Руслан Белов - Цветы зла
- Совершенно верно, - уловил Евгений Александрович мысли женщины. Но продолжал гнуть свое:
- Согласись, версия - это ведь тоже фантазия
- Ну и что ты еще нафантазировал?
- А вот что. Отдавая проигранные сто долларов, маленький умненький и наблюдательный азербайджанец сказал Эгисиани: "Если ты переспишь с ней еще и завтра, дам тебе тысячу баксов, а если нет, то вернешь мне мои сто".
- И Вова прокололся... - начала верить Марья Ивановна, вспомнив изменчивые глаза своего несостоявшегося любовника.
- Да. На следующий день Кристина, как говорят в народе, ему не дала. И Эгисиани в запале заявил азербайджанцу, что будет давать ему по сто долларов в день, будет давать до тех пор, пока Кристина вновь не окажется под ним... Представляешь семантику: она не дала, а он будет давать каждый день. Это гордый грузин должен был давать, то есть, отдаваться каждый день этому пузатому азербайджанцу.
- Ну и фантазия у вас, несостоявшийся профессор!
- Какая фантазия, госпожа завмаг! Просто я думаю языком.
- Я знаю, милый. Особенно хорошо это у тебя получается в постели. Ну и что дальше?
- Он начал ее окучивать. И так, и эдак. Представь, он каждый день отдает сто долларов посмеивающемуся азербайджанцу плюс накладные расходы кабаре, казино и прочее, - а она ему про высокие материи рассказывает. Чувствует, что он ее неспроста желает, и рассказывает, измывается. Об интерьере, как продолжении внутреннего мира доходного посетителя, о высокой музыке, очищающей проголодавшуюся душу, о поэзии, как мере человека, и о прочих глупостях. У Вовика душа чернеет от ненависти, но он слушает, слушает... Что-то помимо воли понимает, что-то входит в его душу...
- И становится другим, и она, видя перемену, поощряет его, - вспомнила Марья Ивановна одухотворенное лицо Эгисиани.
- Ну-ну, поощряет своим телом... Опять тебя заносит. Дудки все это нематериалистические! Он, вне всякого сомнения, остается прежним - волка траву есть не заставишь.
- А ночь в ресторане с Кристиной и мясом по-чухонски?
- Эту незабываемую ночь и свое чудесное перерождение он придумал, убийственно усмехнулся Евгений Александрович. - Придумал, чтобы тебя на шкуру медведя затащить, и на ней поиметь под пристальным наблюдением своего пузатого друга. Наблюдением в глазок. Не-е-т, все у них было по-другому. Сколько он ее знал?
- Около года.
- Так посчитай, сколько он заплатил этому азербайджанцу? Тридцать пять тысяч долларов! Даже для владельца большого ресторана - это огромные деньги.
- Ты хочешь сказать, что он убил ее из-за денег? Понял, что не добьется взаимности, и убил, чтобы не платить?
- Да, я это хочу сказать. Но в принципе я высказал гипотезу.
- Фантастическая гипотезу, - голос Марья Ивановна звучал неуверенно.
- Может быть. И в ней ничего не говорится, почему и кто на тебя наехал... Если мы не решим этот вопрос, то с места не сдвинемся.
- Ты еще забыл об арбалете, который принесла в ресторан Кристина.
- Не забыл... Этот факт как раз подтверждает то, что Эгисиани не имеет никакого отношения к ее смерти. Естественно, прямого отношения.
- Почему это?
- Потому что мне кажется, что арбалет, принесенный Кристиной и арбалет, из которого в меня выстрелили, происходят из одного и того же стада арбалетов. Стада, которое пасется в окрестностях дачного дома Святослава Валентиновича.
- Может, ты и прав...
Евгений Александрович посмотрел на Марью Ивановну. Она выглядела утомленной.
- Ладно, давай спать, утро вечера мудренее, - сказал он, осторожно поднимаясь с дивана. - Я буду спать здесь, а ты иди к себе.
Эти слова дались ему нелегко. Спать без Марьи Ивановны, пусть отвернувшейся, он не мог.
- Хорошо, - пожала плечами Марья Ивановна, решившая вести себя как примерная школьница. - Но ведь утром мы проснемся вместе?
- Посмотрим, - буркнул Смирнов и поковылял в ванную чистить зубы.
В полтретьего ночи они столкнулись в коридоре, соединявшем спальню с гостиной.
14. Боль и ненависть.
Утром было решено, что Евгений Александрович найдет ресторан с невидимыми стихами на стенах и неслышимой музыкой в столешницах и поедет туда, а Марья Ивановна побродит с сачком для арбалетов в окрестностях дачного дома Святослава Валентиновича.
Первым ушел Смирнов. Минут через пять после того, как за ним закрылась дверь, Марья Ивановна позвонила Эгисиани.
- Не звони мне никогда, - ответил тот голосом, полным боли и неприятия. - То, что ты ищешь, далеко от меня. И еще...
- Что еще? Говори!
- Брось ты это расследование... Ты даже и не представляешь, что лежит на дне этой банки с тараканами...
- Ты врал насчет Кристины? - не слушала Марья Ивановна.
- Да.
- Ты поспорил на меня? С тем пузатым азербайджанцем?
- Да.
- Тот человек, насиловавший Кристину, это ты?
- Да. Прощай, меня убьют, если узнают, что я тебе что-то говорил по телефону.
- Последний вопрос...
- Никаких вопросов.
- Володя, я умоляю! Ты мне должен...
- Давай, говори быстрее...
- Этот арбалет, который принесла Кристина...
- Ничего она не приносила. В ту ночь, когда я тряс Кнушевицкого, в меня из него выстрелили.
- Кто?
- Не знаю, - явно солгал Эгисиани. - Я шел к калитке, в меня пальнули, мои люди бросились к месту, с которого стреляли, но этот человек перелез через забор и убежал.
- Тебя ранили!?
- Разумеется. В самое сердце...
- Ты был в бронежилете...
- Конечно...
- Арбалет вы нашли под забором?
- Да, на той стороне. Арбалет и початую пачку "Парламента".
- Еще один вопрос...
- Никаких вопросов! Забудь обо мне. Прощай! Я жалею, что не успел тебя трахнуть. Ты была бы довольна.
- Я выкинула твой алмаз! - истерично выкрикнула Марья Ивановна в уже замолкшую трубку.
***
После разговора походив по комнатам безхозной мегерой, Марья Ивановна выкурила на унитазе сигарету, затем села у трельяжа подкраситься - общение с косметикой и зеркалом успокаивает женщину, как ничто другое.
- Ну что ты так расстроилась? - выбрав губную помаду, спросила она у своего отражения.
- Меня обманули...
- А брось! Ты обманула, тебя обманули! В следующий раз будешь умнее. И что у тебя за дурацкая манера все ему рассказывать?
- Мама говорила: исповедуйся, не носи в себе ложь... - отражение, закончив подкрашивать губы, взялось за карандаш. - Неправда, говорила, выедает душу и сердце, и человек становиться похожим на прогнившее дерево, забывшее упасть.
- А ты в церковь ходи! И исповедуйся батюшке. И всем будет хорошо. И тебе, и ему, и батюшке.
- Батюшке исповедоваться? А что, это идея...
Марья Ивановна, подмигнув своему отражению, прошла в гостиную, уселась в кресло и представила, как они со Смирновым сталкиваются в церкви. Она, счастливая, уже исповедовавшаяся и получившая отпущение грехов, и Смирнов, за этим отпущением идущий. После девушки с пухлыми алыми губками и силиконовым бюстом.
Мотнув головой, женщина вытрясла из нее видения и задумалась о вчерашних событиях. Кого же могло так обеспокоить ее, ее со Смирновым расследование? Надо подумать...
Значит, так... Кристина что-то узнала, и ее за это знание убили... А Володя Эгисиани докопался до истины и узнал нечто такое, что способно как карточный домик разрушить благополучие людей, сведших Кристину в могилу.
...Может, обратиться к Паше? Несколько его звонков и все станет ясным?
Нет. Никаких звонков. Не надо оживлять мертвецов. И Смирнов расстроится. К тому же Центнер вторую неделю на своих любимых Канарах греется.
Значит, надо самой обходиться. Что ж, поедем в Переделкино. Уже почти пять, Святослав Валентинович скоро вернется с работы. А к вопросу о том, что знает Володя, можно вернуться позже. Когда все уляжется, и он не будет бросать трубку.
...Нет, что-то меня определенно к нему тянет. Они такие со Смирновым разные. Диаметрально разные...
15. Склеп Кристины.
Евгений Александрович, поехал к своему однокашнику по очной аспирантуре, который, давным-давно забросив геологию рудных месторождений, работал в полугосударственной организации, ведавшей регистрацией частных предприятий. Тому понадобилось несколько минут, чтобы установить, что Владимир Иосифович Эгисиани помимо ресторанчика на Тверской имеет еще один на Сретенке. С подкупающим своей сентиментальностью названием "Ты и я".
Потом они с приятелем пили водку в ближайшей чебуречной. Перед входом в ресторан Смирнов стоял лишь через полтора часа, после того, как был съеден первый чебурек.
Едва увидев простенькую вывеску, он почувствовал, что его ждет нечто необыкновенное. Значимое. Постоял в замешательстве, достал сигареты, выкурил одну несколькими торопливыми затяжками, вошел, волнуясь, как мальчишка.
И оказался в фойе, освещенном таинственным переливчатым светом. Хотел осмотреть его внимательнее, проникнуться им, но не получилось - неожиданно представил себя стоящим рядом с Марьей Ивановной.
