Ирина Дягилева - Пуля для похитителя
— Почему ее так смешно назвали?
— А бог ее знает почему. Наверное, потому, что коммунизм в чистом виде так же недостижим, как и вершина этой горы. Ее, вероятно, уже в пик Капитализма переименовали.
— Почему коммунизм в чистом виде недостижим? — не унимался Павлик.
— Павлуша, хорошо, что ты такой любознательный, только тебе рано сейчас об этом рассказывать. Придет время, и ты сам все узнаешь. Я в политграмоте не сильна, и доступным для твоего понимания языком вряд ли смогу тебе все объяснить.
— Напрасно ты, Пуля, меня маленьким считаешь. Я, между прочим, уже «Камасутру» всю прочитал, — сказал серьезно мальчик, чем меня очень рассмешил.
— Ну, «Камасутра» тебе здесь вряд ли поможет. Постой, а где ты ее взял?
— Я случайно услышал, как папа маме сказал, чтобы она эту книжку подальше убрала, а то, не ровен час, попадется на глаза Павлику. Ну, я, конечно, тут же ее взял, когда они все ушли.
— Ну и как? Все понял? — еле сдерживая смех, спросила я.
— Нет, ничего не понял, — честно сказал мальчик. — Чудная она какая–то, страшная. Там дяденьки и тетеньки такие ужасы друг над другом производят. Я решил, что это какое–то древнее руководство по пыткам. Пособие для инквизиторов.
— Не будь этих пыток, тебя бы сейчас не было. Со временем все сам поймешь, малыш. Только хочу заметить, что инквизиция была в Европе, а «Камасутру» написали в Индии.
— Про коммунизм и «Камасутру» мне рано. А что тогда мне не рано? — обиженным тоном спросил Павлик.
— Зря ты обижаешься…
— Тогда расскажи мне сказку, если мне про «Камасутру» нельзя.
— Далась тебе эта «Камасутра»…
— А почему ты мне сказку рассказывать не хочешь?
— Ну хорошо, давай расскажу. Только я все сказки забыла. Сын–то у меня уже взрослый. Про что ты хочешь услышать?
— Про похищение. Только не страшную, а с хеппи–эндом, как сейчас говорят.
— Ну задал ты мне задачку, малыш. «Гуси–лебеди». Такую ты сказку слышал?
— Очень давно.
— Тогда слушай. Только предупреждаю заранее, что я буду ее по–своему рассказывать.
Современная сказка «Гуси–лебеди»
Жила–была старушка. Детей у нее не имелось и некому ее было называть бабушкой, к тому же она являлась инвалидом — ногу ей заменял протез, поэтому все ее величали баба–яга Костяная Нога. Дама эта была непростая: в свое время закончила институт, занималась генетикой, но за передовые взгляды ее посадили, а потом сослали далеко–далеко. У нас в стране был такой народный академик Лысенко, он подобным образом от всех своих конкурентов избавлялся. Поселилась она в глухом лесу, подальше от людей и дорог, но дела своего не бросила. А что? Воздух свежий, еда — экологически чистая. Пусть и не в столице, зато подальше от начальников занимается она своим любимым делом.
Она разные виды между собой скрещивала, новые породы выводила. Так, например, она вывела гусей–лебедей, скрестив между собою гуся домашнего и лебедя. Получились у нее настоящие монстры, которые легко больше десяти килограммов поднимали и с этой ношей много километров пролететь могли, к тому же были очень смышленые и разговорчивые.
Но на достигнутом старушка не остановилась. Она научилась с помощью живой и мертвой воды скрещивать живых и неживых. Так она скрестила курицу с избушкой, и получилась у нее избушка на курьих ножках: очень удобно во время половодья с места на место переходить и вещи не надо перетаскивать.
Вывела она говорящую печку, суперплодовитую яблоню, которая тоже умела говорить, а ручеек с кисельными берегами у нее не только разговаривал, но и умел воду превращать в молоко. Короче — не бабуля, а чародей в юбке.
Если бы эта пожилая натуралистка жила не в глуши, далеко от людей, то ей давно бы уж Нобелевскую премию вручили, но старушка была очень скромная, за славой и деньгами не гналась, а наукой занималась просто из–за своего неуемного любопытства. Только вот имелся у нее один очень большой недостаток: без человеческого общения она совсем одичала, озлобилась, людей возненавидела и решила, что она круче Бога. Задумала она как–то серию новых опытов по клонированию, и для этого ей понадобился свежий генетический материал. Послала старуха своих бройлеров, гусей–лебедей, в деревню и наказала им принести ей маленького ребенка.
Я остановилась, чтобы перевести дух. Павлик слушал меня очень внимательно, широко открыв глаза.
— Я не очень краски сгустила? — спросила я. — Тебе не страшно?
— Нет, не останавливайся, рассказывай дальше, — потребовал он.
— А дальше было вот что…
Полетели супербройлеры искать свежий генетический материал. Долго летали, но ничего подходящего им не попадалось. Одни дети были под присмотром, другие не очень им нравились. Наконец прилетели они в одну деревню. Видят, мужчина с женщиной садятся на мотоцикл с коляской, в город собираются на ярмарку, а своей дочери строго–настрого наказывают за братом присматривать, со двора не уходить. Девочка им пообещала, но своего обещания, конечно, не сдержала. Только родители скрылись из виду, она брату в руку пирожок сунула, а сама отправилась с подружками играть.
Супербройлерам карапуз понравился. Самый сильный гусь–лебедь схватил его за лямку у штанов, и полетели они к старушке.
Баба–яга, окинув критическим взором мальчика, заявила гусям–лебедям:
— Больно он маленький. Вы, мои пернатые друзья, покрупнее экземпляр не могли найти?
— Ну, хозяйка, ты даешь! — ответил ей вожак стаи. — Ты же нас не с «боингами» скрестила, а с домашними гусями. Мы этого–то еле дотащили, а ты все недовольна.
— Хорошее предложение насчет «боингов», обещаю на досуге над ним подумать. Но вы, могли хотя бы парочку малышей прихватить, — проворчала старушка.
— Можно подумать, народ пачками детей без присмотра оставляет. К тому же тебе нужен был хороший экземпляр, здоровый, от здоровых родителей. В деревнях сейчас одни алкаши остались, а в городе нам появляться опасно: ты думаешь, легко детей воровать так, чтобы никто этого не заметил? В следующий раз сама за своим генетическим материалом на ступе отправляйся. Мы тебе не шайка бандитов, а стая уникальных птиц.
Вечером девочка вернулась домой, смотрит, а брата нет. Стала она его искать, всю деревню обежала, все кусты да канавы с лопухами облазила, пропал братец. Заплакала она горько, да что толку — слезами горю не поможешь.
Собрала она себе узелок с едою и отправилась на поиски своего маленького братца…
Я посмотрела на Павлика, который, затаив дыхание, слушал меня:
— А что было дальше, я тебе завтра расскажу.
— Ну почему завтра? — разочарованно спросил мальчик. — Я хочу сейчас узнать, чем там дело закончится.
— А я еще сама не знаю, — сказала я, погладив его по мягким, волнистым волосам.
— Неужели ты сделаешь конец в духе социалистического реализма?
Я рассмеялась вопросу малыша, совершенно не соответствующему его возрасту.
— А откуда ты про социалистический реализм знаешь?
— А моя мама часто говорит: «Я не могу смотреть этот фильм. Он снят в духе социалистического реализма. Отвратительный сюжет заканчивается трагично, а актеры играют так плохо, что, когда они все в конце фильма погибают, невольно думаешь, что туда им всем и дорога».
— Твоя мама просто умница.
— А вдруг я ее больше никогда не увижу? — спросил тихо Павлик.
— Я не хочу тебя обманывать, малыш, в нашей с тобой ситуации все может быть. Но давай все же надеяться на лучшее.
Я укрыла его одеялом, погасила свет и сама легла на кровать, но уснуть еще долго не могла.
Глава 10,
в которой между Горой и Павликом вспыхивает идеологический спор, Пуля рассказывает продолжение современной сказки «Гуси–лебеди», а банкир слышит голос своего сына
Утром я проснулась рано, когда Павлик еще спал. Я, стараясь не шуметь, встала и пошла умываться. В маленькой комнатушке был умывальник с холодной водой, душ и биотуалет. Я решила принять душ. Вода в нем хоть и лилась еле–еле, но оказалась, к моему удивлению, почти теплой. На полочке возле умывальника я нашла две новых, в упаковке, зубных щетки, тюбик с зубной пастой, душистое мыло и шампунь. Я не переставала удивляться предусмотрительности наших похитителей. Условия проживания были, конечно, не как в гранд–отеле, но все же весьма сносными.
После душа настроение мое немного улучшилось. Хотя какое может быть настроение у человека, которого приговорили к смертной казни за преступление, которого он не совершал. Мне очень хотелось жить, но я все же сомневалась, что мы с Павликом выберемся из этой передряги целыми и невредимыми.
Когда я вернулась в комнату, Павлик уже проснулся и сидел на кровати, с сонным удивлением оглядывая комнату. Он никак не мог сообразить, где находится.
— Я решил, что мне все приснилось, — сказал малыш. — Не было никакого похищения и этого жалкого подвала.
