Алекс Норк - Четыре с половиной
— Но вот куртка, с которой я начал. Да еще застегнутая на все пуговицы — ну, никак она не вяжется с такой погодой. И кто бросил горящий платок?.. Любопытная деталь — оставшийся от него кусочек пахнет не гарью, а чем-то ароматическим. Алексей, подойди сюда.
Все увидели, как тот сначала положил что-то у зеленого кустика, а с другим предметом в руке направился к публике.
Говоривший продолжил:
— В каждой ванной комнате в большом флаконе хороший одеколон. Не заметили?
— Я даже успел попользоваться, — радостно почти ответил Аркадий.
— Ты немного попользовался, как и Владимир. Я не пользовался вообще, — человек вдруг коснулся рукой подбородка и с укором себе качнул головой, — да, а у вас, Олег, флакон опустошен... насколько, Алеш?
— Больше чем наполовину.
— Ну, куда столько, вы к тому же небриты.
Если и не паника, то близкое к этому, мелькнуло в его светлых глазах.
— Я... я Христом Богом... не видел я даже этот флакон, — он вдруг торопливо полез в карман, — платок носовой... вот... вот он, пожалуйста.
Аркадий здравомысленно решил продемонстрировать тоже свой — он даже повернул его в разные стороны — засмарканный слегка, но целенький.
— Вижу, — кивнули с той стороны стола, — и у Владимира в кармане был платок.
Женщина расстегнула небольшую рядом с ней сумочку.
Но вынула не платок, а мобильник, пальцы нажали две кнопки.
Разговор был очень коротким.
— Они уже в городе, — сухо прозвучал ее голос.
И стало ясно — она не собирается больше обращать внимание на происходящее.
Человек, тем не менее, после небольшой паузы заговорил именно с ней:
— У вас есть снотворное, сударыня?
Красивая голова не двинулась в его сторону, но стиснулись и отчетливо скрипнули зубы.
Человек повторил свой вопрос.
— Да, у меня есть тазепам.
Олега словно укололо слегка, он вздрогнул, но промолчал.
— А куртка, — обратился теперь к нему человек, — не ваша?
— Не моя, — тот мотнул головой и показал пальцем наверх, — у меня там свитер легкий и дождевик.
Это вызвало одобрение:
— Достаточная для лета экипировка.
Хотя и новый вопрос:
— Вы дверь в комнату при выходе запираете?
— Зачем... прикрываю просто.
Человек встал из кресла и проговорил никому или самому себе:
— Я ведь все проверял — может быть, что-то не так. Нет, так оно, так.
Он сделал пару шагов от кресла в сторону сада.
— Вот, отсюда, — он присмотрелся, — видно окно диспетчерской в доме охраны. А ночью, когда там горит свет, легко различить дежурного у окна за пультом. — Он помолчал, глядя в ту сторону. — Или увидеть, что там временно никого нет. Преступник правильно рассудил — контроль за территорией уже ослаблен, а дежурный может отойти ненадолго «по надобности» или хоть за стаканом чая. Тем более выяснилось, я туда с бутылками отправился.
Человек вдруг быстро вернулся на свое место, лицо стало жестче, а речь — быстрее.
— Думаю, камеры на горящий платок были проверены еще в начале вечера. Ближе к ночи Олег крепко спал, и должен был, в случае чего, сыграть роль основного подозреваемого. Там на фабричной этикетке шпагата указана его длина. Мы с Алексеем не поленились проверить — отрезан двойной по высоте размер. Так что не удивляйтесь, сударь, если найдете в своих вещах темный свернутый шпагат.
Тот и так смотрел в стол, а теперь ниже еще опустил голову.
— Ну вот, заканчиваю. Преступнику в подходящий момент оставалось только проскочить к боковой части дома и потянуть за конец шпагата. Но другой конец нужно было крепко, и не одним узлом, привязать к петле куртки. А как потом развязывать? Время! Преступника всегда время торопит. Мы стали искать в хозблоке, там ведь порядок — в чехлах все, в фирменных упаковках. — Он легко хлопнул ладонью об стол. — Нашли. Пустое место в одном инструментальном наборе. Алексей, продемонстрируй, пожалуйста.
Теперь молодой человек поднял то, что раньше оставил у кустика, и через несколько секунд все увидели прозрачный пакет, в котором... через темную обмотку серебрился какой-то предмет.
— Эти кусачки легко режут даже тонкий металл, а шпагат — тот, что привязан был к куртке. — Он показал Алексею, чтобы прекратил демонстрацию. — А куда это добро девать? Естественно, выкинуть за забор. Не в сумочку же?.. К жене. Потом, Аркадий, ты прошел под окном и к нам ввалился, изображая пьяного. В карманах джинсов у тебя инструмент выпирал бы, верно? А за забором если кто и найдет когда, ни с чем это не свяжет. Пальчики твои наверняка там имеются. Отрицать будешь, или как? Добавить теперь могу — сговора с супругой по преступлению не было. Иначе б она скрыла про тазепам и, уж конечно, не дала жечь свой платок, опасаясь улики.
Тихо.
Олег было повернул к Аркадию голову, но расхотел.
Человек поднялся из кресла.
— Остановитесь, Сергей Петрович.
— Сударыня, я закончил.
— Подождите... шпагат, кусачки... подождите.
— Чего, собственно?
— Могло быть совсем по-другому. Ссора на балконе. Из-за наследства, да. Пьяное состояние, Аркадий пустил в ход руки...
— О, интересный поворот какой.
Она посмотрела на сводного брата:
— Олег?!
Тот чуть поднял голову, но глаза остались опущенными.
— Не знаю я ничего. Спал.
— Сергей Петрович?!
А в ее глазах засветилась настоящая боль.
Алексей стоит рядом — что-то потупленно-просящее и в его выраженье лица. Ну да, благодарность наперед уже сделана — расписочки... а за что тут винить?
— Отрабатывайте эту версию с адвокатом. Но улики до признательного заявления попридержу. Пошли, Алеш, спать.
За спиной он услышал тихий голос Аркадия:
— Спасибо, Лен.
По дороге уже решили, что затею со сном придется отставить — скоро нагрянет милиция, все равно всех поднимут для показаний.
Присели на лавочку за углом.
Алексей велел третьему охраннику разбудить Макара, чтоб проинструктировать — а то ненужное ляпнет.
— Мастерски вы, Сергей Петрович, сработали, только Елену спрессовали совсем.
— Нет, Леша, когда она после этого пресса не скрыла о тазепаме, я окончательно убедился — не соучастница.
— А странный у них вариант какой-то.
— У кого?
— Не смотрятся они вместе, Аркадий с Еленой.
— Ох, много странного в этом мире, Алеша. А хочется мне, знаешь, сейчас на большую донскую воду. Смывает она странное и ненужное из памяти и из души. Приезжай на несколько деньков вместе с Макаром.
— Да с радостью, сдадим тут дела.
Вскоре явилась и белобрысая голова — поднятая в начале сна, с непросохшими градусами — глазам с опухшими веками нет мочи смотреть на свет божий.
Старший товарищ, взглянув, спросил очень конкретно:
— Жопно тебе, Макар?
— ... д-а...
— Ну, хлебни кисленького, там осталось еще.
— ... н-ет...
Приходилось лишь пожалеть:
— Непривычный ты благородные вина-то дрызгать.
ЧАСТЬ III.
Человек расположился на заднем сиденье такси, от аэропорта предстоял путь минут в сорок, если не больше, потому что двинулся уже утренний поток машин.
— Против музыки не возражаете?
Клиент, раздумывая, не успел ответить, и музыка бесцеремонно полилась в салон.
Он как раз собирался сказать, что музыка нежелательна, но услышал не очень громкие звуки гитары.
Не дурацкой — ритмической, а концертной.
Гитара, сделав вступление, начала разговор — грустный и мелодический.
Пассажир раздумал «быть против музыки». Звучавшее попало под настроение, подходило к мыслям сейчас о неожиданной кончине близкого человека, которой могло и не быть, хотя чувство с некоторых пор стало подсказывать, что нечто черное нависает. И к себе относилось тоже — обострилось ощущение времени в последние года два, словно внутреннее зрение видело его уже малый кусок, сравнивало с предыдущим большим и не находило в этом сравнении ничего правильного или должного.
— Родриго, — проговорил с переднего сиденья водитель.
— Испанец?
— Да, крупный композитор испанский.
Гитара вдруг стала возражать своей грусти, протестно даже, пытаясь раздвинуть пространство, найти в нем большое и важное.
Тот опять произнес:
— Радость яростная у них, а печаль безысходная.
Сзади фраза понравилась, но человек прикинул что-то внутри себя.
— До такси где работали?
Водитель, будто на чем-то пойманный, слегка вобрал голову в плечи.
— Преподавал в музыкальной школе. Но, знаете, в девяностые переключился, вот, на баранку. Доходы другие. И привык уже.
— Да, — согласился клиент, — вся страна привыкла. Черт-те к чему.
Алексей забрал чемодан, говорит полагающиеся слова соболезнования.
В такси все-таки подукачало, и вокруг все нестойкое, уходящее из внимания.
