Александр Чернов - Могила для горбатого
У Кольки вытянулось лицо.
— Ты чего это? — спросил он удивленно и вдруг расплылся в идиотской улыбке: — "Хохотунчик" поймал?
Не в силах долее сдерживаться от душившего его смеха Женька кивнул и дико заржал.
— Ха… Ха… Ха… — как неисправный мотор, начал заводиться от смеха Колька, и тоже разразился гомерическим хохотом.
Показывая друг на друга пальцем, друзья стали покатываться со смеху. Ржали долго — до ломоты в челюстях, до боли в мышцах живота. Затем тщательно затушили папиросу, спустили ее в унитаз и отправились в зал. А потом долго еще стены квартиры сотрясались от взрывов беспричинного дикого смеха.
20
В свое второе посещение в больнице сестры Чугунов взял жену и внучку. В палате Клавдии Павловны были все те же соседки, а четвертая кровать все так же пустовала. На ней и устроились Нина Сергеевна и Ксения. Сам Семен Павлович уселся на стуле. Здоровье сестры, по-видимому, очень медленно, но все же шло на поправку.
— Доктор сказал, что кризис прошел, теперь будет легче, — сообщила, она и лицо ее осенила легкая улыбка.
— Кто у тебя лечащий врач? — поинтересовалась Нина Сергеевна.
— Хороший доктор. Правда, молод еще, но уж очень обходительный, вежливый. Все успокаивает меня, лечитесь, говорит, бабуся, до тех пор, пока все не заживет. Мы вас отремонтируем, — это он шутит, — будете, как молодая козочка прыгать…
— Дай-то Бог, — заулыбалась и Нина Сергеевна. На душе у нее значительно полегчало. Значит, действительно выздоравливает золовка, раз улыбается.
— Как у тебя-то дела, Ксюша? — взгляд Серебряковой потеплел, когда она посмотрела на девушку. — Все хорошо?.. Мне уж сказали, что это ты меня спасла. Рано утром обнаружила и подняла тревогу.
Ксения смутилась.
— Я-то тут при чем? Это вы свое сердце должны благодарить, бабушка Клава. Крепкое оно у вас оказалось. Вот и выдержало.
— Ну, крепкое не крепкое, а тебе, внучка, большое спасибо! — сказала Серебрякова. — Я за тебя помолюсь.
— Мы тебе, Клава, новость принесли! — не зная как отреагирует сестра на его сообщение, нерешительно сказал Чугунов. — Сегодня к нам домой майор Шатохин звонил… Арестовал он этого Шиляева… И тот во всем признался.
Губы Клавдии Павловны судорожно задрожали. Успокоившись, она посетовала:
— Ох, не знаю, Семен, радоваться мне этой новости или нет. Посадят его, а он нам родственником все-таки доводится. Не по-людски как-то. Да и жалко его.
— А он тебя жалел, когда иконой по голове бил? — резонно заметил Чугунов. — Да и какой он нам родственник?
— А ведь прав ваш брат, — вступила в разговор, лежавшая на кровати у окна дебелая женщина с отечным лицом. — Он ведь заведомо убивал вас, тетя Клава, а вы, как я погляжу, его уже прощать собрались?..
— А как же, дочка, — жалобным и немного виноватым голосом сказала Серебрякова. — Бог-то прощать велел. Ты же сама говорила, что вон Папа Римский простил того человека, который на его жизнь покусился.
— Ну, Папа Римский не Бог, а вы не Папа Римский… А из того, что он простил, тоже ничего хорошего не вышло. Террорист-то тот все равно потом человека убил и сам, кажется, к праотцам отправился. А в тюрьме бы сидел, все живы остались… Тоже мне родственника нашли! И не прощайте, тетя Клава. Даже если сюда его родственники придут, начнут умолять да на коленях ползать. Не прощайте! Этот изверг на свободе еще столько дел поганых может натворить!
— И я того же мнения, — сказала третья обитательница палаты девица с миловидным лицом. — Пускай в тюрьме посидит, авось поумнеет.
…А Семен Павлович сидел и с задумчивым видом оглаживал свою посеребренную проседью бороду. И неясно было по его лицу одобряет ли он мнение женщин или нет…
21
Лететь было сорок пять минут. Старенький Як-40 болтало в воздухе, как пустую консервную банку на прибрежной волне. Обычно Шатохин старался использовать минуты вынужденного безделья для того, чтобы отдаться в объятия Морфея, однако спать в таких условиях, когда того и гляди в очередной воздушной яме самолет провалится до самой земли, о сне и думать было нечего. Майор сидел в конце полупустого самолета у иллюминатора и решал кроссворд.
В общем-то, Шатохин был не прочь побывать в столице, развеяться, сменить обстановку, а заодно повидать старых приятелей. Майор когда-то жил в столице, учился в школе милиции, а потом судьба забросила его в захолустный город. В нем он и осел, обзавелся семьей, хорошей квартирой и никогда не жалел о том, что не остался служить в столице. А может и жалел, но только виду не подавал. Во всяком случае, сердце у него защемило, когда под крылом самолета вдруг раскинулся огромный город. Но вот постройки начали увеличиваться в размерах, стали различаться крошечные двери, окна, дворы, потом дома и деревья слились в одну сплошную линию и неожиданно за стеклом иллюминатора выросло, качнулось и замерло здание аэропорта. Прибыли! Пассажиры зашевелились, стали собираться, кое-кто потянулся к выходу. Наконец подали трап, и майор ступил на столичную землю.
Аэропорт был маленьким, предназначенным для местных авиалиний, поэтому автобусов для доставки к собственно зданию аэропорта не полагалось, и вышедшая из самолета разношерстная толпа, возглавляемая стюардессой, потащилась к нему пешком.
Весь багаж у Шатохина был с собой — кейс, в котором лежали смена белья и туалетные принадлежности, поэтому он не стал задерживаться у таблички "Выдача багажа", а, пройдя таможенный контроль, сразу вышел в город и тут же попал в объятия высокого плечистого мужчины с типичным смуглым скуластым лицом азиата. С трудом высвобождаясь из крепких объятий, Шатохин радостно воскликнул:
— Анвар! Рахимов! Какими судьбами?
Мужчина довольно хмыкнул и сдавил в своей ладони руку майора.
— Это тебя каким ветром к нам занесло? С приездом, Юрка! Рад тебя видеть! Растолстел, важный какой. Генерал уже, небось?
— Пока только майор, — рассмеялся Шатохин, разглядывая старого приятеля, бывшего, как и он в "гражданке". Анвар тоже раздался вширь, поседел, у глаз появились похожие на гусиные лапки морщины. — Это у вас здесь в столице звезды с неба на погоны сыплются. Три уж, наверное, поймал?
— Только две, — солидно сказал Рахимов. — Подполковника недавно присвоили.
— Ух, ты! — восхитился Шатохин. — Поздравляю! Растешь, приятель! Когда мы с тобой последний раз виделись, ты в старших лейтенантах ходил.
— Да, давненько это было, — закивал Рахимов. — Значит, лет десять мы с тобой не виделись. Время летит. Ладно, Юра, пойдем к машине.
Оживленно беседуя, мужчины направились к автостоянке.
С Рахимовым Шатохина связывала давняя дружба. Они вместе учились в высшей школе милиции. Не один год жили в общежитии бок о бок, постигая нелегкую милицейскую науку, дружили, но после выпуска пути их разошлись. Правда, поначалу окольными путями Шатохин слышал о продвижении Рахимова по службе, так же как и тот слыхал о его успехах, даже раза два встречались, а вот в последние годы оба осели в кабинетах, утратили связь. И вот, пожалуйста, — подполковник! Столица, одним словом.
Признаться, увидеть Рахимова в аэропорту Шатохин никак не ожидал. И ему были приятны дружеские объятия, радость старого приятеля при встрече. Молодец Анвар, не забыл, не зазнался…
Уже находясь в служебной машине, везущей их, пока неизвестно куда, Шатохин наклонился к Рахимову, сидевшему рядом с водителем и спросил:
— Ты как узнал, что я в столицу прилетаю?
— А… — хитро сощурился в зеркале заднего вида Анвар. — Хочешь, чтобы я тебе служебную тайну выдал?.. Ну, да ладно, тебе по старой дружбе расскажу. Я в кабинете у своего шефа сидел, когда твой шеф ему позвонил. Они ведь тоже давние приятели. Слышу, Шатохин, Шатохин. Ну, какой еще может быть? Ясно Юрка, мой дружок. Ну я, естественно, напросился тебя в аэропорту похитить, а заодно о деле поговорить. Это дело-то об иконах мои ребята раскручивают. Так что с ними будешь работать. — И Рахимов коротко рассказал о ходе следствия, о своей работе, попутно рассказывая о появившихся за последние годы в столице достопримечательностях, мимо которых они проезжали.
— Да погоди ты, Анвар! — взмолился Шатохин. — Дай дух перевести. Напичкал меня информацией, да еще на такой скорости, что все эти здания у меня в один большой каменный дворец слились. Давай-ка сначала в гостиницу приедем, как следует поужинаем, выпьем, а уж потом вдоволь обо всем наговоримся.
— Какая гостиница, дорогой! — обиженно воскликнул Рахимов. — Ты что забыл о восточном гостеприимстве? Никакой гостиницы! Едем прямо ко мне домой. Я уже жену предупредил, чтобы она ужин накрывала. Ох, и обрадуется же Гульнора дорогому гостю!.. А спать мы с тобой во дворе на топчане ляжем. Поди уж сто лет на свежем воздухе не ночевал?.. Ну, а утром вместе на работу отправимся.
