Михаил Иманов - Чистая сила
Окончив свою речь, Мирик глубоко вздохнул и, сложив руки на груди, откинулся на спинку; Леночка потянулась заглянуть ему в глаза и тронула его колено рукой. Но он смотрел прямо, а колено осторожно отвел.
Все молчали, даже Ванокин. Я взглянул на Марту и встретил ее ответный взгляд. Он мне показался теплым.
И тогда я сказал:
— А кто их кормить будет — этого отца с сыном, — пока они свои дела улаживать будут и к пониманию приходить?
Все посмотрели на меня, и даже Иван Егорович расцепил пальцы.
— А минимум? — легко улыбнулся Мирик. — Минимум: немножко руками, немножко головой — вот и хлеб насущный.
— А вот, разрешите, такой вопрос, — пошевелился в своем углу «черный», — как с образованием дело обстоит? Положим, станет он, сын, готов к деятельности, а знаний маловато. Все примирением с отцом занимался: силы-то берег, но время-то упускал.
— Это, простите, наивно, — Мирик склонил голову набок. — Вот скажите нам, Борис Ефимович, вам с супругой по сколько лет?
Супруга «черного», слегка колыхнувшись в кресле, обратила к мужу строгий взгляд.
— Мне — сорок семь, а… — проговорил холодно Борис Ефимович, — а при чем здесь возраст?
— А при том, — предвкушающе улыбнулся Мирик, — что вы, как я помню, всего год назад стали такими вопросами задаваться. В шестнадцать лет не начнешь, да и в тридцать — еще маловероятно, в общем. Следовательно, вполне успеете изначальное образование получить.
Здесь Ванокин громко рассмеялся, кажется, без притворства на этот раз. Мирик строго к нему обернулся, но Ванокин не переставал.
— Ой, не могу, Мирик, — сквозь смех заговорил он. — Мне тут идея пришла… Не могу. Ты про возраст спросил, а мне идея пришла: а если в пятьдесят лет об этом совершенствовании думать начнешь, то отцу, получается, не меньше семидесяти. Так у него одни излишества: по поликлиникам бегать. Ему бы лежать, а он по поликлиникам — вот и все излишества, вся гигиена!
И он продолжал смеяться, но теперь не так натурально. Я опять посмотрел на Марту: она низко склонила голову.
Мирик не стал отвечать на выпад Ванокина, хмыкнув еще несколько раз, тот смолк сам.
Тут я не смог удержаться. Знал и чувствовал, что не нужно говорить, но… Если бы не Марта.
— Все, что вы говорили здесь — может быть и умно, — сказал я четко и не скрывая вызова, — но только все это — одни слова, потому что никто из вас не сказал: какая польза людям, что вы будете совершенствоваться, примиряться и — всякое другое. Это ваше дело — частное. Значит, пока вы будете примиряться, другие за вас работать будут, человечеству служить! Каждый волен дома на голове стоять, когда один. Но уже и при жене не очень постоишь…
— А при любовнице можно на голове? — произнес Ванокин и оглядел сидящих.
— А вы не суйтесь! — резко к нему обернувшись, почти выкрикнул я. Выражение моего лица было, как видно, таковым, что Ванокин не счел возможным продолжить. Он улыбнулся этой своей улыбкой и пожал плечами. Мирик сидел невозмутимо; Леночка — чуть приоткрыв рот; «черный» с любопытством меня разглядывал; на Марту я не смотрел.
— Вы здесь всё умно говорили, — повторил я, — только какая от вашего совершенствования польза? Если все начнут, по-вашему, совершенствованиями заниматься, то кто же работать станет? Потому что…
— Все не начнут, — негромко и невозмутимо произнес Мирик, словно и не перебивая меня, а как бы остановив.
— Что не начнут? — я потерял мысль и не сразу понял.
— Совершенствоваться все не начнут, — повторил он и, сделав паузу, которой я не успел воспользоваться, окончил: — Все не начнут по той простой причине, что они — все.
— Ах так! — я даже обрадовался. — Понятно теперь: это вы-то и есть — не все!
— Мы-то и есть.
— Значит — избранные?!
— Значит.
— А право у вас есть?! Есть у вас право! Оно у вас есть, чтобы за счет других жить?
— Ах, вот вы куда! — со скрытой угрозой проговорил Мирик, разделяя слова. — А у вас, молодой человек, права есть, чтобы здесь кричать? Мы вас не приглашали.
Мне нужно было встать и уйти. Я чувствовал, что могу ударить этого человека, схватить его за шиворот и так потрясти, чтобы из него все его теории с металлическим стуком посыпались, я был уверен, что они сыпались бы с металлическим стуком. Но я не встал и не ушел, потому что рядом со мной сидела она. И она не пошла бы за мной. Она бы даже и не знала, что можно пойти за мной.
И я остался.
— А позвольте спросить, — подал голос «черный», и этим самым (не смыслом слов, а тоном) немного как бы разрядил обстановку, — а позвольте спросить: вы сами, так сказать, какую пользу обществу приносите?
— Это неважно.
— Нет, очень даже важно, коль скоро вы так о пользе для общества печетесь. А мы, между прочим, работаем. А вы… еще неизвестно что.
— Постойте, Борис Ефимович, — Мирик плавно поднял руку. — Если уж сделан вопрос, то будем отвечать по существу. Я вашу несдержанность… — он поклонился в мою сторону. — Мы вашу несдержанность на вашей совести оставляем. Вы сказали: «за счет». Но почему же — за счет. Раз общество платит нам за нашу работу — а мы еще и повседневную работу исполняем, к вашему сведению, — то, значит, оно оценивает наш труд, как пользу. А нам этой суммы хватает. Следовательно: и общество получает свое, и мы — свое. Так что — расчет.
— Да вы ведь презираете всех! — подняла голову Марта. — У вас и здесь расчет. Только вы не опасные — куда вам быть опасными, вы — мелкие грызуны. И никого вы не собьете с толку, не тешьтесь. Вы одним вредные: об вас споткнуться можно. А пришел бы кто-то сильный, взял бы вас за шиворот… Вот бы посмотрела!
— Молчи! — тихо, но с угрозой сказал Ванокин и протянул к ней руку; я перехватил его руку у запястья.
— Не беспокойтесь, — Марта обернулась ко мне, — он здесь ничего не посмеет. Ты ведь, Петя, при людях ничего не посмеешь?
— А вы, Марта Эдуардовна… — лицо Мирика приняло, различимо даже при неблизком свете фонаря, серый оттенок и как бы сразу постарело: — Вам бы нервы успокоить — я это вам как врач советую. Вы, Марта Эдуардовна, не в себе, и я догадываюсь…
Но он не сумел договорить: неожиданно оттолкнув мужа, Леночка вскочила со скамьи и подбежала к Марте.
— Подлая, — проговорила она сквозь зубы. — Вы подлая. Вы дрянная. Вы здесь приехали себе подыскать… Вы сколько раз замужем были?! Вы и к Мирику…
— Не беспокойтесь…
Но Леночка не дала ей договорить: сжав кулачки, она подняла их над головой и пронзительно закричала:
— Подлая!
Мне показалось, что она может ударить Марту. Бросившись к Леночке, я схватил ее за руку. Мирик подскочил ко мне:
— Не смейте прикасаться к моей жене, — крикнул он у самого моего уха, но ко мне не прикоснулся, а перехватив руки жены повыше того места, где держал я, потянул ее к себе.
— Ударь ее! Ударь, Мирик! — кричала Леночка, вырываясь из его рук.
— А мы сейчас! А вот мы сейчас! — раздался голос «черного», но я не видел его самого; мне показалось, что голос его шел уже с той стороны беседки, с внешней.
— Уйдемте, прошу вас, — прошептала мне Марта.
Не думая уже ни о чем, я подхватил ее за локоть и потянул к выходу. Но на ступеньках стоял Ванокин. Скорее машинально, чем сознавая что-либо, я с силой толкнул его в грудь. Он коротко вскрикнул на вздохе и опрокинулся в кусты. Я шагнул за ним, но Марта с силой потянула меня назад. Я остановился.
Но я остановился не потому, что Марта остановила меня: почти из того самого места, куда упал Ванокин, поднялась голова в шляпе, и я узнал Думчева. Шляпа съехала ему на ухо, он смотрел на меня во все глаза и не шевелился. Зато зашевелились кусты, и оттуда послышались слова. Это разбудило, казалось, замершего Думчева. С невероятной для его возраста легкостью он бросился в образовавшийся от падения Ванокина просвет и выскочил на дорожку.
— Скрывайтесь, я прикрою, — горячо прошептал он, придерживая рукой шляпу.
Я оглянулся, но не увидел Марты. Ее не было. Я быстро пошел по дорожке, потом побежал. Через минуту я остановился и оглянулся — ее не было нигде. В висках у меня часто стучало, а рубашка липла к спине. Я шагнул к забору и прислонился лбом к холодным камням. Минут через пять я услышал шаги и обернулся. Это были Иван Егорович с женой: он шагал впереди, она чуть сзади, держась за его руку; она, не переставая, говорила: «Что ж это, Ваня? Что ж это? Нельзя же так, Ваня…» Он не отвечал.
Они прошли, а я опустился на траву. Не знаю, сколько прошло времени — может быть, около получаса. Мне сделалось холодно. Я уже хотел встать, но опять услышал шаги. Шли со стороны беседки. Я вгляделся.
Мирик и Леночка медленно шли по дорожке. Он осторожно обнимал ее за плечи, а она плакала.
3
