Наталья Солнцева - Золотые нити
Как-то не типично это все. С какой стати? Какие-то «тайны мадридского двора»! И ведь никакого повода. Во всяком случае, видимого. Ну никакого. Однако что-то его беспокоило. Сиур хорошо знал это чувство – друзья говорили, что с ним никогда не попадешься врасплох, – он мог ощущать скрытую и будущую опасность внутренним, неподвластным анализу чутьем. Когда совершенно ничего ее не предвещало. Ничего, кроме этого внутреннего сигнала: «Внимание. Соберись. Опасно». Что, как, почему? Этого он и сам не знал. Но всегда внутренний сигнал срабатывал безотказно. Вот и сейчас. Только в этот раз опасность угрожала не одному ему, но еще и непонятной женщине.
Как она попала в эту ситуацию, с какого боку? Почему он чувствует, что должен охранить ее, вывести из-под удара? Даже ценой собственной жизни. Сиур подумал об этом как-то буднично, словно было это обычным делом.
Как-то само собой случилось, что видеть и ощущать рядом присутствие этой женщины стало вдруг важнее жизни. Вернее, жизнь потеряла былую привлекательность и ценность для него, если допустить, что Тины больше не будет рядом. Пусть не с ним. Хотя бы в этом городе, на этой планете. Впрочем, почему не с ним? Он вспомнил ее мокрые волосы, с которых текла вода, прилипший к телу халат и босые ноги с тонкими лодыжками. Лодыжки, по его глубокому убеждению, были в женщине показателем породы. Тина была породистой. Он хмыкнул, – ему бы не поздоровилось, узнай она ход его мыслей.
Он снова вспомнил ее совершенно лишенный желания нравиться или привлекать, а скорее несчастный и растерзанный вид, – и не раздражение, а теплая волна жалости, или умиления, он не смог бы определить это чувство, – заполнила грудь. Сиур разозлился на себя. Пришло желание уснуть и видеть во сне ее. Опять ее. Глаза слипались, приятная усталость манила сладостью забытья. Он через силу раскрыл глаза, пытаясь еще о чем-то думать, анализировать, и… Неодолимый сон наступил, как прилив, сопротивляться которому более было невозможно.
Впрочем, погружение в сон было не обязательным, чтобы картины вроде бы не его, но странно знакомой чужой жизни всплывали и разворачивались в его сознании подобно цветку, раскрывающему свои лепестки, естественно и гармонично, сообразно извечным природным законам… Эти картины могли появиться весьма некстати, и приходилось усилием воли отгонять их, но чаще они являлись в минуты отдыха, вот как сейчас… сон ли, явь? Кого спросить? Знает ли кто-нибудь ответ?
Погода установилась хотя и не теплая, но приятно спокойная. Затянутое облачной дымкой небо пропускало достаточное количество солнечных лучей, и когда не было ветра, молодой человек поднимался на башню и любовался морским видом, теряющимся в дымке горизонтом, зыбким, уходящим в бесконечность, производящим впечатление отделенности от всего остального мира… Да и был ли он, этот мир?
Здоровье возвращалось медленно, но с каждым днем все ощутимее. Подъем по винтовой лестнице становился все более быстрым, а остановки для отдыха все более редкими. Гость заметил, что в доме жили несколько слуг, а вот хозяев, кроме ухаживающей за ним женщины, он так и не видел. Большое количество оружия, различных припасов, добротная и подчиненная идее длительной обороны в случае чего постройка и расположение дома, свидетельствовали о том, что хозяевами здесь могли быть опытные и закаленные жизнью мужчины.
Почему здесь и с какой целью построено жилище? Для кого? Много вопросов и полное отсутствие ответов…По мере выздоровления он пытался – как это присуще людям – объяснить непривычное и непонятное при помощи привычного и понятного. Неблагодарная задача. Неизвестное невозможно объяснить таким путем.
В ненастные дни ему нравилось бродить по этому мрачному и вместе с тем необычайно надежному дому. Темные нескончаемые коридоры сменялись внутренними площадками странной многоугольной формы – ничего лишнего, только толстые стены, тускло освещаемые редкими светильниками, да вытянутые глубокие окна, скорее бойницы. Двери во все внутренние помещения обычно бывали плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, впрочем, толщина и пригнанность самих дверей исключали возможность хоть что-то услышать из происходящего за ними. Впрочем, происходило ли там хоть что– нибудь?
Дом напоминал спящего великана – в нем поддерживалась жизнь, все было великолепно отлажено, он, несомненно, был живым – но в то же время будто бы спал, – то ли отдыхая от каких-то бурных событий, то ли ожидая их. В этом доме жила тайна. Она витала в воздухе, наполняя жилое и нежилое пространство возбуждающим ароматом неведомого, которое одно только и влечет по-настоящему.
Желание узнать, разгадать, ощутить, обрести, сделать своим, овладеть… Овладеть тайной – сладкая отрава, разлитая в атмосфере этого жилища, тревожила и не давала покоя. Гостю никто не препятствовал разгуливать по дому, но никто и не поощрял его к этому. Молчаливое неодобрение – вот что ощущалось со стороны его обитателей. Видимо, законы гостеприимства единственно не давали открыто запретить свободное передвижение незваному постояльцу. К тому же, он был слишком слаб, равно как для того, чтобы отправиться в дорогу, так и для того, чтобы его стоило опасаться.
Однажды вечером, когда все, казалось, уже спали, молодой человек долго ворочался с боку на бок – тяжелую тишину нарушали только едва проникающие через стены порывы ветра, рев волн, да треск ломающихся сучьев. В очаге жарко горели дрова; добавляемые хозяйкой в огонь травы, насыщали воздух непривычным ароматом не то смолы, не то каких-то курений. Отчаявшись уснуть, чувствуя непонятную тоску и желание выйти и идти на поиски …кого? чего?… не в силах преодолеть мучительное стремление, молодой человек поднялся и принялся бесцельно бродить по полуосвещенным коридорам, ни о чем не думая, как вдруг…
Сначала он не поверил своим глазам, – одна из дверей в угловую комнату, почти не заметная, возбуждающая особенно его любопытство – оказалась приоткрытой.
Затаив дыхание, гость неслышно приблизился к полоске света, пробивающейся в узкую щель между стеной и мореным дубом панели, скрывающей вход в таинственную комнату. Сразу почти ничего невозможно было рассмотреть…слишком мешало волнение, бешеный стук сердца, – с трудом преодолевая слабость, молодой человек напряженно пытался связать видимые фрагменты в единую картину.
В комнате горел огонь, но светильник был необычный, в виде широкой металлической чаши – сам цвет пламени был странен, дым почти отсутствовал. Горький и вместе с тем приятный запах был слышен даже в коридоре. Стены, похоже, были сплошь уставлены древними фолиантами, разными предметами непонятного назначения, никогда им не виданными. В углу стояла непохожая ни на что знакомое статуя, которой поклонялись? Невозможно!..
Неведомый идол притягивал к себе неотрывно – что-то светилось золотом, мерцало черное, синее…странная фигура, странная поза…Повсюду красные драпировки, золото, толстые свечи непривычной формы, колеблющиеся их языки, тени и отблески на предметах, тканях, потолке…
Мужчина не был трусом – военное ремесло приучило к опасности, – готовность давать отпор, нападать, упреждать удары хладнокровно и со знанием дела, в его среде впитывалась с молоком матери. Молодость была скорее преимуществом, чем недостатком – тренированное тело, привычное к бою в любых обстоятельствах и с любым противником, умелое в обращении со всевозможными видами оружия, любовь к тяжелому мечу – все вместе составляло неустрашимую уверенность, отвагу и способность встречать угрозу лицом к лицу, не уклоняясь и не избегая, выносливость и волю к победе. Таков был человек, которого привели странные обстоятельства в странное жилище.
Ничто не смогло бы вывести его из равновесия, но это… Эти дикие и жуткие предметы… Он зажмурился, тряхнул головой – может, снова болезненный бред? – больше всего испугало до испарины, до дрожи в ногах то, что как будто ему были не так уж незнакомы эти запахи, эти вещи, эта поза странного идола…Неужели так подействовала на него болезнь, отняла рассудок? А может быть, снадобья молчаливой хозяйки? Он провел дрожащей рукой по лбу… пальцы стали влажными, голова закружилась, его шатнуло, но суровая закалка позволила устоять.
Ему хотелось смотреть и смотреть внутрь комнаты, с непонятной жадностью узнавать невиданные предметы, ритуальные фигурки, магические символы, – наслаждаться этим оцепенением, каким-то глубинным торжеством, поднимающимся изнутри величием и достоинством – как будто он плавно перетекал в незнакомого ему человека, мудрого, полного внутренней силы и сознания собственного могущества…Как будто он когда-то был этим удивительным, могучим, всесильным человеком, который знал… Что? Что он знал? О чем? Сверхусилие вспомнить отрезвило его, вернуло к реальности…Тошнотворной волной накатила слабость.
