Елена Арсеньева - Мужчины Мадлен
– Леночка, здравствуйте! Как дела?
В голосе звучала милая такая усмешечка, которую при желании можно было принять и за ехидную. Вот так уж получалось, что с обладательницей этой фигуры (с соседкой Ниной Ивановной) Алёна всегда сталкивалась в самых двусмысленных ситуациях, связанных с мужчинами. Ну, например, Нина Ивановна проходила мимо именно в ту минуту, когда Алёна на пороге своей квартиры обменивалась прощальным пылким поцелуем с Андреем или Дракончегом. Или возникала, когда Алёна целовалась с наипершим, наилепшим другом и почти что братом Лешим, с которым они недавно попали в совершенно безумную историю с разными темными знахарями и старинными сокровищами[11]. Она появлялась, когда от Алёны выходил слесарь, электрик, журналист, пришедший брать у нее интервью, – словом, любое существо мужского пола, рядом с которым оказывалась Алёна, немедленно провоцировало материализацию Нины Ивановны. Судя по обычному в таких случаях выражению соседкиного лица, она явно была уверена, что Алёна со всеми этими мужчинами спит. И вот вам, пожалуйста, – еще один!
Впрочем, Нина Ивановна была тетка добродушнейшая и если и сплетничала о нашей героине, то весьма весело и безобидно. А вот женщина, которая сейчас вслед за ней протиснулась мимо Алёны и незнакомца, была очень даже не безобидная. Не далее как в прошлом году между ними произошла схватка масштаба нешуточного – Раиса делала все, чтобы нашу героиню предать в железные руки охранников правопорядка[12], а когда не удалось, внешне угомонилась, но лютую злость против Алёны все же затаила. Злость подпитывалась воспоминанием о том, как писательница, которая жила этажом выше Раисы, ее однажды (а может, дважды) слегка залила, не уследив за стиральной машинкой. Ну, в общем, обыкновенные жилищные нюансы, которые каждый переживал, ибо квартирный вопрос всех нас одинаково испортил.
– Шла б к себе домой, да и обнималась там сколько хочется, – проворчала Раиса как бы в пространство.
Но Алёна услышала, решительно высвободилась из рук незнакомца и торопливо сбежала по ступенькам. И мигом забыла о встреченном мужчине. Да ну, ерунда, подумаешь! Ей сегодня предстоит обниматься часа три с самыми разными мужчинами, и не просто так обниматься, а быть заключенной в изысканное объятие аргентинского танго, которое называется тоже невероятно изысканно – el abrazo!
* * *А на тех листочках было написано:
Чтобы вполне сохранить свою тайну, дома я не могла заикнуться о занятиях живописью. Я даже помыслить боялась, что N узнает о моем страстном увлечении. Можно вообразить, как бы он все опошлил своим языком, который не знал пощады, унижая… так же, как и его кисть.
И я решила снять близ площади Мадлен каморку, где могла бы хранить мольберты и готовые работы.
А между прочим, готовых работ у меня оставалось не так уж много – они нравились людям, их покупали. Чаще всего, конечно, туристы, но бывало, что и парижане, которым нравилась моя Мадлен, смотревшая на них из былых времен. Ведь многие еще помнили те времена и с удовольствием вызывали их в памяти. Такой площадь была до войны, до крушения мира… Случалось даже, что какой-нибудь человек терпеливо ждал, пока я закончу картину, и потом сразу уносил ее, хотя на ней еще не высохли краски.
Я никогда не запрашивала дорого. И никогда не жалела о том, что продавала. Я отпускала свои творения на волю, как птиц.
Иногда ко мне подходили цветочницы и подолгу стояли за моей спиной, пропуская клиентов. Постепенно с некоторыми мы познакомились (конечно, я представлялась им как Мадлен!) и подружились, и я узнала их истории, невероятно меня заинтересовавшие.
Ну что ж, мои догадки оказались верны: кое-кто из девушек продавал цветы не только днем, но и ночью, но под покровом темноты они торговали теми цветами, которые, так сказать, росли у них между ног.
А впрочем, только ли ночью? Я заметила, что иной раз то одна, то другая девушка, оставив свой товар на соседку, куда-то отлучается в сопровождении мужчины, а потом возвращается одна с тем непередаваемым, таинственно-забавным выражением, которое всегда бывает у женщин, когда они совершили какую-то покупку против воли супруга и по секрету от него, а также если украдкой совокупились с мужчиной.
Ну да, все считают, что проститутки – это когда
Бабенки полуголые сидят,
И позы их одна другой скабрезней.
Соски от возбуждения торчат,
А ноги врозь раскинуты небрежно.
Ничуть не бывало. Посмотрите вокруг, мужчины! И вы удивитесь, сколь много рядом с вами тайных шлюх.
Оказывается, некоторые девушки вскладчину снимали в окрестностях комнатку в подвале или мансарду – и таким образом зарабатывали себе на жизнь.
Впрочем, некоторые занимались этим не столько для заработка, сколько для удовольствия. Многие даже влюблялись в тех, с кем спали, и жаждали ответной любви.
У самой грубой шлюхи
Есть нежные местечки:
Чулочки и колечки,
Сердечные словечки,
Что врут им на крылечке,
Читая вслух стихи
И поднося духи.
Хи-хи, хи-хи, хи-хи!
Литераторов минувшего века, которые писали о проституции, способность шлюх чувствовать, получать удовольствие невероятно оскорбляла. Это было для них неприятным открытием! Они полагали, что каждая женщина непременно должна страдать от своего грехопадения и мучиться угрызениями совести. Искреннее желание смущало их. Мужчины предпочитают покупать притворство, а не получать даром подлинную пылкость. Может быть, их приучили к этому их жены и любовницы, которые ласкали, только получив щедрый подарок?
Я поражаюсь, почему мужчины считают себя вправе оскорблять ту, которой платят за удовольствие. Ведь удовольствие – произведенный женщиной товар. Булочник продает испеченный им хлеб, но булочника почему-то никто не оскорбляет. Или это происходит из тайной потребности всех мужчин непременно унизить любую женщину?
В данном смысле N, мой муж, с его невероятной склонностью к греху, был самым типичным мужчиной. Все женщины для него делились на «богинь» и «половые коврики». И он был одержим тем, чтобы как можно больше первых превратить во вторых, что доставляло ему особую радость, потому что унижало женщину.
А впрочем, он любил унижать и мужчин.
Вообще в нем невероятно был развит инстинкт разрушения. N не выносил счастливых семей и частенько соблазнял жен своих друзей – просто для того, чтобы разрушить такое устарелое понятие, как семейная верность.
Ох уж эта семейная верность!
Я читала, не припомню, у кого, что женщины какого-то арабского племени по традиции отправлялись заниматься проституцией в богатых кварталах, чтобы заработать себе на приданое, которое позволит им купить себе мужа. Они снимали там жилье и сидели на порогах своих комнаток, роскошно одетые, с высокими прическами, надев на себя невероятное количество золотых украшений. А вечерами иногда танцевали при свете костров, звеня ножными и ручными браслетами. Мужчины, которых они мечтали бы видеть своими мужьями, приходили к ним на тайные свидания, но только смотрели на них, не осмеливаясь ни тронуть, ни поцеловать – все это могло принадлежать им только после свадьбы. И девушки становились самыми уважаемыми женами.
Я подружилась с женщиной, которая прикасалась головой к такому количеству подушек, что и сосчитать нельзя, не счесть и постелей, на которых она раздвигала ноги. А мужчин у нее было еще больше, потому что частенько моя приятельница совокуплялась с ними стоя, без всякой подушки и без постели. И все равно каждый раз она испытывала если не плотский восторг, то чистую – да, чистую! – радость от того, что делает мужчину счастливым хотя бы на мгновение. Та женщина была бесконечно добра, я от нее многому научилась.
Еще там были две сестрицы-близняшки, Жаклин и Жанин (они говорили, что их путала даже родная мать). У них было такое множество клиентов, что они быстрей всех распродавали все свои букеты, поскольку не уходили с тем мужчиной, который не купил бы хоть цветок. Иногда, если у одной из сестер были женские дни, она оставалась около товара, а с мужчинами целый день трудилась другая. Вечером, еле живая от усталости, она возвращалась и помогала сестре собирать пустые бидоны и ведра. И все время смеялась… смеялась от восторга жизни!
Почему они не боялись греха? Почему испытывали от него удовольствие?
Такова была их природа. А впрочем, чтобы испытать от греха удовольствие, нужно перестать считать его грехом, иначе угрызения совести отравят все. Это дается только при огромной внутренней свободе, которую многие называют распущенностью. Ну да, проститутка, притом, что она невольница всех мужчин, кои ею обладают, все-таки свободнее всех на свете. В сердце каждого человека скрывается восторг перед жизнью – и страх ее. А все эти девушки ничего не боялись – они просто-напросто страстно любили жизнь.
