Татьяна Полякова - Единственная женщина на свете
– Если верить Славке, «ничего такого» не существует. У Берсеньева врагов нет.
– Врагов, может, и нет, а грешки вполне могут быть. Особенно когда речь идет о больших деньгах.
– Ну так найди что-нибудь, – сказала я. – Должна быть от тебя польза.
– Уж расстараюсь, – съязвила сестрица.
Мы немного помолчали, и я сказала:
– Дала бы ты мне документ, что я у тебя работаю.
Агатка вполне отчетливо икнула.
– Это была мамина идея, – сказала она.
– Ясное дело. И ты от нее не в восторге?
– Само собой, я ж не сумасшедшая.
– Я тоже. Так что успокойся, работать у тебя я не собираюсь.
Агатка с облегчением вздохнула.
– Тогда что за документ тебе нужен?
– Хочу с народом пообщаться, вопросы задать. А народ очень уважает бумажки с печатями. Конечно, я могу купить удостоверение, покопавшись в Интернете…
– С ума сошла, – возмутилась Агатка. – Чтоб тебя поймали с липовой ксивой?
– Да кому надо меня ловить? – поморщилась я.
– Ладно, что-нибудь придумаем. Пожалуй, с Берсеньевым мне стоит познакомиться, – в задумчивости произнесла она.
– Есть идеи?
– Есть общий знакомый. Попробую организовать дружеский ужин.
– Попробуй. – Я поднялась и направилась к двери.
Оказавшись на улице, я взглянула на часы. Половина седьмого. До поселка, где жил Паринов, на машине не больше часа. Отчего бы не навестить племянника? Скорее всего, разговаривать он со мной не захочет… а ну как он любитель блондинок? Потоптавшись возле машины, я вернулась к сестре, не вызвав своим появлением особого восторга.
– У тебя есть во что переодеться? – спросила я.
– А у тебя нет?
– Я должна выглядеть прилично.
– Хорошая идея, но трудноосуществимая. Чего задумала?
– Хочу нагрянуть в гости к одному типу и сразить его своей красотой.
– А как же Славка?
– Славке об этом знать ни к чему.
– В комнате отдыха, – сестрица ткнула пальцем в направлении заветной двери, и я устремилась туда.
Комната отдыха была совсем небольшая. Диван, два кресла, журнальный стол, телевизор напротив, за плотной шторой ниша, где Агатка устроила гардеробную. Увидев количество одежды, вывешенной здесь, я заподозрила, что дома Агатка появляется куда реже, чем можно было бы предположить.
– Не дождаться маме внуков, – буркнула я и придирчиво оглядела гардероб сестрицы. Выбрала костюм лососевого цвета, собрала волосы на затылке, подкрасилась и заковыляла на высоченных каблуках, которые так уважала сестрица. Агатка подняла голову от бумаг и присвистнула.
– Кто бы он ни был, а сознания лишится.
– Это не входит в мои планы, я рассчитываю на беседу по душам.
– Береги костюм, он денег стоит. А такие ноги, как у тебя, только конченые дуры прячут в штанах и уродуют кроссовками.
– Я подумаю над этим, – ответила я.
По дороге в поселок я предалась размышлениям. Неизвестно, как меня встретит Паринов, но одно ясно уже сейчас: племянников у старичка было как минимум двое. Один блондин, другой – брюнет. И оба предпочитают «БМВ». Существовал ли в реальности Яков Иванович, остается загадкой. Дом он покинул в начале июня, примерно тогда же Милка с Берсеньевым отправились отдыхать. Конечно, это может быть совпадением, но оно настораживало. То, что мое представление о Берсеньеве не совпадало, так сказать, с оригиналом, тоже вызывало беспокойство. Хотя послушать мои рассказы о Славке, то он редкий придурок. Был готов распроститься из-за меня со своим бизнесом. Для большинства людей это уже диагноз. А если все не так просто? И о том, что вокруг него происходит, Берсеньев знает или догадывается? И гибель Милки его в подозрениях укрепила. Оттого он и обвинил меня в том, что я не сообщила ему о встрече с шантажистом. Был уверен, знай он об этом, не позволил бы случиться беде… Шантажист… случайный свидетель встречи любовников. Теперь в это верилось с трудом. Нет, все куда сложнее… Надо непременно отыскать этого Мишку, так ли случайно он появился в жизни подруги? С Берсеньевым придется поговорить, жаль, что Милка не познакомила нас раньше. Теперь на ласковый прием рассчитывать не приходится. Но вызвать его на откровенный разговор я должна, по крайней мере, хотя бы попробовать.
Занятая этими мыслями, я не заметила, как въехала в поселок. Унылые трехэтажки по обе стороны дороги, заводская труба, покосившийся забор. Возле пивной паслись мужички, только один из пятерых более-менее твердо стоял на ногах, остальные висли друг на друге. Счастьем здесь не пахло. Я попробовала прикинуть, что здесь может делать племянник Якова Ивановича, интересный мужчина, интеллигент, к тому же обеспеченный. Странное место для проживания он выбрал. Впрочем, здесь есть завод, может, как раз ему он и принадлежит. Жаль, не посмотрела в Интернете. Мне была нужна улица Первомайская. Заметив еще одного обитателя поселка, по виду вроде бы трезвого, я притормозила и открыла окно.
– Не подскажете, где улица Первомайская? – спросила я.
Дядька умудрился вместить в одно предложение весь свой словарный запас, который в основном состоял из ничего не говорящих моему разуму «дык» и «ё», но после ряда наводящих вопросов суть я уловила. Свернула на ближайшем перекрестке и наконец-то смогла разглядеть довольно-таки обшарпанную табличку с названием улицы.
Дом номер три оказался обычным, деревенским, с тремя окнами на фасаде, шиферной крышей, покосившейся пристройкой из белого кирпича и крыльцом, выкрашенным зеленой краской. Строение давно не красили, кое-где проступали бурые пятна, о первоначальной цветовой гамме оставалось лишь догадываться.
Я еще раз взглянула на адрес, полученный в фирме. Все совпадало, но сомнения меня не оставили. Тут из дома показался мужчина лет сорока в спортивных штанах, шлепанцах, надетых на носки, и клетчатой рубахе. Небритый и нечесаный. Держа в руках кастрюлю, он направился к сараю, стоящему рядом с домом, косясь на меня с интересом и насвистывая. Я заподозрила, что это хозяин, и пригорюнилась. Вряд ли женщина вроде Екатерины Андреевны могла бы им прельститься.
Дождавшись, когда мужчина зайдет обратно, я вышла из машины и направилась к крыльцу, решительно потянула дверь на себя и увидела клетчатого. На этот раз в руках у него было ведро. Он поставил его на пол и спросил:
– Вам кого?
– Паринов Юрий Алексеевич здесь живет? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал бодро и вселял оптимизм. Мужчина повернулся и заорал:
– Людка, а Людка, здесь Юрку спрашивают.
Через полминуты появилась Людка – толстая баба в халате, застегнутом на две пуговицы, полы разошлись, и я смогла любоваться толстыми ножищами с синими разводами вен.
– Здрасьте, – сказала она, окинув меня потрясенным взглядом, и я поняла, как неуместен здесь мой наряд.
– Ломакина Ефимия Константиновна, – сообщила я и улыбнулась пошире. Женщина кивнула. Сколько ей лет, определить я затруднялась, то ли сорок, то ли тридцать пять, то ли все пятьдесят. – Я адвокат, – добавила я, а женщина беспокойно нахмурилась.
– Адвокат… А чего случилось-то?
– Я бы хотела поговорить с Юрием Алексеевичем.
– Так ведь это… сгинул он.
– Сгинул? – переспросила я неуверенно, заподозрив, что говорят здесь на незнакомом мне диалекте и означать это слово может что угодно. – То есть он сейчас где?
– Так кто ж его знает? Говорю, сгинул.
– Но он жив?
– Уж если б помер, то должны бы сообщить. Вы как думаете?
– Давно он… сгинул?
– Да уж пять лет. Так, что ли, Лешка?
Клетчатый задумался, пошевелил губами, вроде что-то высчитывая, и кивнул.
– А как это произошло?
– Господи боже, – закатила глаза женщина. – Сгинул, и все. Чего ж не ясно?
– Вот что, – посуровела я. – Дело очень важное…
– Проходите, – перебила меня женщина и распахнула дверь в кухню. – Чего в сенях-то стоять?
Мы устроились за квадратным столом, покрытым новенькой клеенкой.
– Вы кто ему будете? – оглядываясь, спросила я.
– Сестра. Двоюродная. Дом этот бабкин, она померла, его Юркиной матери оставила, тетке моей. Та болела сильно, а ухаживать за ней было некому, с мужем развелась, давно, Юрка еще в школу не ходил, а сынок единственный про маму вспоминал, если только деньги нужны.
– Он здесь жил?
– Нет. В райцентре. То у одной бабы, то у другой. Работать его не заставишь, так что даже дуры подолгу не выдерживали. Его ведь кормить надо.
– Выпивал?
– Ну, как все, не скажу, что совсем пропащий, и поболе люди пьют. – Тут она покосилась на клетчатого, тот пристроился на лавке возле печи и оттуда с интересом прислушивался к разговору. При последних словах он напустил в глаза туману и нахмурился. – Короче, ходить за тетей Таней было некому, пришлось, значит, мне. Так что дом она мне отписала по справедливости, можете у соседей спросить. Я до последнего дня рядом, чем могла… как за родной матерью… про меня никто худого не скажет. И похоронила на свои деньги. Этот-то все из матери тянул. И на похороны не явился, хоть сообщили ему сразу же. Приехал на пятый день и давай здесь права качать. Вроде как я мать его с ума свела, вот она мне все и оставила. А она сама в сельсовет ходила, на своих двоих, и с головой у нее порядок был, уж только когда последнюю неделю в больнице лежала, стала заговариваться. А дом мне отписала за год до смерти, я-то помалкивала, чтоб он ничего не сотворил. Поскандалил малость и уехал. Но через месяц вернулся и зиму здесь жил, в пристройке. Я сто раз о своей доброте пожалела. Что ни день, то скандал. Лешке моему чуть руку не сломал, ну, я вижу такое дело – и милицию вызвала. Продержали его двое суток, вернулся, побросал свое барахло в сумку и уехал. С той поры не видели его и не слышали. А если он вам чего наплел, то все это глупости. Дом мой, у меня и бумаги есть, как положено, с печатями. Любой суд признает, и соседи подтвердят, что я до последнего за ней ходила…
