Аманда Кросс - Убийство по Джеймсу Джойсу
— Так насчет Джеймса Джойса, — повторил мистер Страттон.
Три женщины вопросительно на него взглянули.
— У него есть рассказ под названием «В день плюща». Поглощая любезно предложенный мисс Фэнслер завтрак, я прочел его в книге, любезно предложенной мне в свою очередь мистером Эмметом Кроуфордом. Поскольку он, кажется, постоянно упоминает этого писателя, Джеймса Джойса, я спросил его, не найдется ли небольшой рассказ, который я мог бы прочесть. В этом рассказе восемнадцать страниц, и я не понял ни одного слова. Так же, — добавил он, — как мой коллега.
— Да, — согласилась Кейт, — фактически этот рассказ всегда был весьма сложным. Вы хотите сказать, мистер Страттон, что в нем вроде бы ничего не происходит?
— Именно так я хочу сказать.
— Но в этом-то, понимаете ли, весь смысл. В Ирландии вообще ничего не происходило. На самом деле все люди мертвы, не способны любить.
— Как Мэри Брэдфорд, — вставила Лина.
— Ну, раз уж вы ее упомянули, точно как Мэри Брэдфорд, — подтвердила Кейт.
— Не по этой ли причине, — предположила Грейс, — Форстер сказал, что Джойс швырнул грязью во всю Вселенную?
— Форстер говорил об «Улиссе», и я в любом случае думаю, что позже он взял свои слова назад. Он сказал их в то время, когда все считали Джойса аморальным.
— Я слышала одну историю, — добавила Грейс, — будто кто-то, обедая с Джойсом, поднял бокал и провозгласил тост за аморальность. Говорят, Джойс сказал: «Я не желаю за это пить» — и опрокинул свой бокал с вином.
— Вино было белое, — уточнила Кейт.
— Разве важно, — спросил мистер Страттон тоном, свойственным долго и молча страдавшему человеку, — какого цвета было вино?
— Конечно, важно, — заявила Кейт. — В этом вся суть произведений Джойса. В рассказе «В день плюща» самое важное, что пробка вылетела из бутылки, издав звук «пок».
Казалось, мистер Страттон сам вот-вот издаст звук «пок».
— Для начала что это за «день плюща»? — поинтересовался он.
— Есть книжка в бумажной обложке, по-моему, под названием «Читательский путеводитель по Джеймсу Джойсу», — сообщила Грейс, — составленная Уильямом Йорком Тиндаллом. Вы должны разрешить мне презентовать вам экземпляр. Я пользуюсь факультетской дисконтной карточкой — сия привилегия распространяется даже на почетных профессоров. Если я правильно припоминаю, Тиндалл утверждает, будто все в этом рассказе приобретает смысл в связи с намеком на Парнелла[26]. Правильно ли я поняла, мистер Страттон, что вы предполагаете, будто все в этом деле приобретает смысл в связи с Джеймсом Джойсом?
— Значит, «день плюща» — это день рождения Парнелла?
— Забавно, — заметила Кейт. — Я не уверена, что это день его рождения или смерти или какого-нибудь события, связанного с разводом[27]. Но в этот день, шестого октября, каждый человек в Дублине, желавший почтить память Парнелла, носил в петлице листок плюща. Разумеется, все они пребывали в параличе.
— Ну, конечно, — сказал мистер Страттон.
— Как вы думаете, почему Эммет предложил мистеру Страттону «В день плюща»? — спросила Лина.
— Это любимый рассказ Джойса, — пояснила Кейт. — Все остальные, естественно, предпочитают «Мертвых» — один из величайших рассказов в английской литературе.
— А это про что? — полюбопытствовал мистер Страттон.
— Про мужчину по имени Габриел Конрой, который так никогда и не научился любить, — ответила Кейт. — Про тот истинный факт, что в Ирландии все мертвы, за исключением, может быть, мертвецов.
— Похоже, веселый был парень, — неожиданно вставил коллега мистера Страттона.
— «Улисс» гораздо веселее, — заверила Кейт.
— Разве это не безнравственная книга? — спросил мистер Страттон.
— Ни фактически, ни по закону, — сказала Кейт. — В сущности, это одна из самых высоконравственных книг, написанных по-английски. Блум несет любовь мертвому городу и еще не состоявшемуся художнику, который пока не научился любить. Он несет свет язычникам.
— Я думал, там очень много секса, — отважно заявил мистер Страттон.
— В жизни очень много секса, — сказала Кейт.
— В жизни некоторых людей, — уточнила Грейс Нол.
Кейт старалась не встретиться взглядом с Линой.
— Как по-вашему, этот Джойс важен? — спросил мистер Страттон.
— Конечно важен, — сказала Грейс. — Почитайте биографический труд Ричарда Эллманна. Блестяще. По-моему, он не издавался в бумажной обложке. Не могу предложить вам экземпляр — слишком дорого, даже по факультетской дисконтной карточке. Может быть, — предположила она, — вам удастся включить его стоимость в накладные расходы.
— Я никогда не понимаю, что люди имеют в виду под понятием «важный», — сказала Лина.
— Тут кругом валяются его письма… — продолжал мистер Страттон, не позволяя развиться литературной дискуссии. — Мистер Кроуфорд сообщил, что за ними гоняется библиотека конгресса и куча университетов.
— Ах, — хмыкнула Грейс Нол.
— Странно, что эту женщину убили возле дома, где хранится коллекция писем ирландца.
— Вероятно, тут нет вообще никакой связи. Что касается Мэри Брэдфорд, — добавила Кейт, — она принадлежала к тому сорту людей, которые сочли бы «Улисс» грязной книгой, а Блума — грязным типом. Разумеется, — оговорилась она, — Басы не извлекают из Джойса особой пользы.
— Басы? — переспросил мистер Страттон, приготовившись выслушать что угодно.
— Белые англосаксы: протестанты, пуритане, кальвинисты.
— Я кальвинистка, — объявила Грейс Нол.
— Я уверена, Джойс сделал бы некоторые исключения, — улыбнулась Кейт. — Фактически нам известно, что он их делал. Но его взгляд охватывает в основном мир католиков и иудеев. Знаете, были моменты, когда он подумывал стать священником. Говорят, он сказал: «Я отказался от общества иезуитов ради общества иудеев»[28].
Вид у мистера Страттона и его коллеги был весьма шокированным.
— Похоже, вам очень много известно о Джойсе, мисс Фэнслер, — сказал мистер Страттон.
— Уверяю вас, очень мало.
— Мне показалось, вы назвали своей специальностью викторианцев.
— Да, но нам никак не позволяется строго-настрого замыкаться в рамках определенных периодов, сколь бы широкими они ни были. Я читаю курс истории английского романа, куда мы включаем ирландцев.
— Ну, — заключил мистер Страттон, вставая, — пожалуй, теперь лучше мне побеседовать с мистером Маллиганом. Он был здесь, как я понял. Не ушел еще, вы не знаете?
— По-моему, он беседует с Эмметом, — сказала Кейт, тоже поднявшись. — Прислать его к вам?
— Если будете так любезны, — отвечал мистер Страттон. — Спасибо вам всем за литературную помощь.
— Это доставило нам удовольствие, — сказала Грейс Нол, выходя впереди всех из комнаты, и, едва закрыв за собой дверь, спросила: — А как зовут другого мужчину, который всегда рядом со Страттоном, но практически не произнес ни слова?
— Не имею понятия, — сказала Кейт, — но называю его Макинтош.
— Почему? — поинтересовалась Лина.
— Читайте «Улисса»[29], — маниакально приказала Кейт.
— Я должна записать это, — сказала Грейс, — и всю прочую только что полученную интересную информацию. Белое вино. — Она вытащила из кармана записную книжку и принялась записывать.
— Вы все записываете? — с любопытством спросила Лина. — И таким образом все запоминаете?
— Абсолютно. Даже ужасные вещи.
— Я запоминаю их без всякого труда, — рассмеялась Лина.
— Ничего подобного. Когда Алиса вытащила Черного Короля из золы, он сказал: «Этой ужасной минуты я не забуду никогда в жизни!» — а Черная Королева предупредила: «Нет, забудешь, если не занесешь в меморандум»[30]. Поскольку, — продолжала Грейс, снова сунув блокнот в карман, — из зала заседаний нас выставили, не пойти ли нам погулять? Кстати, интересно, не настал ли, случайно, час дойки коров?
— Судя по рассказам Лео, он, вероятно, как раз сейчас заканчивается, — сказала Кейт. — Но я, разумеется, не заносила этого в меморандум.
— Как вы думаете, мистер Брэдфорд, не станет возражать против нашего вторжения, особенно сегодня?
— На самом деле он вполне терпелив в этом смысле. По-моему, Лео с Уильямом взяли в привычку присутствовать там ежедневно при дойке, пока не разузнали об этом деле больше самого мистера Брэдфорда. В любом случае нам, может быть, стоит прикинуться детективами и понаблюдать за его реакцией. Пойдем? Через поля или по дороге?
— Думаю, по дороге, — сказала Грейс. — Я лучше знаю, как иметь дело с автомобилями, чем с неизвестными мне опасностями, которыми, кстати, кажется, перенасыщена сельская жизнь. В свое время мне были знакомы многие дикие страсти, начиная с голых амбиций и заканчивая голой похотью, но в результате никто никого не застреливал, хотя для точности должна добавить, что кое-кто сам стрелялся. Я осуждаю деревенскую жизнь не за более сильную прирожденную склонность к насилию, а за более тесное знакомство с оружием и насильственной смертью. На мой взгляд, тот, кто не раз видел разорванных в клочья оленей и лесных сурков, гораздо вероятнее смирится с мыслью о разорванном на куски человеческом существе.
