил и уснул. Хоть кол ему на голове теши – спит и все. Разлегся посреди пола и спит. А кто обязанности свои выполнять будет? А эта-то, мымра городская: „Убийца, убийца!“. Какой же он убийца, когда он сам с вечера до утра трупом пролежал?! Кстати, с чего они все взяли, что старуху насильно повесили? Надо сходить к Матвеевне. Та все знает…»
Облако в этот миг вдруг разорвалось, и больше Яна ничего «прочесть» не смогла. Да, собственно, ей и так все было ясно: Ермаков на самом деле к убийству не причастен, а Татьяна ей не солгала.
Милославская чувствовала ужасное недомогание, но все же попыталась открыть глаза, чтобы не возбудить паники: Три Семерки ужасно боялся ее полуобморочного состояния, а Бакулина и вовсе бы впала в шоковое состояние.
