Юлия Винер - Красный Адамант
— Вы видели, как дрались?
— Видеть, — говорю, — не видел, я дома сидел, а как орали, слышал хорошо.
— А еще что вы слышали? Из-за чего они дрались?
— И про это могу сделать предположение.
— Говорите.
Я подъехал к своему столику, где у меня тряпочки рассортированы, показываю ему:
— Видите мои материалы?
— Вижу, — говорит.
— Вот такие же мне как раз в тот день привезли. Два мешка. Да. Я ковриками занимаюсь. Вот эту работу видите? — говорю и показываю ему недоконченное панно. — Вот на нее тот материал и пошел.
— Да?
Тут у меня опасный, тонкий момент. То есть что Ицик мне мешки принес, а Ицика упоминать не хочу. Но авось проскочим.
— И вот, только я мешки с материалами получил, даже открыть не успел, вваливаются ко мне эти двое, говорят, они из ресторана, и…
— Двое — это хозяин и официант? Вы с ними знакомы?
— Да знать я их не знаю! Говорят, мы из ресторана, мы, говорят, в твоих мешках кое-что спрятали, хотим обратно забрать. И стали в мешках копаться, они вот тут стояли.
— А вы что? Позволили?
— А я инвалид, что я с ними мог сделать? Стали копаться и что-то нашли.
— Нашли?! Что нашли?
— А что, мне не видно было. Хозяин отвернулся от меня, стал находку разглядывать, да как заорет, а красное? красное, говорит, где? И этого второго, рыжего, за грудки. А этот замельтешился, клясться стал, я, говорит, не брал, может, говорит, оно в третьем мешке. А мешков и всего-то было два. Всегда три привозят, а в тот раз почему-то два. Чего-то этот рыжий темнил. Ну, тогда они убрались во двор, третий мешок искать, а потом стали драться.
Он все за мной аккуратно записывает. Я спрашиваю:
— А что они такое там спрятали, вы знаете?
А он мне на здешний манер:
— А вы знаете?
— Знал бы, — говорю, — не спрашивал бы.
— А какое, — говорит, — ваше предположение на этот счет?
— Да какое, только одно и может быть.
— Какое же?
— Да наркотики, что еще. У них ведь это так и называется — белое, черное, зеленое, ну, видно, и красное есть.
Тоже записал, а я предлагаю:
— Может, вы кофе хотите или воды попить?
Он говорит:
— Спасибо, воды, если есть холодная.
Я поехал на кухню, налил воды из холодильника, возвращаюсь, а он тряпочки мои рассматривает, пальцами перебирает.
Господи, второй раз на том же месте! Ну чего, спрашивается, я ему дверь открыл? Как тогда с Кармелой! Мог бы вообще не открывать, будто дома нет или болен. С какой стати я свои заготовки на видном месте разложил? Почему, идиот, так был уверен, что никому в голову не придет! Вот сейчас нащупает, и конец всему. Так и подмывает, чтоб заготовки эти у него выхватить, но вместо этого говорю сердито:
— Нет, — говорю, — вы меня простите, но заготовки мои не трогайте.
А он целую горсть заготовок набрал, и именно которые уже с узелками, потряхивает в руке, как взвешивает, и говорит:
— Вот это и есть те лоскуты, которые вам тогда привезли?
— Я их каждую тряпку в лицо не помню. Вы, главное, на место положите, они у меня в определенном порядке лежали.
Ну, на это ему плевать, но бросил заготовки обратно на столик.
— Так вы всю мою работу испортите!
Сердито говорю, а сам от облегчения чуть в обморок не падаю, спасибо, сижу.
— А как, — говорит, — эти, предположим, наркотики в ваши мешки попали? Они просили, что ли, их спрятать?
Одно из двух — или совсем дурак, или это метода такая, дурацкий вопрос задать и смотреть, какая будет реакция. Главное, понять не могу, подозревает он или просто выясняет ситуацию. На это очень толково надо ответить, но тут произошел перерыв.
4Когда Татьяна мне про няньку из больницы говорила, я себе эту няньку сразу хорошо представил. Навидался я этих больничных нянек в России достаточно. Придет, думаю, бабка лет за пятьдесят, затурканная и злая, с толстым задом и с тощим пучком на голове. Скорее всего, русскоговорящая, да еще, не дай Бог, с высшим образованием какая-нибудь. И потом каждый раз, как вспомню, кто ко мне должен прийти, еще скучнее становилось.
А мне, с одной стороны, с женщинами всю жизнь везло, но с другой — не полностью. То есть жаловаться грех, с учетом обстоятельств норму выполнял, и даже с превышением, но в отношении того, какой конкретно у меня вкус, получалось нечасто. Женщины все по большей части были скорее блондинистые и крупного сложения. Взять ту же Татьяну, да и Кармела, эта, правда, блондинкой не родилась, но прилагает все усилия. Чем-то я именно таких привлекал, а отказываться это не мой стиль. Но если по правде сказать, настоящее мое сексуальное предпочтение это маленькие, черненькие, тоненькие и хорошенькие. И чтоб титечки маленькие, конусом, а волосы желательно чтоб сильно вьющиеся, но не химией. В России я таких нечасто встречал, а здесь их полно, особенно тайманочек, то есть йеменского происхождения, но зуб уже неймет, сплошь всё молоденькие. Которые же постарше, уже их разносит и форма не та.
Татьяна эту мою склонность с самого начала знала и воспринимала как упрек, извинялась даже, что грудь большая, хотя я вслух никогда замечаний не делал, и объективно грудь у нее в полном порядке, другая бы радовалась. И вот, смотрите, кого мне в результате послала.
Посреди моей беседы с полицейским является эта нянька. Лет, правда, не скажу точно, но молоденькая. А главное, точка в точку моя сексуальная мечта, и именно тайманочка. Специально, видимо, Татьяна выбирала, чувствовала свою вину.
Меня, положим, так дешево не купишь, но хорошо; что совесть не совсем потеряла. А плохо то, что молодая-симпатичная долго на такой должности не задержится. У нее же это наверняка не настоящая работа, а так, подработка, небось учится на кого-нибудь. Ну да ведь и Татьяна долго не выдержит, погуляет напоследок перед климаксом и вернется, а тогда и нянька не нужна. А пока и польза, и удовольствие, даже если только посмотреть.
Причем польза от нее получилась сразу, без задержки.
Вошла она, объяснила, кто такая, сказала, что зовут Ирис, а тем временем натянула голубой халат и говорит мне:
— Что, Михаэль, сильные боли? У вас очень измученный вид.
— Есть немного, — говорю сдержанно, а сам зубы сжимаю, проявляю мужество.
— Объясните своему гостю, что вам нужно днем отдохнуть. Идемте, я помогу вам раздеться.
Смотрит на «гостя» выжидательно и прямо берется за ручки кресла, чтобы катить меня в спальню. Я бы, конечно, другой раз такого комаидирства не потерпел, но тут как нельзя кстати, вопрос его последний, «как наркотики в ваш мешок попали», очень щекотливый, надо объяснить, что мешки стояли у подъезда, и тут он сразу Ицика притянет, а ведь мальчишка видел, что они ничего не нашли. Что-то отвечать придется, но если не сейчас, то лучше. А он говорит:
— Нет, нам нужно еще кое-что выяснить. — И показывает ей свое удостоверение.
Она взглянула и говорит:
— Да, я понимаю. Но больному нельзя переутомляться, вы только на него посмотрите, ему необходим отдых.
А вид у меня, полагаю, вполне бледный.
Он ко мне:
— Так как же, вы можете со мной еще немного побеседовать?
Я зубы по-прежнему мужественно сжимаю, но молчу и всячески показываю, что тут не моя воля, а со стороны профессионального медперсонала.
А Ирис улыбается ему из-под своих кудряшек и говорит мягко, но твердо:
— Мы ведь не хотим, чтобы больной страдал. Я ему сейчас буду процедуру делать, и на отдых. Извините нас.
Он вздохнул, встал и говорит:
— Хорошо, я зайду ближе к вечеру.
А к вечеру Азам должен явиться. И предупредить я его не могу, телефона даже не спросил, дурак. А ведь считал — все предусмотрел, все обдумал. Нет, плохой я оказался игрок в казаки-разбойники, нечего было и браться. Говорю сквозь сжатые зубы:
— Если можно, давайте завтра утром. Этот приступ теперь надолго. Видно, хамсин идет, атмосферное давление меняется, я всегда мучаюсь.
— Ладно, — говорит, — поправляйтесь, я завтра зайду. А это, — говорит и берет в руки недоконченное панно, — я возьму, передам в лабораторию, Пусть посмотрят, что там рядом с этими тряпками лежало. Сейчас я вам расписку дам.
Я рукой машу:
— Да ладно, не надо, все равно вернете в непригодном виде… — лишь бы уж ушел поскорее, а главное, от столика чтоб отошел.
Вынимает два пластиковых пакета, в один кладет панно, а затем захватывает горсть моих заготовок и хочет сунуть во второй. Я так и дернулся весь, но сказать ничего не успел, красоточка моя подходит к нему, спокойно эти заготовки у него из руки вынимает, кладет на стол и говорит:
— Мало того что вы ему одну работу испортите, хотите и вторую испортить? Не стыдно вам? Вы тут в свои игры играетесь, а у больного человека заработок пропадет! Пользуетесь, что у человека трудности с ивритом и за свои права постоять не может.
Он ей негромко говорит:
