Уильям Бернхардт - Слепое правосудие
– Я... – Он скрестил на груди руки, сверкнув золотыми запонками и часами "Ролекс".
– Значит, вы не отрицаете, что были там?
– Нет. А почему я должен отрицать? Просто меня несколько удивило то обстоятельство, что вам об этом известно. Моя жена предполагала, что может произойти нечто подобное. Мне следовало прислушаться к ее словам. Она ведь судья...
"Интересно, сколько же раз за время разговора он упомянет свою жену, члена Верховного суда?" – подумал Бен.
– Вы знаете, что мистер Ломбарди был убит в понедельник вечером, не так ли?
– Разумеется, – кивнул Рейнольдс. – Но какое вам до этого дело, Кинкейд?
– Разве Марджори вам не сказала? Я представляю вашу служащую, мисс Кристину Макколл.
– Ах вот как? Понятно.
– Не возражаете, если я присяду? – спросил Бен, оглядываясь на стулья, стоявшие вокруг круглого стола.
– О, прошу прощения! Ужасно негостеприимно с моей стороны! – воскликнул Рейнольдс, на сей раз явно сфальшивив в интонации. – Пожалуйста. – Он сделал жест в сторону стола.
Было очевидно, что Рейнольдс не любил обычных столов, рассаживаться за которыми полагается согласно чину и званию.
Нет, Рейнольдс признавал лишь собрание равных за круглым столом. Очень современно, подумал Бен.
На столе стояла лампа на стеклянной ножке, а рядом лежали старинные часы. Усаживаясь, Бен взглянул на ножки стульев красного дерева. Он где-то читал, что если ножки заканчиваются лапами, то это антиквариат высочайшего качества.
– Я вижу, вы заинтересовались стульями, – сказал Рейнольдс. – Это подлинный "Чиппендейл", девятнадцатый век.
Многие считают, что это "Луи Четырнадцатый", хотя эти два стиля совершенно не похожи. Французская мебель такая... – Он очертил в воздухе непонятную фигуру. Потом пожал плечами: – Ну, вы знаете...
Бен не знал, но не хотел в этом признаваться:
– Это лампа "Тиффани"?
– Совершенно верно. А часы дизайна "Эрте". Моей жене приходится постоянно разъезжать. На выездные заседания... И она никогда не упускает случая наведаться в антикварные магазины.
"Вот уже дважды упомянул жену", – подумал Бен.
– Скажите, какие у вас с мистером Ломбарди отношения?
– Были – вы это хотели сказать?
– Да, да, конечно, – кивнул Бен.
– Он был моим клиентом.
– Вы знакомы с его завещанием?
Рейнольдс молча кивнул.
– Нельзя ли ознакомиться с его содержанием?
– Боюсь, это невозможно.
– Не можете даже намекнуть?
– Не имею права. Я его душеприказчик.
– Значит, вам передадут все его деловые и финансовые бумаги?
– Они уже у меня. Я был его советником по самым разным вопросам.
– Не могли бы вы рассказать, чем он занимался?
– Что именно вы хотите узнать?
– Все, что может мне пригодиться. Я слыхал, что он импортировал попугаев?
– Не только попугаев, многих экзотических птиц.
– По-моему, несерьезное занятие...
– Вы слишком наивны. Продажа птиц в розницу приносит в год триста миллионов долларов, плюс шестьдесят процентов дохода от валовой прибыли. Тони зарабатывал бешеные деньги. Ведь в стране столько любителей редких экзотических птиц.
– Вы сами когда-нибудь видели хотя бы одного из попугаев? Из тех, которых якобы импортировал Ломбарди?
Рейнольдс посмотрел на Бена как на идиота.
– Вы что, не заметили?
– Чего не заметил?
– Мою птицу, разумеется. Она прямо за вашей спиной.
Бен глянул через плечо. В углу офиса стояло еще несколько образцов антикварной мебели, но куда интереснее выглядел огромный голубовато-зеленый попугай в небольшой клетке.
– Это ваш? – удивился Бен.
– Совершенно верно. Подарок Тони. Императорский амазонский. Король попугаев! Редчайший экземпляр. Тони как-то сказал, что мой офис может украсить только самая редкая разновидность этих птиц.
Бен пригляделся: голова, шея и грудь попугая были пурпурно-голубые. Хохолок – темно-зеленый с черными краями.
Хвост – насыщенного красновато-коричневого цвета. Вокруг глаз – оранжевые обводы. Попугай был не меньше двадцати дюймов в длину.
– Как его зовут?
У Рейнольдса чуть глаза не выскочили из орбит.
– Это она!
– Хорошо, как ее зовут?
– Знаете, это была идея моей жены. Она настояла. Мы назвали ее в честь одного из членов суда. Полли.
– Полли?
– Вот именно, – немного смутившись, подтвердил Рейнольдс.
– Полли умеет говорить?
– Только когда с ней заговаривают. Изумительная птица.
– Пусть она что-нибудь скажет.
– Предпочел бы, чтобы она молчала. Не любим мы этого.
– Ну хоть разок...
– Хорошо. – Рейнольдс повернулся к попугаю: – Полли, представь меня.
Резким, чуть гнусавым голосом попугай произнес:
– Квин Рейнольдс, адвокат.
Жутковатая эксцентрика... Рейнольдс превратил своего любимца в швейцара.
– Ее когда-нибудь выпускают из клетки?
– Господи, нет, конечно. Разве можно позволять птице летать по офису? Во что он превратится... Видите ли, попугаи, как и другие птицы... страдают недержанием...
– Значит, вы никогда не выпускаете ее из клетки? – искренне удивился Бен.
Рейнольдс встал:
– Если у вас ко мне больше нет вопросов, мистер Кинкейд, разрешите откланяться. У меня неотложные дела.
– Еще один вопрос. Так что же произошло в понедельник в квартире Ломбарди?
Бену показалось, что Рейнольдс вздрогнул.
– Абсолютно ничего. Меня впустил швейцар. Я поднялся на лифте в квартиру Тони, постучал в дверь. Прождав несколько минут, я пришел к выводу, что его нет дома, и ушел.
– И это все?
– Все.
– Зачем вы приходили?
– Мне надо было обсудить с ним один вопрос.
– Какой именно?
– Боюсь, что это конфиденциальная информация.
– Полиция задаст вам тот же вопрос.
– Тогда я должен буду на него ответить. Но вы же не полицейский, не так ли?
Бен сжал кулаки.
– Мне необходимо взглянуть на бумаги Ломбарди.
– Боюсь, что и это невозможно.
– Мистер Рейнольдс, это может решить дело Кристины.
– Боюсь, что ничем вам не могу помочь.
– Мистер Рейнольдс, у меня есть обязательства по отношению к моей подзащитной...
– У меня тоже, мистер Кинкейд! – Рейнольдс впервые повысил голос, на сей раз он говорил резко, отрывисто. – Эти документы совершенно конфиденциальны. По крайней мере, до тех пор, пока не будет подтверждено завещание. Потом вы сможете обратиться к наследникам Тони.
– Но пройдут месяцы!
– Да, конечно. Полагаю, к тому времени дело будет сдано в архив. Сожалею... – Однако в голосе его не чувствовалось ни капли сожаления.
– Мистер Рейнольдс, подумайте о Кристине, вы же вместе работали. Для нее это вопрос жизни и смерти!
– Мистер Кинкейд, вы не заставите меня изменить мое решение!
Тогда я вызову вас в суд повесткой вместе с документами.
– Попытайтесь. Но вам придется убедить судью, что деловые бумаги имеют какое-то отношение к убийству, а убедить его в этом непросто.
Конечно он прав. Особенно такого судью.
Кристина сидела в своем крохотном офисе, отрешенно глядя в пространство. За время ее отсутствия количество коробок с документами изрядно умножилось. Теперь уже все четыре стены были сплошь закрыты папками, не осталось даже застекленного квадратика, который она считала окном. Она никогда не страдала клаустрофобией, однако теперь ее комната напоминала камеру размером шесть на восемь футов, которую она ни за что в жизни не хотела бы увидеть.
От этих безрадостных мыслей ее отвлек деликатный стук в двери. В следующее мгновение она увидела Алфа Робинса.
– В чем дело, Алф? Пришел посмотреть, как меня изменила тюрьма?
Алф осторожно переступил порог.
– Я... мне надо кое-что с вами обсудить.
– Заходи, не стесняйся. Садись.
Алф сел на стул, стоявший напротив письменного стола. Он был одним из пяти адвокатов фирмы, с которыми работала Кристина (Алф, самый молодой из них, лишь недавно окончил школу права).
– Меня просили только... передать вам кое-что.
– Да, слушаю.
Алф нервничал:
– Мне бы хотелось, чтобы вы знали, что это... что я здесь ни при чем. Я просто передаю то, что меня просили вам сказать.
– В чем дело, Алф? Тебя послали сказать мне, что фирма отказывается оплачивать время, проведенное мною в тюрьме?
Если так, то не мучайся. Я считаю, что это справедливо.
– Боюсь, что дело... намного серьезнее, – сказал Алф. Он явно предпочел бы оказаться в этот момент где угодно, но только подальше от Кристины. – Дело в том, что фирма решила вас уволить.
