Юлия Винер - Красный Адамант
Черт его разберет, что он там еще из окна видел.
Молчит, пожимает одним плечом.
— Скажи, что?
— Ничего…
— Ну вот. И мешаться нечего. И забудь. О’кей?
Молчит и вздыхает.
— Чего молчишь?
— О’кей…
— Ты теперь все понял?
— Понял…
— Теперь я могу спокойно поесть?
— Приятного аппетита… — Воспитанный такой мальчик, родители частично религиозные, стараются. — Я им все-таки скажу, на всякий случай.
И встает, чтоб уходить. Ничего он им сказать, понятное дело, не может, поскольку их в природе нет, но зачем мне, чтоб у него этот гвоздь в башке сидел? Говорю:
— Вот что, Ицик. Раз тебе прямо загорелся самокат, давай сделаем так. У тебя сколько есть денег?
— Не знаю точно… Шекелей семьдесят. А что?
— Самокат сколько стоит?
Оживился, ест меня глазами:
— Разные бывают… На улице Агриппас всего за двести пятьдесят можно, если поторговаться…
— Вот и поторгуйся. Я тебе сделаю кредит на двести шекелей, беги и купи самокат. О’кей? А потом отработаешь, будешь меня на компьютере дальше учить. А глупости эти выкинь из головы. О’кей?
— Михаэль! Ты серьезно? Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
2Интересная вещь здешние кибуцы. Нас в начале от ульпана, где мы иврит осваивали, два раза возили.
С колхозом не сравнить, а все-таки колхоз он и есть колхоз. Живут обеспеченно, ничего не скажешь, промышленное производство наладили, цветов на территории, деревьев всяких насажали. Коммунизм развели, вообще, живут, как на острове, как динозавры в парке Юрского периода. Меня бы туда силой не загнать, да меня бы никто туда и не взял, они больных и старых не любят. Ну и бегут оттуда, надо сказать, со страшной силой, и именно молодые. Они натосковались, нахолодались без родителей в круглосуточных яслях, какие у них раньше были, а как подросли да в армию сходили, так и все, уезжают учиться и с концами.
Маленькая мышка-официанточка ресторанная, оказывается, как раз из этих, из кибуцных. Кибуц послал ее учиться на компьютерную графику, но она не потянула, отсеялась. Возвращаться не хочет, а кибуц денег больше не выделяет. Явилась ко мне сразу после Ицика, ну никак не дадут поесть спокойно.
Чуть не час просидела и все мне про себя рассказала, дуреха такая. Не знал, как и отделаться, хотя девочка приятная, скромная, правда, из себя не очень. Сильно горевала, что ресторан закрылся, и все у меня про хозяина спрашивала, он ей за неделю должен. Невдомек ей, что хозяин в холодильнике в Абу-Кабире отдыхает, а может, уже взрезали да и погребли с молитвой. А раз невдомек, это значит, что полиция информацию придерживает, копает потихоньку, хотя в интернет давно просочилось, здесь вообще все всегда просачивается, тайну хранить не умеют.
— Да с какой же стати, — говорю, — ты у меня спрашиваешь? Я твоего хозяина и знать не знаю. Позвони ему да спроси.
— У меня его домашнего телефона нет, и в книге его нет, говорит. — А я видела, как они с Коби в ваш подъезд заходили, ну и я зашла и у соседей внизу спросила. Соседи сказали, к вам поднялись, я подумала, может, вы знакомые….
И эта туда же, знакомые! И эта чего-то там видела!
— Соседи сказали, они спрашивали про какие-то тряпки, вот у вас, я вижу, полно всяких тряпочек…. Нашли они, что им нужно?
— Нашли не нашли, ты, главное, не беспокойся.
— Полиция тоже, — говорит, — обыск делала, всех работников спрашивали, и меня тоже спрашивали.
— Что же они такое искали? — интересуюсь, а у самого творог комом в пищеводе встал. Неужели и она в курсе?
— А я не поняла. Они не сказали, спросили только, может, я видела, может, кто-нибудь что-нибудь прятал, а мне смотреть некогда, поворачиваться надо, а в тот вечер народу было особенно много.
Слава Тебе Господи.
— Ну и ладно, — говорю, — полиция сама разберется.
— И Коби найти не могу… — и покраснела вся. — Сотовый его телефон не отвечает, а домашнего я не знаю… И фамилии не знаю… Может, у вас Коби номер есть?
— Это кто же такой, — говорю, — Коби?
— Официант, рыжий такой, со мной вместе работал… Он к вам приходил с хозяином. Хозяин его потом во дворе бил… За что он его бил? Он так кричал, бедный… — И у самой в глазах слезы.
— Вот уж понятия не имею, — говорю. — И номера у меня никакого нет.
Вряд ли у нее с этим Коби было что-либо серьезное, вон даже фамилии его не знает. Ну, поплачет немного, не мое дело.
Надоела мне эта тягомотина. Знать она ничего не знает, и в полицию ее наверняка больше не потянут, опасности для меня не представляет. Прямо выгнать неудобно, ну ладно, думаю, сейчас она сама уйдет, и предлагаю:
— На вот, подкрепись, а то ты худенькая какая, — и подаю ей бутерброд, который себе к кофе заготовил.
Она было руку протянула и отдернула.
— Ой, говорит, — что это вы, сыр вместе с колбасой.
— А ты что, — говорю, — религиозная?
— Нет, просто я не голодная, спасибо. И вообще мне пора.
И ушла. Тогда только удалось дозавтракать спокойно, но аппетит уже не тот.
3Я-то думал, буду сидеть один, скучать-тосковать и обдумывать дальнейший план жизни, но вместо этого настоящий посетительский день.
Снял я панно недоделанное со станка, выбрал лоскуты, которые потолще, ворсистые такие, чтоб ничего не прощупывалось, чистенько закатал в них камушки, завязал узелки. А завязал на этот раз умно, камушек не в узел, как раньше, а между двух узлов, так, чтоб выковырять легко, не распуская все изделие. Кто не знает, тому ни в жизнь не догадаться, а я сразу увижу — где у меня как бы три узелка подряд, там средний и есть камушек.
И только натянул основу, опять звонок в дверь. С Азамом вроде договорились на вечер, значит, это либо нянька, либо Татьяна сподобилась. На случай, если нянька, поехал открывать в кресле, чтоб сразу составила себе правильное представление. Да и Татьяне не вредно напомнить. Хорошо, что камушки успел закатать.
Да еще как хорошо!
Это из полиции ко мне явился, правда в штатском. Добрались наконец-то.
Все путем, вежливо, удостоверение в дверях показал, хочу, говорит, задать вам несколько вопросов. Ну давай, задавай, я готов, все дни обдумывал. Хотя поджилки, конечно, трясутся.
Как положено обеспокоенному гражданину, спрашиваю, по какому, мол, поводу.
Сейчас, говорит, все выясним по порядку. Имя-фамилию записал, книжечку назад листнул и спрашивает:
— В полицию звонили, жаловались?
Тут я, прямо с самого начала, чуть ошибку не допустил. Чуть было не сказал, нет, мол, с какой стати. Но спохватился вовремя и говорю:
— Вон оно что! Это вы только сейчас отреагировали? Верно, звонить я звонил, но толку никакого.
— Один раз звонили? Когда? — а сам в книжечку смотрит.
— И один-то раз зря. Когда? Давно уже, больше месяца. Сколько мы тут мучений приняли! Как вечер, стереосистема ихняя бум-бум, трах-трах, да песни орут, а после столы-стулья убирают, опять полночи грохот… Вот, а вы явились, когда уж и ресторан закрылся. Так что спасибо, уже не нужно, и без вас стало тихо.
Но трудно надеяться, что теперь уйдет.
Не ушел, конечно, а продолжает:
— И больше не звонили?
— Да что толку-то? Больше не звонил.
— Так, — говорит и в книжечку пишет. — Следовательно, у вас к ресторану отношение было плохое?
— Я, — говорю, — по ресторанам не хожу и отношения к ним не имею.
— Я вас про данный конкретный ресторан спрашиваю.
— Да он закрыт, какое к нему отношение. Дай Бог, чтоб и не открывался.
— А раньше? Когда был открыт? Вы хотели, чтоб он закрылся?
— Я хотел, чтоб было тихо.
— И что для этого делали?
— А что я мог сделать? Их просил да вам звонил, и ничего не помогло.
— А что помогло? Почему он закрылся?
Это он подкапывается узнать, не я ли в полицию сообщил, то есть не видел ли я чего.
И вот тут очень важно соблюсти правильную меру. Я еще из России усвоил, что по своей инициативе с информацией высовываться нечего, даже с самой безопасной. Однако они уже много кого опросили, и разные обстоятельства им известны. Если совсем ничего не расскажу, сразу подозрение. Значит, рассказать надо, но очень, о-очень аккуратно. По большей части строго придерживаться фактов, но при этом все, что сказал Ицик, и что официанточка, и что соседи снизу могли сообщить, все это надо держать в уме и соответственно излагать.
— Почему он закрылся, — говорю, — мне неизвестно, но предположение сделать могу.
Он сразу насторожился:
— Ну?
— А вот, — говорю, — у нас тут на прошлой неделе драка была. Хозяин ресторана с официантом дрался. Может, повредили друг друга, может, в больницу угодили, это уж я не знаю. Где же вы, — говорю, — были раньше? Или только сегодня узнали?
Он на мои претензии ноль внимания и жмет дальше:
— Вы видели, как дрались?
