Эд Макбейн - Дело принципа
– До встречи, Шерлок, – и вышел из кабинета.
– Сукин сын! – пробормотал Холмс.
* * *В этот же день Хэнк отправился к Мэри.
Он позвонил ей из офиса и предупредил, что придет. Она сказала, что ее не будет до трех часов, а после она готова его принять.
Он шел по улице, как по раскаленным углям. Нигде не бывает так жарко, как в Гарлеме, думал он. Хоть с чем сравнивай, Гарлем все равно окажется горячее, потому что Гарлем – это огромный бетонный склеп, в котором нечем дышать. В июле и августе…
В июле..
Он вспомнил Четвертое июля в Гарлеме. Ему было восемь лет, и в те времена фейерверки еще не были запрещены. Они с матерью стояли у окна своей квартиры на шестом этаже, слушали гром шутих и ракет, смотрели на разноцветные вспышки над крышами. На улице царили шум и суета – мальчишки поджигали консервные банки с порохом и убегали, банки взлетали в воздух, как настоящие снаряды, девчонки визжали. Стоял жаркий летний день, и даже на шестом этаже не чувствовалось ни дуновения. Хэнк высунулся из окна и наблюдал за весельем на улице. Его отец сидел в гостиной и слушал по радио бейсбол. Играла его любимая команда «Янки».
В шесть часов мать обнаружила, что кончился хлеб. Отец, увлеченный игрой, не мог оторваться от радио.
– Ты сходишь, Генри, – сказала мать. – Я посмотрю за тобой из окна.
Он взял деньги и сбежал вниз. Бакалейная лавка – в это время работала только она – находилась в соседнем доме. На улице царил настоящий хаос. С широко открытыми глазами он дошел до лавки, купил хлеб и уже повернул было к дому, когда его окружили ребята постарше.
Поначалу он решил, что это – игра. Но потом увидел горящие веревки для белья и понял, что у них в руках петарды. Внезапно раздался взрыв, потом еще и еще, у его ног, над головой все горело и гремело. Он попытался убежать, охваченный паническим страхом, но ребята не выпускали его из круга, ему некуда было деться от красно-желтых взрывов, ужаса, огня, опасности, бомб. Он пытался кричать, но его голос потонул в страшном грохоте взрывов. Только сверху доносился крик его матери:
– Генри! Отойдите от него! Генри!
А вокруг все гремел фейерверк, и из его груди рвался беззвучный вопль отчаяния.
Его отец выскочил из подъезда, как безумный, ударил ближайшего мальчишку, и тот распростерся на мостовой. Он подхватил своего сына и побежал с ним наверх, а Хэнк прижимал к себе буханку хлеба, превратившуюся в мягкую бесформенную массу в его руках. Дома мать кричала:
– Я не должна была его посылать! Но ты же никак не мог оторваться от своей дурацкой игры! Я знала, что ему нельзя сегодня выходить на улицу! Я знала это! Нельзя было его посылать!
– Все в порядке, – успокаивал ее отец, – С ним все в порядке. Они ничего ему не сделали.
Вероятно, не сделали.
Но с того дня он начал заикаться, и заикался до одиннадцати лет. И потом, в юности, если что-то его расстраивало, он снова начинал заикаться и вспоминал Четвертое июля в Гарлеме с разрывающимися вокруг него шутихами, горящий ад у своих ног и у себя над головой.
* * *Он подошел к дому, в котором жила Мэри Дипаче, и поднялся по ступенькам. Как оказалось, ее квартира находилась на четвертом этаже. На двери висела петля для молочной бутылки, и его первой мыслью было: в Гарлеме по-прежнему воруют молоко. Он мрачно улыбнулся. Люди запускают спутники в открытый космос, посылают ракеты на Луну, разрабатывают межконтинентальные баллистические ракеты, способные разрушить целые города, а в Гарлеме – если ты не повесишь проволочную петлю, за которой нужно наблюдать из квартиры, – все так же воруют молоко. Он вздохнул и постучал в дверь.
– Хэнк? – раздался голос.
– Да – Одну минутку, пожалуйста.
Он стоял на площадке и прислушался: откуда-то доносились голоса – мужской и женский, – которые горячо спорили.
– И что ты делаешь с деньгами? – гневно вопрошал мужчина.
– А ты как думаешь? Покупаю меха и драгоценности, что же еще? Заправляю свой «кадиллак», черт тебя дери!
– Не умничай, глупая скотина! Я даю тебе сорок долларов в неделю на хозяйство. И где они? К среде ты уже без гроша. Что ты с ними делаешь? Ешь их, что ли?
– Держу конюшню арабских скакунов, – отвечала женщина. – А это стоит денег. А еще я устраиваю вечеринки для дам из высшего общества. Что еще, по-твоему, я могу делать со всеми этими деньгами, с такой кучей денег?
– Я знаю, что ты с ними делаешь! – вопил мужчина. – Играешь в эту идиотскую лотерею. Думаешь, я не знаю?
– Заткнись, все окна открыты! – предупредила женщина.
– Плевать я хотел на окна! Прекрати тратить мои деньги на лотерею!
Дверь открылась.
– Здравствуй, Хэнк, – с улыбкой встретила его Мэри. – Проходи.
На ней был темный льняной костюм, из-под расстегнутого пиджака выглядывала белая блузка. На лицо упала прядь рыжих волос. У него создалось впечатление, что она только что вернулась домой и сняла шляпку. В ее глазах сквозила усталость, в уголках рта пролегли тяжелые складки – результат напряжения последних дней. Но он сразу понял, что, как всякая женщина, она преодолела первоначальный шок и ужас и теперь готова стойко переносить все страдания, которые ей уготовила судьба. В ее глазах – а ему был знаком этот взгляд, потому что он часто видел его у своей жены Кэрин, – он увидел силу, достоинство и решимость. Но взгляд Мэри сейчас немного напугал его: это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово с детенышами.
– Проходи, Хэнк, – повторила она. – Я только что вернулась. Говорила с адвокатами Дэнни. Он шагнул через порог.
– На этот раз никаких сцен, – улыбнулась она. – Обещаю. Он шел за ней по короткому коридору, мимо открытой двери ванной комнаты и наконец оказался в гостиной, в которой стоял гарнитур, купленный в одном из магазинов на Третьей авеню. В углу на столе примостился телевизор. Единственное окно, выходившее на вентиляционную шахту между домами, было закрыто занавесками. За окном проходила пожарная лестница. Сверху все еще доносились голоса ссорящейся пары.
– Садись, Хэнк, – пригласила Мэри. – Здесь не так уж плохо. Через окно дует ветерок, мы открываем дверь в спальню и устраиваем сквозняк.
– Спасибо, – кивнул он и сел на софу. Наступило неловкое молчание. – У тебя хорошая квартира, Мэри, – наконец произнес он.
– Не обманывай меня, Хэнк, – возразила она. – Я переехала сюда с Лонг-Айленда. То что я знаю, что такое хорошая квартира.
– Почему ты вернулась в Гарлем, Мэри?
– На заводе сократили производство, и Джонни потерял работу. Мы накопили немного денег и, наверное, могли бы содержать дом. Но один наш знакомый открывал обувной магазин здесь, в Гарлеме. Он предложил Джонни стать его партнером. Джонни решил, что это стоящее дело. Я была с ним согласна. – Она покачала головой. – В то время решение казалось правильным. – Она немного помолчала. – Если бы мы могли предвидеть, если бы мы только знали… – Она не договорила.
Он смотрел на нее и думал, удалось ли ей все-таки преодолеть первое потрясение. Внезапно она подняла глаза, и их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга сквозь многие годы и молчали. Наконец она, словно после тяжелой внутренней борьбы, предложила:
– Хочешь выпить?
– Не стоит беспокоиться. Я пришел только…
– Мне немного стыдно, Хэнк. – Она опустила глаза. – За мое поведение у тебя в кабинете. Надеюсь…
– При сложившихся обстоятельствах…
– Да, да, знаю, но… – Она подняла глаза и посмотрела на него в упор. – Я хочу извиниться.
– Мэри, тебе незачем…
– Понимаешь, никогда не ожидаешь, что нечто подобное может случиться с тобой. Ты читаешь об этом в газетах, но это ничего для тебя не значит. И вдруг это происходит с тобой. С твоей семьей. Нужно… нужно немного времени, чтобы осознать это. Так что… прости меня, пожалуйста, за мое поведение. Я была сама не своя. Я просто… – Она резко встала. – У нас только водка и джин. Что ты будешь?
– Джин подойдет, – тихо сказал он.
– С тоником?
– Если есть.
– Да, кажется, есть.
Она ушла на кухню. Он слышал, как она открыла холодильник, откупорила бутылку с тоником, услышал стук льда о стакан. Она вернулась в комнату, протянула ему стакан и села напротив него. Они не чокнулись. Молча потягивали свои напитки. Внизу кто-то с шумом закрыл крышку мусорного бака.
– Странные вещи иногда происходят с людьми, – вдруг сказала она. – Два человека, которые когда-то хорошо знали друг друга, встречаются… как два незнакомца. – У нее вырвался нерадостный смешок. – Странно, правда?
– Да.
– Я… я рада, что ты сегодня пришел, Хэнк.
– Я пришел, чтобы сказать…
– Хочется верить, что люди, которые когда-то что-то значили друг для друга… что… что если ты хорошо кого-то знал… – Она запуталась в словах и потом просто добавила:
– Ты очень много для меня значил, Хэнк.
– Я рад это слышать.
– Когда мы были детьми, ты… ты многое для меня сделал.
