Данил Корецкий - Бехеровка на аперетив
И почти сразу дальний разведчик совершил широкий разворот и лег на обратный курс. Командир щелкнул тумблером, выключая «Всевидящее Око». Задание было выполнено.
– Ну, все в порядке, скоро будем дома! – с явным облегчением сказал Заносов.
Симаков досадливо поморщился.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…
Ильченко постучал по деревянной накладке на панели. И Высоков недовольно покрутил головой. Летчики – народ суеверный.
Джунгли Борсханы.
Поселок племени нгвама
Татуировка претерпела длительную эволюцию. От втирания красителей в открытую рану и поджигания выложенных на теле пороховых узоров до специальных машинок, которые под анестетиком наносят тебе выбранную в цветном альбоме картинку.
Надо сказать, что в племени нгвама татуировка этого пути не прошла, оставшись на первобытном уровне.
Низкорослый, довольно древний на вид абориген с вывернутыми ноздрями сосредоточенно нанес мне на грудь охру, выложив одному ему известный рисунок. Процедура заняла больше часа, и я надеялся, что нанесенная краска каким-то чудесным образом впитается в мое тело и на этом обряд очищения закончится.
Но, как известно, чудес не бывает – потом началось самое главное. Мастер татуировки – таких в российских тюрьмах называют «кольщиками» – острой раковиной делал надрезы прямо по живой коже, а затем втирал в раны какую-то черную, пряно пахнущую едкую жидкость, которую черпал из половинки кокосового ореха. Надо сказать, что процедура напоминала пытку, и мне с трудом удавалось терпеть дикую боль. Успокаивало то, что благодаря принятым Бегиме мерам татуировку наносил не Анан, а Киблык, с которым дочь вождя заранее провела профилактическую беседу. А для верности уколола его шипом, предварительно опущенным в черную жидкость из кокоса. Так что яда в краске точно не было. Оставалось просто перетерпеть боль.
Я был распят на жертвенном камне и, закусив губу, смотрел в голубое небо. Бегиме сидела рядом и держала мою вспотевшую от боли руку. Далеко-далеко блестел в солнечных лучах крохотный серебристый самолетик, оставляющий длинный, постепенно расплывающийся шлейф инверсионного следа. Наверное, это «Боинг», следующий рейсом из Претории в США. В мягких креслах развалились умиротворенные пассажиры: они пьют соки и виски, едят бифштексы или рыбу, смотрят боевики и комедии, лениво флиртуют со стюардессами. В просторном комфортабельном салоне поддерживается оптимальная температура и действуют цивилизованные законы.
А еще выше, в космосе, летают разные по назначению, запущенные разными странами, но одинаково сложные искусственные спутники, которые тоже строго подчиняются нормам международного и космического права. Не исключено, что разведывательные аппараты через свою мощную оптику сфотографируют и этот кусок Борсханских джунглей. Возможно даже, что на снимке будет виден жертвенный камень с распростертым на нем несчастным Дмитрием Полянским. И Киблыком, который с упоением совершает свои садистские процедуры. Хотя вряд ли кто-то будет специально изучать этот квадрат джунглей без специального задания…
Такие размышления помогали отвлечься, но широконосый абориген все кромсал мою грудь, я даже подумал, что хитроумный Анан не собирался меня травить – просто под видом татуировки приказал вырезать мне сердце. Возможно, так оно и было, но Бегиме и тут спутала злодейские замыслы. Время от времени она давала мне выпить что-то хмельное и вытирала горящую грудь чем-то похожим на губку, явно пропитанную анестезирующим раствором, потому что я чувствовал, как боль уменьшается и кровотечение постепенно останавливается.
Нанесение татуировки длилось несколько часов. В конце концов грудь у меня онемела, и я перестал что-либо ощущать. Даже то, как меня несли в хижину.
9000 метров над Африканским континентом.
Борт «Ту-95 РЦ»
Возвращаться домой трудней, чем лететь на задание. Потому что происходит послестрессовое расслабление, мобилизация всего организма сменяется полным упадком сил. Секунды превращаются в минуты, минуты – в часы. Да и делать уже вроде бы нечего, а безделье – лучший катализатор депрессии. Тут хорошо бы принять транквилизатор, но медицинские препараты в России не в чести, а то, что их успешно заменяет, на службе категорически запрещено.
В кабине было тепло, даже жарко, спертый воздух пах нагретым железом, резиной и немного мочой. Почти весь экипаж пристегнулся к своим неудобным креслам и забылся в тяжелой дреме. Бодрствовал только второй пилот. Он рассеянно смотрел в лобовое стекло, за которым стало понемногу смеркаться.
Вдруг красная лампочка на панели приборов мигнула раз, второй, третий… И зловеще загорелась постоянным огоньком тревоги.
– Падение давления масла на втором двигателе, – четко доложил Ильченко. И тут же щелкнул тумблером.
– Аварийное отключение!
Симаков среагировал мгновенно – резко дернулся, но ремень бросил его обратно на спинку. Штурман и бортинженер тоже мгновенно перешли в состояние бодрствования. Четыре пары глаз напряженно уставились в правое стекло.
Один из размытых кругов вдруг материализовался: потемнел, загустел и превратился в крутящиеся в противоположные стороны винты. Потом они остановились. Это было противоестественное и ужасное зрелище. Самолет затрясло.
– Дисбаланс вектора тяги правой и левой плоскостей, – доложил Ильченко. – Уменьшаю мощность левой пары. Штурману внести корректирующие поправки курса!
Обстановка в кабине резко изменилась. Переполненное помойное ведро отошло на второй план. Разве это неприятность? Да пусть хоть вообще разольется по полу, лишь бы не торчали за окном парализованные лопасти, на высоте девять тысяч метров! И хотя считается, что «Ту-95 РЦ» может лететь и на одном двигателе, – это хвастовство конструкторов, бумажная теория, которую ни один здравомыслящий летчик не захочет проверять на практике. И потом, одно дело – дотянуть немного до полосы, а совсем другое – преодолеть шесть тысяч километров!
– Сказал же: «Не говори гоп…» Накаркал, Васька! – Симаков погрозил штурману пальцем и с досадой ударил кулаком о ладонь.
– Петя, просчитай измененные параметры режима полета. А я доложу руководству…
Высоков погрузился в расчеты, а командир связался с Базой:
– Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний… Первый, я двенадцатый, падение давления в системе смазки второго двигателя, двигатель отключен, жду указаний…
– Двенадцатый, вас понял, ждите указаний, – после второго вызова отозвался руководитель полетов.
– Командир, расклад такой: скорость снижается до пятисот километров, время в пути увеличивается до двенадцати часов, расход топлива возрастает на двадцать пять процентов, – озабоченно доложил Высоков. – Имеющегося запаса хватит на пять тысяч километров. До Базы шесть тысяч сто пятьдесят. По прямой.
– Я понял, – мрачно кивнул Симаков. И тут же превратился в слух – на связь вышел руководитель полетов.
– Рассчитайте измененные параметры движения. Особенно – расход топлива.
– Расчеты произведены. Топлива не зватит. Реальное плечо четыре тысячи километров. Дозаправка в воздухе проблематична из-за пониженной курсовой устойчивости. Необходима посадка.
– Вопрос требует проработки. Ждите.
В кабине наступила напряженная тишина.
– Похоже, дело пахнет керосином, – сказал Ильченко.
Симаков вздохнул.
– Где они возьмут аэродром с трехкилометровой полосой? Может, на какой-то из военных баз НАТО такой и есть, но к врагу мы ведь не пойдем. А в братских странах таких полос нет.
Командир вздохнул еще раз.
– А что там может быть, а, Петя?
Бортинженер пожал плечами.
– Может, вышел из строя масляный насос. Может, прохудился трубопровод. Может, засорились фильтры. Да мало ли что еще… Машине сорок лет. Людей в этом возрасте списывают с летной работы…
Он осекся. Симаков крякнул. Ему недавно исполнилось сорок два, и он каждый день ждал предписания об увольнении.
Дальний разведчик с омертвевшим двигателем, дергаясь и рыская по курсу, летел в никуда. Экипаж находился в прострации. Все ждали указаний с Базы, которые чудесным образом выправят положение. И они последовали.
– Условия для посадки по маршруту следования отсутствуют, – бесстрастно, как автомат, произнес руководитель полетов. – Постарайтесь своими силами устранить неисправность.
И другим, уже человеческим голосом добавил:
– Держитесь, ребята! Удачи!
– Я так и знал! – в сердцах сказал Симаков. – Ну ладно, Петя, тогда действуй. Твой выход!
За 12 дней до дня «Ч».
Джунгли Борсханы. Поселок племени нгвама
Один день я пролежал пластом. Кожа на груди опухла и сильно болела, температура поднялась под сорок. Бегиме отпаивала меня бульоном с кусками белого, похожего на куриное, мяса. Девушки, как всегда, окружали мою постель, они приносили душистые травяные отвары и какие-то истолченные в порошок горькие корни. Как ни странно, первобытные снадобья помогли. На второй день боль стала уходить, а силы – прибавляться, на третий Большой Бобон вновь важно разгуливал по поселку. Только теперь я не мог снимать рубашку: увидев изображение Макумбы, нгвама испуганно разбегались либо закрывали руками глаза и с криком падали ниц.
